— Так что ж делать-то? — спросил Гаврила тоскливо. — Кого просить?
— Иди сперва к одному, потом к другому… В ногах валяйся…
Гавриловы кулаки сами сжались от таких слов и, заметив это, Гольш поправился.
— Или по другому как-нибудь разузнай кто из них тебе враг, а кто — друг.
Гаврила в волнении встал и прошёлся перед волшебником. Он представил, как возвращается назад, в Журавлевское княжество и его хватают княжеские воины…
— Нет, Не получится у меня, — сказал он. — Нет…
— А что так?
— К Хайкину мне ходу нет. Князь у нас больно лютый. Не дойду.
Спорить с ним волшебник не стал.
— А второй?
— А второй вообще потерялся. Это тот самый, который меня к тебе направил…
— Потерялся? Что ж он — иголка?
Хотел бы Гаврила и сам это знать!
— Ну, иголка — не иголка, а пропал. Обещал меня к тебе проводить — и сгинул.
— Да… — думая о чём-то своём, протянул Гольш.
— Ну и что мне делать?
— Делать-то что? — в задумчивости продолжил Гольш. — Делать, говоришь…
Он посмотрел вдруг на Гаврилу внимательно, строго посмотрел. Посмотрел так, что внутри у Масленникова что-то напряглось.
— Есть, правда и другой путь…
Гаврила поднял голову.
— Есть?
— Есть. Найти тень самому, никого не дожидаясь.
Гольш говорил негромко, словно сам с собой.
— Тебе-то всё равно, наверное кого искать… Что колдуна своего знакомого, что тень. С тенью даже проще получится… Где она почти точно сказать можно.
Гаврилово лицо просветлело, в глазах зажглась надежда.
— Где?
Гольш посмотрел поверх головы и Гаврила понял, что волшебник прикидывает, получится ли у него, Гаврилы, сделать то, что нужно. Ему так захотелось вернуть тень, что он, чтоб помочь волшебнику решиться, даже плечи расправил. Кажется помогло. Взгляд у старика стал мечтательным.
— Есть такое место на земле, — начал Гольш. — Замок Ко называется. Место это гнилое, тёмное, мало о нём кто знает. Видели там Шерстяного Вепря и Паутинщика…
Глаза у Гаврилы расширились. Колдун глянул на него, постучал пальцами по подоконнику, и, спохватившись, поправился.
— И тебе об этом знать незачем. Ты главное запомни. Помимо прочих загадок славится замок тем, что собираются в замке потерявшиеся тени и привидения…
— Привидения?
Гаврилову спину будто холодом осыпало, волосы шевельнулись. Он почувствовал приближение ужаса и, ни слова не говоря, бросился прямо в фонтан.
Когда он вынырнул, Гольш смотрел на него без страха, но с удивлением. Пришлось объяснить.
— Я приведений с детства боюсь. Как увижу — озноб по коже… Хуже тараканов.
Волшебник чисто по-человечески поскрёб затылок, представив, что ждёт его гостя в замке.
— Да… Тяжко тебе будет.
Он отщипнул виноградину и бросил её в Гаврилу. Гаврила хотел сказать, что, мол, ничего, уж как-нибудь, но не успел. В полёте ягода преобразилась и превратилось в яблоко, что само собой залетело в рот, не дав вырваться оттуда опрометчивому обещанию. Гаврила сочно хрустнул. Половинка осталось на языке, а другая упала в фонтан. Едва коснувшись воды, огрызок превратился в воробья и упорхнул в окно. Гаврила поглядел на диво краем глаза — не до него было, какие дела тут творились.
— Тогда придётся тебе душу закалить…
Ему показалось, что он ослышался, и он наклонил голову, что услышать слова ещё раз.
— Душу закалить, — повторил волшебник чуть громче. — Убить страх в себе… Страх меча и копья, стрелы и кинжала, высоты и тайны… И дикого зверя.
С каждым новым словом Гольш вскидывал руку вверх и в ней появлялись то меч, то копьё… Каждый раз, когда звучало новое слово Гаврила втягивал голову.
Замолчав, волшебник посмотрел на него по особенному, как смотрел в первые мгновения встречи, словно прицелился. Гаврила ощутил, что каждая частичка, каждая жилочка волшебником взвешена и оценена. Не успев испытать гордость, он ощутил стыд, поняв, что оценил его Гольш не высоко.
— А будет совсем плохо — в ладоши хлопай, — сказал тот. — Говорят, таким как ты помогает. Ну а теперь белым лебедем…
Показывая, что разговор закончен, Гольш ткнул пальцем в ту сторону, откуда Гаврила совсем недавно появился. Масленников не шелохнулся. Громадность того, что ему предстояло сделать, настолько ошеломила его, что он забыл обо всём. Не о Гольше он сейчас думал (подумаешь, колдуном больше, колдуном меньше), а о себе, о том, кем предстояло стать и что предстало сделать.
— Не хочешь лебедем, тогда навозной мухой…
Волшебник проворчал что-то, и неведомая сила, уже однажды показавшая журавлевцу свою власть над ним, подхватила страдальца и через окно вынесла наружу. В одно мгновение вместо надёжного камня под ним ни оказалось ничего. Гаврила взревел и тут же обезумел от страха. На его счастье Гольш не бросил его, уподобив настоящей мухе, а довольно аккуратно опустил на землю среди розовых кустов, только не вовремя. К этому моменту в Гавриле не осталось ничего человеческого. Страх бушевал в нём, требовал действий. Он рвался наружу, и Гаврила бросился очертя голову сквозь сплетения кустов, выворачивая и сбивая деревья. Несколько мгновений спустя он стал похож на лешего — в ветках, цветах, траве.
