— Что ж ты, Гаврила от княжеского повеления бегаешь? Князь тебя зовёт, а ты и ухом не ведёшь…
Глядя на бледного от ужаса Гаврилу, десятник подумал: «Дурак дураком, а ведь соображает что-то… Догадывается, для чего его к князю кличут…»
— Обыскался тебя князь, — добавил кто-то из-за спины. — Не пить, не есть без тебя не может…
— Сидит у окошка пригорюнившись…
— Всё просит «Приведите ко мне друга моего, Гаврилу. Охота мне посидеть с ним рядом!»
Гаврила молчал и только руки его, что сжимали столешницу, хрустнули. Стремяш посмотрел, что это там хрустит, и брови поползли вверх. В дубовой доске, толщиной никак не меньше, чем в два пальца, только что гладкой, теперь темнели две полукруглые выемки. Ещё не сообразив, что это Гаврила ладонями, словно кузнечными щипцами, выломал из неё куски, он повторил:
— Пойдём. Князь заждался… Все жданки съел.
Глаза у Гаврилы почти закатились. Он стоял, словно и не слышал десятника, а прислушивался к чему-то в себе. Колдун, до сих пор тихо сидевший где-то в темноте, а то, может и вовсе невидимкой из вредности обернувшимся, подал голос.
— Берегитесь, ребята. Озверел Гаврила. Нет на него теперь управы!
Голос шёл снизу, из темноты. Стремяш присел и увидел, что ошибся. Колдуна отлично было видно. Он, корчась, ползал в ногах у Гаврилы. Жалости к колдунам у Стремяша не было — ну нравится ему, так пусть ползает — и он повернулся к Масленникову и повторил.
— Выходи, Гаврила. Князь ждать не любит!
Гаврила несколько раз глубоко вздохнул, и вдруг лицо его стало маской. Он неловко провёл рукой вокруг себя и, будто по волшебству, огонь охватил стены.
Пламя вспыхнуло разом, словно кто-то невидимый плеснул на стены масла. Языки пламени тысячами белок побежали по стенкам и тут же дым, словно стая воронов рванулся в растворённую дверь, а в огне чёрным неповоротливым, вставшим на дыбы медведем стоял Гаврила.
Стремяш знал, за чем послан. Князь ведь не спросит, был пожар или нет. Князь спросит, «Где Гаврила?» и «Кто виноват в том, что Гаврилы до сих пор нет?» И ещё непременно поинтересуется «Сколько у нас сейчас есть кольев навострённых?», а пожар кругом или нет, это не важно. Важно выполнить то, что князь приказал.
Не вынимая меча, десятник шагнул к Гавриле, но тот завизжал, забился и бросился вперёд. Он словно взбесился. Это было так неожиданно, что десятник отпрыгнул назад и выхватил меч, только Масленников не собирался драться. Он просто бежал, убегал, не видя ничего перед собой. На глазах дружинников, загородивших дверь, он ударился в стену и, проломив её, выкатился во двор. За ним следом посыпались брёвна. Крыша хрустнула, накренилась и сверху посыпалась гонта и огонь, вдохнув воздуху фыркнул и разросся оранжевой стеной.
Этого не ждал никто. Дружинники, забыв о колдуне, который что-то кричал, и о пожаре, смотрели, как Гаврила мчится по двору, неудержимый, словно ручей, прорвавший запруду.
— Держи! Держи! — заорали дружинники и опамятавшись, без команды бросились за беглецом. Стремяш недоумённо поднял опалённые брови. Такого он от Гаврилы никак не ждал. Трудно было придумать поступок глупее — тот не только не послушался повеления князя и пытался сбежать, он ещё и бежал-то глупо — прямо на стражников старшей дружины, что стояли у ворот.
Готовые принять участие в забаве, те растянулись в цепочку и встали на пути беглеца, отрезая его от ворот.
Стремяш смотрел, заранее зная, чем всё кончится.
— Ловите! Уйдёт ведь, — прохрипело из огня. — Он унёс…
Стена, что разбил Гаврила, с грохотом обрушилась вовнутрь, заглушая крик княжеского гостя.
Стремяш, понимая, что через мгновение Гаврилова беготня закончится, даже не обернулся.
Исполненный силы или хитрости, Гаврила бежал, не сворачивая и даже, наверное, не замечая тех, кто стоял у него на пути. Первый из дружинников, даже не вынув меча, затупил ему дорогу. Гавриле и в голову не пришло уклониться. Страх гнал его к воротам самой короткой дорогой. Он ударился об него, и дружинник отлетел в сторону. И как отлетел! Челюсть у десятника отъехала вниз.
Двое других, бывалых, видавших как кабаны и медведи разбрасывают зазевавшихся охотников, успели выхватить мечи и встали перед ним, но Гаврила словно и их не заметив пробежал, разбросав дружинников по обе стороны. Ещё шесть человек бежало к нему со всего двора, отрезая путь к воротам, да прямо перед ним стояло ещё двое, уже с мечами, а уж только позади них стояли ворота. Гаврила смёл всех, раскатив их словно кочаны капусты. Последний оставшийся на ногах попытался в одиночку закрыть створку ворот, но Гаврила даже не заметил его усилий. Не разбирая, что где, он всей силой своей грянулся о закрытую створку. Окованное железом дерево поддалось не сразу и Гавриле показалось, что его настигли дружинники. Он завопил, ужас взбурлил в нём с новой силой и, на мгновение завязнув в крепком дереве, беглец вырвался наружу, за городскую стену.
Стремяш смотрел на это не в силах сдвинуться с места. Не видел бы это всё собственными глазами — никогда бы не поверил!
