Игнациуса остро кольнуло ощущение бессилия — был бы в своей силе, утопил бы мерзавца и делу конец, а тут терпеть приходится, но тут стало не до мелких неприятностей.
Сжигая в себе остатки Силы, произнёс заклинание. Ветка дёрнулась, распрямилась, разбрызгивая воду, и словно перепуганная рыба метнулась в тростниковые заросли…
На мгновение маг опешил. Ветка должна была показать на город. Должна была!
Но одного мгновения ему оказалось достаточно, чтоб прийти в разум.
Колдовство не ошибается. Оно просто не может ошибаться, и если хочешь чего-то достичь — следуй ему…
Он осторожно обошёл по берегу камышовые заросли, стараясь разглядеть за узкими зелёными листьями, кто это там плещется, но удача поджидала его не в озере, а на берегу. Не сделав и двух десятков шагов, он наступил на то, что искал.
Жизнь снова испытывала его, но он устоял перед соблазном.
Несколько мгновений он боролся с собой. С усилием отведя взгляд от брошенной славянином волчевки, посмотрел в озеро.
Гаврила плескался в воде, смывая с себя чужую кровь, чужой пот и чужие слёзы.
Маг, невольно кося глазом на оставленную Гаврилой без присмотра одежду, уселся рядом с кучей, честно собираясь дождаться старого товарища.
Теперь, когда он знал, где лежит талисман, было странным не заметить грубого шва на плече волчовки. Славянин заметил чужого и бросив отскребаться тоже поспешил к берегу.
«Купить? Поменяться?» — подумал маг глядя на приближающуюся голову. Мысли просто отобрать у него уже не возникало. «Не продаст ведь…»
Он вспомнил тот ужасный вихрь, что промчался сквозь него и передёрнул плечами.
«Придётся, видно, к дураку в кабалу идти… Эх…»
Отчаяние вспыхнуло и погасло. Теперь делать нечего — только улыбаться.
Гаврила вылез на берег. С него текло, словно с медведя. Игнациус привстал, обозначая себя, хотя итак всё было видно — на берегу не спрячншся.
— Ты кто? — нахмурился славянин, но потом узнал. Его глаза потемнели, что-то опасно сверкнуло в них. — Ах ты…!
Игнациус попятился. Гаврила медленно показал на него пальцем, и маг выставил перед собой руки, защищаясь. Он сообразил, что сейчас происходит в душе у Гаврилы. Этот увалень наверняка перепутал его с настоящим Перетрием.
— Не я, — быстро ответил он. — Это не я.
Гаврила прищурился, но руки не опустил.
— Кто ж, это если не ты?
Вот об этом он не подумал. Давно он уже не мог ощущать себя обычным человеком. Он даже думать не мог как простой человек и вот результат. Из-за того, что в своё время он одел на себя личину Перетрия Митрофади, славянин совершенно напрасно считал его виноватым в том, что произошло вчера. Гаврила смотрел грозно и готов был без зазрения совести применить силу. По накатанной, Игнациус хотел произнести Слово Послушания, но, вспомнив, чем может обернуться магия около талисмана, поперхнулся. Рисковать не хотелось.
— Это не я. Это мой брат близнец, — нашёлся маг. Страх оказался хорошим подсказчиком. Масленников остановился, но рук не опустил. — Он меня из дома выгнал, крова лишил… Спасибо тебе, родной!
Он не знал, был ли Перетрий христианином, но на всякий случай широко, с размахом перекрестился. Гаврила недоверчиво склонил голову на бок. Руки нехотя упали вдоль тела.
— За что?
— За то, что убил самозванца! Сбылось пророчество!
Гаврила услышал и не понял. А когда понял, то сел на песок и начал спешно натягивать на себя свою шкуру.
— Убил? Когда?
— Вчера. Ночью. Когда из уздилища уходил…
— Я? Твоего брата?
Недоумение, что просквозило в голосе славянина, дало магу новую надежду.
У Игнациуса молнией мелькнула мысль использовать это недоразумение к собственному удовольствию. Слышал он, что у славян особо развито уважение к родной крови. Можно было бы сыграть на этом. Всё-таки брата убил — не кого-нибудь…Родного брата! Кровиночку! Игнациус на мгновение даже поверил в это, поверил так, словно на мгновение с головой погрузился в правду.
Он вздрогнул, передёрнул плечами. Соблазны, соблазны… Гнать их. Раз решил, что всё будет по честному, значит, так тому и быть! Хватит с него и прошлого раза.
— Ничего ты мне не должен. Это я тебе должен.
Он бросился на грудь новому товарищу, обнял, прижался к плечу. Пальцы сами собой почти без участия воли нащупали шов на плече, ощутили вздутость.
— Ладно уж… Чего там… — несколько сконфуженно отозвался Гаврила всё ещё чувствуя себя неловко. Он шевельнул плечами, размыкая объятья, и отошёл в сторону, приноровясь одеть сапоги…
Игнациус не потянулся за ним, остался на месте. Он стоял, нарочито глядя под ноги.
— Не вышло у тебя? — спросил он, кивнув на песок под ногами Гаврилы.
— Ты о чём?
— Тень… Не нашёл?
Масленников нахмурился, не ответил.
— Могу помочь! — продолжил маг. — Тебе ведь в Замок?
Гаврила прищурил глаза.
