– Мы поищем подходящее место где-нибудь по левую руку от вас, – прошептал эсквайр, – откуда вы сможете наблюдать за южной и западной частями дома. Я же займу позицию, позволяющую держать под наблюдением его северную и восточную стены, а также ворота, в то время как вы будете следить за этим проломом. Я не вижу других возможностей для проникновения сюда и, соответственно, выхода отсюда. Если вы начнете преследование незнакомца, отсекайте его от этого пролома и кричите «север» или «восток» в зависимости от направления, куда он кинется.
Я же при аналогичных обстоятельствах закричу «запад» или «юг». Вы меня поняли?
Я ответил эсквайру, что понял его замысел, но подумал, что мой план получше, и предложил вместо того, чтобы гнаться за незнакомцем при его появлении, понаблюдать прежде за его передвижениями, избавив себя, таким образом, от лишних затруднений в тех поисках сокровищ, которые нам предстояло осуществить позднее. И только когда нам покажется, что незнакомец собирается покинуть сад старого Пита, мы атакуем его.
Эсквайр Киллиан высказал свое совершенное одобрение моего плана. Но согласился со мной он, по сути, ради того, чтобы быть рядом со мной до тех пор, пока я не занял своего места для наблюдения, а затем он вдруг вернулся назад, изумив меня своим советом стать ближе к стене, чтобы она прикрывала мне спину.
– Это не волк, а дьявол, – прошептал он. – Не предоставляйте ему возможности добраться до вас, как удалось ему это сделать с Неро нашего пастора. – И эсквайр вновь растворился в темноте, оставив меня наедине с моей последней мыслью: мне хотелось этой ночью встретиться в этом саду с призраком, одетым в зеленое пальто старого Пита.
Сад был залит сильным звездным сиянием, и несмотря на то, что дом старого Пита передо мной и лес за моей спиной представлялись большими черными непроглядными массами, ни одно существо величиной с человека или волка не могло бы передвигаться по тропинкам заброшенного сада, оставаясь при этом незаметным.
Каждый, кто провел ночь вне дома в лесу рядом с местом, где собираются дикие животные, привлекаемые выступающей на поверхность земли солью, с растущим чувством тревоги ожидающий первых звуков, говорящих о приближении огромного дикого живого существа, на которое спустя мгновения в ярком свете звезд будет наведен ствол ружья, смог бы получить некоторое представление о моем душевном состоянии. К этому следует добавить, что меня посетили и свойственные любому другому человеку, оказавшемуся в моем положении, мысли и о звере, на которого мы охотились, и о сумме денежного приза за его голову, указанной на столбе, и о том, что она для меня значила, и об опасности, исходящей от этого дьявольского волка, и ассоциации, вызывающие суеверный, связанный с этим местом, страх, и тогда вы можете быть судьей всем моим последующим поступкам. Тем более что одно дело быть рационалистом средь бела дня при ярком свете солнечного полудня, и совсем другое дело гнать от себя суеверные, внушающие страх мысли, тайком прокрадывающиеся в ваше сознание в полуночный мистический мрак.
Два десятка ярдов земли, отделяющие развалины теплицы, в которой я притаился, от дома едва ли успели просохнуть от крови жертв двух отвратительных убийств, а мерзкое животное, совершившее их, все еще разгуливало на свободе. Люди, которых я знал, верили в то, что действительно видели взволнованный призрак одной из жертв, появляющийся на этой самой земле, а кое-кто из них видел его не позднее двадцати четырех часов назад. Сад и лес за забором были полны тихого таинственного шелеста, хруста ветвей, жуткого стука дождевых капель по сухим устилающим землю опавшим листьям.
Где-то ухала сова; и мои руки против моей воли тянулись к рукояткам пистолетов, которые я вытащил из карманов пальто и со взведенными курками положил перед собой на сгнившую доску. Под торжественный бой городских часов, отбивших, как мне показалось, полночь, в моей памяти, словно эхо, похоронным речитативом возникли слова, прозвучавшие с помоста замка Эльсинор…
Кроме того, я почувствовал, что холод сковывает мое тело, и без того уже одеревеневшее от неподвижности, и потому я наполнил свое сердце желанием воздать должное огромному волку-убийце; оно должно было помочь мне бороться со сном. Я поменял положение своего онемевшего тела и мельком увидел над стеной справа от себя вершину Холма Повешенных. Две стойки с поперечной балкой над колодцем старого Пита на фоне Холма показались мне виселицей, вдруг поднявшейся между мной и домом.
Над колодцем косо висел противовес подъемной бадье, похожий на вздернутое тело, голова которого пряталась в подступающем снизу мраке. Но если мой взгляд переходил на что-то другое, это сразу вызывало некоторое успокоение в моей душе. Круглая лысая вершина Холма, лишенная деревьев и кустарника, была как проклятие, а болтающийся на виселице скелет был словно память о повешенном, увенчавшем однажды этот холм.
Стоп! Неужели что-то сместилось в пределах поля моего утомленного от напряженного ожидания зрения? И был ли этот шум иным, нежели другие звуки ночи, и не доносился ли он со стороны дома? Я напряг свое внимание еще из-за одного нового звука, похожего на сухое щелканье опускающейся деревянной щеколды, а мои глаза так впились в темную угрюмую массу дома, что заболели от напряжения. И для меня сразу же обнаружилось слабое место нашего плана.