Гольш озадаченно смотрел на растоптанные розовые кусты, на содранный дёрн, на сломанные деревья. Гаврила лежал посреди всего этого разгрома и едва-едва шевелился.
— Страх высоты тебе тоже истребить надо, а то вдруг придётся на стену лезть…
Глава 20
Как не бурчал внутренний голос, как не предостерегал, а началась Гаврилова служба у Марка с приятностей.
Вдобавок к знаменитому мечу, получил он короткое копьё и кожаную куртку с нашитыми сверху стальными пластинами, чтоб от стрел беречься. Ходить стало тяжеловато, но зато сейчас он ничем не отличался от телохранителей Марка. Только внешне, конечно, — умения-то воинского у него как не было так и не появилось. О том, что именно он убил Могуля бен Зейду никто из новых товарищей в открытую не говорил, но за спиной шептались и от этого шёпота распрямлялись Гавриловы плечи.
Ему, правда, хватало ума понимать всю ненадёжность этой славы. Ведь если дойдёт до дела, то никакая слава не поможет. Слава железу не помеха, и теперь он ловил каждую возможность посмотреть и научиться тому, что уже умели бывалые стражи. Пока обоз шёл степью, было не до этого. Слава Богам драться не пришлось, зато смотреть приходилось в оба глаза — Марк держал Гаврилу при себе. После Экзампая появилась в нём какая-то почтительность к Масленникову — разговаривал с ним, совета спрашивал.
Но зато когда товар погрузили на корабли и свободного времени стало побольше Масленников ходил по палубе, присматриваясь к тому, как, кто от скуки, а кто от избытка сил — рубились его новые товарищи. Глядя на них, на быстро порхающие вокруг голов мечи Гаврила вздыхал и вспоминал оставленную в поле соху — жалко было.
Зависть к умельцам мечевого боя при этом как-то странно мешалась в нём с чувством превосходства и уверенностью, что если он, не дай Светлые Боги, как-то некстати вспотеет, то всё их искусство пользы им не принесёт. Всё одно поубивает он всех, кто не догадается в первый момент с корабля спрыгнуть…
Это наполняло его мрачной гордостью и делало улыбку такой, что даже бывалые воины смущались и отводили глаза, догадываясь, что за ним стоит не только сила — стоит колдовство.
Так что хотя славы у него ещё не было, однако репутация опасного человека, что зарежет и глазом не моргнёт, уже появилась. Что не говори, а приятно было осознавать себя опасным человеком.
Глядя на степь вокруг себя, Гаврила то и дело вздыхал. Вокруг кипела жизнь. Она пахла свежевспаханной землёй, зеленью, водой. Тут, на корабле воздух пах кожей, неживым, сухим деревом, а там, на берегу, воздух был медовый, звенел пчелиным звоном и кузнечиковым стрёкотом. Там летали птицы, там светило солнце, там гулял ветер. Конечно, всё это было и на реке — и ветер, и птицы, во всяком случае, но куда им было сравниться с тем ветром и птицами, что были на берегу!
— Что там?
Гаврила вздрогнул, обернулся. Марк подошёл неслышно.
— Птицы, — сказал Гаврила. Марк серьёзно посмотрел на небо. Гаврила молчал, не желая отрывать взгляд от зелени.
— Думаешь, кто-то там есть? — негромко спросило купец. Гаврила пожал плечами. Он представил землепашцев, бредущих за бороздой, босыми ногами разминающими только что распаханную землю.
— Наверное… Место больно удобное.
«Пойму распахивать самое милое дело… Или заливные луга…»
Марк озабоченно покачал головой.
— Всё-таки мы на середине реки. Может, и не решатся?
Гаврила его не понял, но на всякий случай улыбнулся.
Берега плыли рядом, но опытный кормщик держался середины реки, пропуская мимо бортов светло-рыжие мели.
Знакомый холодок пробежал по Гавриловой спине. Нет. Это был не страх. Больше всего это походило на чей-то внимательный, не злой взгляд, словно кто-то большой и невидимый смотрел на него как… Что-то внутри замерло, когда он, торопясь, перебрал, на что это может быть похоже. Ну конечно! Да! Таким же взглядом он и сам смотрел на нераспаханное поле… Этот «кто-то» смотрел на него, как на место, над которым нужно будет потрудиться.
Гаврила покосился на Марка. Тот видно и сам что-то такое почувствовал.
— Карас!
Из-за тюков с товаром выбежал личный Марков колдун. После Митридана, Игнациуса и Гольша этот больше походил на неуча, но и он вроде кое-что мог, раз купец таскал его за собой.
— Глянь вокруг, — приказал Марк, делая знак начальнику охранного отряда. Тот только успел повернуться, чтоб отдать приказанье, когда воздух прорезал высокий и чистый звук. Гаврила не разобрал сразу, что это свирель или простая пастушеская дудка. Чистый как солнечный луч звук заглушил треск трещоток тут же, словно оттолкнувшись от него, в воздух взвилась песня. «Во поле, во степи…» ревели мужские голоса. Все головы повернулись, и каждый, кто стоял на палубе увидел как перед головной лодьей, саженях в тридцати впереди раздвинулись кусты и от берега отошли лодки.