То, что Перетрий сказал просто «замок», а не назвал его, имело только один смысл. Не было тут рядом другого замка, чтоб собственным именем отличать один от другого. Замок Ко был где-то рядом. Совсем рядом. Может быть, даже в одном дыхании от него.
— Нет, — сказал Гаврила севшим от волнения голосом.
Маг усмехнулся.
— Я надеюсь, что это «нет» не отказ от моей помощи?
— Тень я ещё не нашёл, — торопливо поправился Гаврила. — А то не видно…
Он натянул второй сапог и вскочил.
— Я от твоей помощи не отказываюсь. Помоги — квиты будем…
Игнациус кивнул, словно это само собой разумелось.
— Помогу. Как не помочь?
Глава 43
— Так ты колдун! — насторожился Гаврила. Головой-то он понимал, что в этом деле без колдовства не обойтись, но всегда при колдовстве как-то так получалось, что оно всегда задевало Гаврилу своим краем и отчего-то ничего хорошего это Гавриле не приносило. Игнациус, вспомнив Митридана, покачал головой.
— Какой я колдун? Нет… Скорее друг колдуна.
Масленников кивнул, понимая, что это значит. Как-никак сам был колдовским другом, пропади тот колдун пропадом, найти б его только!
— А как же тогда ты тень вызовешь?
— Есть одно слово. Скажу его, и она тебя сама найдёт. Нужно будет только поближе к замку подойти к самой стене…
— А как удержим?
«Вот зануда», — сердито подумал Игнациус. — «Что ж он никак не отстанет-то…»
Выдавив на лицо выражение скорбной решительности, Игнациус объявил.
— Есть у меня вещь одна, колдуном подаренная… Ни у кого такой нет!
Из кармана он вытащил что-то похожее на маленький камушек и, мгновение поколебавшись, показал, зажав между пальцами.
— Ягода-желания! — сказал он. — Не слыхал про такую?
— Нет, — честно сказал Гаврила, не сообразив ещё, каким образом это его касается.
— Съешь ягоду, и желание исполнится… Мне для тебя ничего не жалко. Нужно будет — последнее отдам!
Масленников протянул руку, но старый знакомый со странной улыбкой сунул её обратно в карман.
— Вот ещё что… Ты имей ввиду, что тот мир, ничего не делает даром. Чтоб приобрести что-нибудь придётся чем-то пожертвовать…
— Кое-чем? — подозрительно осведомился Гаврила, невольно оглядываясь. — Чем это?
Всё его имущество к этому моменту состояло из меча, щита и волчевки. Портки драные, пыльные, да сапоги ношенные, в счёт не шли. Вряд ли в том мире, где сейчас обитала его тень они стоили больше того, что стоили в этом.
— Тот мир, в котором сейчас прибывает твоя тень, ничего не делает даром.
— Да что с меня взять? — озадаченно спросил Гаврила.
— Не знаю. Выбирает тот мир…
Всё оказалось гораздо проще. Маг смотрел на волчевку. Как хозяин, отдавший свою вещь в долг, и считающий дни до момента, когда она вновь вернётся к нему.
— Он возьмёт у тебя то, что посчитает самым ценным.
— Понятно, — сказал Гаврила, хотя ничего ему понятно не было… Он провёл рукой по щиту, дотронулся до меча.
— А как я узнаю?
Игнациус пожал плечами. Планировать наперёд он не мог. Кто знает, как там всё обернётся?
— Будет знак, — сказал он, наконец. — Я думаю, мы поймём его…
— Мы? — удивился Гаврила. Он поднялся, отряхивая песок.
— А то, — ответил маг и встал рядом.
— С тем, что не по силам одному вполне могут управиться двое… Раз уж взялся помогать — до самого конца помогать буду!
… Они вышли к Замку, когда Солнце уже упёрлось краем в землю.
Случилось это просто, даже буднично. Не было ни знамений, ни предостережений. Даже не мешал никто, хотя этого-то Гаврила и опасался больше всего. В двух шагах от цели неприятностей должно было бы стать больше, так он думал, но, слава Светлым Богам, ошибся.
Почти пол дня они шли по степи, постепенно теряющей траву и кусты на поверхности, и воду в воздухе, и от того, шаг за шагом, превращавшейся в пустыню. Воздух становился суше, и из него вместе с влагой уходили запахи. В конце концов, в нём не осталось ничего, кроме пыли да красного солнечного света.
Все цвета куда-то попрятались и даже песок из жёлтого, стал красным.
Краснота вокруг становилась назойливой. Гаврила иногда закрывал глаза (благо столкнуться в пустыне было не с кем, разве что с товарищем, что шёл в десятке шагов впереди) и даже тогда краснота заливала сомкнутые веки.
Вот так, то открывая глаза, то закрывая их ненадолго, он шёл, считая шаги и однажды открыв их увидел перед собой Замок. Точнее половину Замка, так как вторую половину загораживала спина Патрикия. Не смотря на жару и усталость, Гаврила сделал шаг в сторону, чтоб увидеть его целиком.
Он того стоил.
Он был чем-то похож на Аккореб — такие же стены, такие же башни, тот же серый камень, только над ним больше потрудились два самых разрушительных начала, существовавших на этом свете — время и люди. Гаврила присмотрелся и решил, что людям, всё же удалось сделать больше. Если ветхость стен можно было объяснить временем, то разбитые ворота, следы пламени на приворотных башнях и проломы в стенах могли оставить только люди. Он ничего не успел сказать, но мысль его уже, видно, побывала в голове товарища.