Мы не предусмотрели тот случай, если тот, за кем мы охотились, опередит нас и первым заляжет в засаде в тени дома еще до того, как мы появимся в саду. Он мог располагать такими возможностями подхода к дому, которые бы никогда не пришли нам в голову. Находясь в засаде, мы с эсквайром не видели друг друга и не могли переговариваться между собой; попытка одного из нас приблизиться к другому, будь она сделана с достаточной осторожностью, дабы не выдать нашего присутствия в саду, могла поставить того из нас, кто рискнул бы на этот шаг, перед опасностью, что другой ошибется и примет его либо за человека, которого мы разыскивали, либо за волка.
В это время прежний звук вновь повторился, и несомненно, что уже тогда, когда я обратил на него свое внимание, это был звук открываемой щеколды. Дверь, у которой заканчивались каменные ступени, дважды за последнее время запятнанные человеческой кровью, открылась и закрылась: звуки, долетевшие до меня, не могли означать ничего иного. Но значит ли это, что кто-то вышел из дома или вошел в него? К моей горькой обиде я только сейчас понял, что в тени, окружающей дом, можно было либо приблизиться к его двери, либо шагнуть от нее прочь, оставаясь невидимым с того места, где я припал к земле. В любом случае, рядом с домом кто-то был, и это стало для меня основанием к действию. Ибо, если бы я бросился вперед, а незнакомец оказался при этом внутри дома, он должен был бы либо оставаться там, либо выбежать через парадную дверь и оказаться в руках Киллиана; а если бы неизвестный вышел мне навстречу, моей обязанностью было бы погнать его вокруг дома, и тогда события развернулись бы в полном соответствии с нашим планом.
С пистолетами в руках я с криком бросился вперед. В этот момент с каменных ступеней лестницы взвилась какая-то тень и понеслась мне навстречу. Моя нога зацепилась за угол полузарытого в землю кирпича в бордюре и я полетел вниз головой вперед. Рычание и щелкание челюстей раздались у меня в ушах, а отвратительный запах звериной шкуры хлынул в мои ноздри.
Огромная лохматая масса пронеслась надо мной в прыжке, который оказался бы для меня роковым, если бы не мое случайное падение. Ночь раскололи гром выстрела и пламя, полыхнувшее из ствола ружья эсквайра Киллиана в такой близости от меня, что я почувствовал жар на своей щеке. Следом эсквайр выдернул пистолеты из моих рук и упал на колени надо мной, вглядываясь то вправо, то влево, то через плечо в окружающую нас темень, каждый раз поводя стволами оружия по направлению своего взгляда.
Глава VIII. Прикосновение Крузо
– Вы ушиблись? – раздался спустя несколько мгновений в тишине, нарушаемой прерывистыми вздохами, шепот эсквайра Киллиана. – Не ранил ли он вас мимоходом? Вряд ли я когда-либо еще видел, чтобы кто-то споткнулся так удачно, как вы в эту ночь.
– Если бы не ваш выстрел… Каким образом вы оказались рядом со мной?
– Что заставило вас атаковать? – задал он встречный вопрос. Мы поднялись на ноги и эсквайр, вернув мне мои пистолеты, стал машинально перезаряжать свое ружье.
– Мне показалось, что я услышал, как кто-то вошел или покинул дом. Могу поклясться под присягой, до меня дважды донесся звук упавшей щеколды, – начал я извиняющимся тоном. – Я ничего не видел и поступил как дурак.
– И я могу поклясться под присягой, что кто-то находился в доме, – прервал он меня. – Я видел огонь свечи, дважды переместившийся в первой комнате. Когда я пополз вперед, чтобы заглянуть в окно, незнакомец повернулся ко мне спиной и вышел. Поэтому я проскользнул вокруг дома сюда, чтобы посмотреть, появится ли он в окне кухни. Сын мой, я рад тому, что совершил.
А теперь, – оживленно добавил он, поставив новый запал на свое ружье, – давай войдем в дом и постараемся раскрыть тайну того, что мы видели и слышали. Наша птичка прилетит сюда лишь на следующую ночь, если вообще появится здесь еще хоть раз. Поэтому сегодня нам нет нужды остерегаться ее.
– Дверь заперта, – продолжал эсквайр, когда мы поднялись на маленькое крыльцо.
Он вставил ключ в замочную скважину и распахнул дверь настежь, выпуская наружу затхлое дыхание закрытого дома.
– Теперь зажжем свет.
Я не знал, какая картина откроется перед моим взором, и потому с той минуты, как сверкнул кремень и до того мгновения, как от тлеющего трута наконец зажглась свеча, я нахо-дился в сильном напряжении. Мы прошли через кухню и вошли в большую столовую – и я вздрогнул, хотя то, что мы увидели, оказалось всего лишь нагромождением наваленных друг на друга ящиков с упакованными в них стульями и столами и свернутыми и зашитыми в мешковину коврами. Я тотчас вспомнил разговоры о том, что мебель мосье де Сен-Лаупа прибыла в том самом шлюпе, который привез и его огромного пса. Несомненно, что вещи были внесены в дом и оставлены дожидаться здесь своего хозяина. Тем временем адвокат передвигался по комнате и, наклоняясь то вправо, то влево, освещал голые доски пола перед собой.