На его глазах сбитые с ног дружинники поднялись и на нетвёрдых ногах бросились вслед за беглецом. Кто-то из тех, кто поумнее, оседлал лошадь и рванул следом. Стремяш дёрнулся, было вперёд, но тут за спиной колдун взвыл козлиным голосом.
— Помогите! Ради ваших Богов помогите же, хоть кто-нибудь!
Отшвырнув лежащие на пути брёвна, Стремяш вбежал внутрь и наклонился над колдуном. С первого взгляда было видно, что тот не жилец. Бедолагу придавило брёвнами, да так неудачно, что те прижали его к земле, разбили ноги и грудь, и теперь с каждым словом колдуна на губах вздымалась кровавая пена.
— Князя позови, — шепнул колдун, перекрывая шёпотом треск огня. — Где князь?
Три бревна почти размазали колдуна по земле, но тот не умирал, держался. Стремяш за свою жизнь навидался умирающих, но тут содрогнулся от жалости.
— Погоди, я сейчас!
Он попытался ухватиться за бревно, перебившие ноги колдуна, попытался поднять, но тот вдруг в голос, из последних, видно, сил закричал.
— Не тронь! Не тронь бревно, изверг! Тронешь, я умру! Князя зови…
Рёв пламени прерывался молодецкими криками дружинников, выплёскивающих воду на стены. Дружинники старались во всю, но простая вода против колдовского огня не помогала. Он не утихал, а от неё, казалось, делался только сильнее. С трудом вырываясь из общего азарта Стремяш сказал:
— Держись, я сейчас…
Слава Богам, искать князя не пришлось. Выскочив из дома, десятник чуть не столкнулся с Круторогом, прибежавшим на шум.
— Что? — крикнул князь, ухватывая десятника за ворот. — Где колдун?
— Там, — Стремяш ткнул рукой в огонь, из которого только что сам вышел. — Торопись… Вот-вот сдохнет… Князь сделал шаг в дом, но тут в огне что-то хлопнуло и из оранжевого он стал малиновым. На людей полыхнуло нестерпимым жаром, и они попятились.
— Прощай, князь, — донеслось из горящего дома. — Гаврила твой всё забрал…
Круторог шагнул вперёд, но крыша просела и с треском посыпалась внутрь.
— Что забрал? — заорал Князь, отступая от непереносимого жара. — Что у тебя получилось?
— Всё забрал! Всё, что получилось…
Голос прозвучал чисто, отчётливо, словно колдун стоял рядом и умолк. Дым жирным хвостом уходил в небо. Несколько мгновений остатки брёвен, что торчали над крышей, раскачивались, колеблемые током раскалённого воздуха, но вот обрушились и они. Люди бросились прочь.
— А-а-а-а-а-а-а-а! — закричал князь. Глазами он отыскал Стремяша и потянулся за мечом. — Где Гаврила!!!?
Нрав у князя был тяжёлый, поэтому Стремяш сперва ткнул рукой в сторону ворот, и только после того как глаза у Круторога вылезли достаточно далеко, сказал.
— Сбежал он, князь… Демоном обернулся и сбежал.
Глава 7
Снизу он, наверное, выглядел соринкой.
А может быть, его и вообще не было видно оттуда, но в любом случае никто из тех, кто жил на этой земле, что проплывала под ним, не смог бы представить какой силой обладает эта затерявшаяся среди облаков «соринка».
Эта мысль хоть как-то примеряла его с действительностью.
Сверху, с ковра самолёта, земля казалась неживой. Леса да поля, реки да болота скрывали людей.
«Сколько земли! — подумал маг. — Сколько богатства! Кому это всё достанется?»
Редкие дороги, редкие деревушки и ещё более редкие города… Дикость. Он посмотрел вниз, но порыв ветра заставил его выпрямиться и поплотнее запахнуться в плащ.
При всей приятности полёта на ковре-самолёте у него было одно очень существенное неудобство — маг, летящий на нём становился открыт всем ветрам и дождям и его продувало, мочило и морозило как самого простого смертного. Конечно, был выход и из этого положения — можно было поставить защиту от дождя и ветра, но в этом случае все окрестные маги, колдуны, волшебники, шептуны и акудники знали бы, кто летит. Это было равносильно размахиванию фонарём в ночи — всякий кто не спал и имел глаза, увидел бы его приближение. А вот как раз этого-то Игнациус и не хотел.
«Как снег на голову», — подумал он, вспоминая к месту здешнюю пословицу. Порыв мокрого ветра ударил в лицо. Он поморщился, провёл по щеке рукой. «Почему снег? Почему не дождь?»
Маг подумал над этим и пожал плечами.
«Одно слово — варвары. Кто их поймёт?»
Город — если эту кучу положенных друг на друга брёвен можно было назвать городом — он увидел поприщ за десять. Он ещё не решил, как будет подлетать и поэтому огляделся, выискивая подходящее облако. Ему не повезло — тучи текли выше, а тут был только влажный ветер, в котором магу не спрятаться. В конце концов, и ему дождь сейчас был не особенно нужен. Лучше уж остаться сухим и пройти на пару поприщ больше, чем влететь в город мокрым как мышь.
Без сожаления он шевельнул пальцами, направляя ковёр вниз.
Последнее поприще Игнациус проделал, летя прямо над верхушками деревьев. Лес под ним проскакивал весёлый, светлый. Берёзы густо, где-то даже одна к одной, стояли загораживая кронами землю. С одной стороны, надо было бы спешится, и, не пугая варваров, дойти до города пешком, а с другой не хотелось терять время на такие ухищрения. Всё равно главным врагом его сегодня будут не люди, которых он мог и не встретить, а колдун, которого он встретит наверняка.