Возражений у Жоржа не нашлось.
— Кроме того, — продолжил Калиновский, — лично государыней императрицей были отмечены творческие способности госпожи Нарышкиной, проявленные ею во время посещения нашей командой Кронштадта. За вклад в развитие искусства госпожа Нарышкина получает двадцать пять баллов!
Бѣлые маги — 2293 балла.
Чёрные маги — 2388 баллов.
Полли издала звук, от которого у меня заложило уши. И бросилась на шею Андрею — вероятно, потому, что он стоял ближе всех.
Андрей выдержал ультразвуковую атаку, как и подобает стоику — даже глазом не моргнув. Отпустив его, Полли попыталась обнять нас всех разом. И у неё даже, как ни странно, почти получилось.
— Я так счастлива, друзья, — пробормотала Полли, вытирая проступившие слёзы. — Моё мастерство оценила сама императрица! Подумать только…
— Уверен, что это — только начало творческого пути! — с чувством сказал Мишель.
— Рад за тебя, — поддержал Мишеля Анатоль. — Хотя, признаться, я не вполне понимаю…
— К порядку, господа, — призвал Калиновский.
А Жорж прошипел:
— Разрыв в баллах всё равно большой. Девяносто пять вам никак не отыграть! Даже если ты, Барятинский, снова опередишь в учёбе Алмазову.
— Ничего, — успокоил я. — Это ненадолго. В следующем году белых магов в академии станет больше, уж об этом можешь не беспокоиться. У тебя есть целое лето на то, чтобы научиться проигрывать.
Жорж едва не задымился от злости.
— Ну, и последняя категория — о которой в этот раз, надеюсь, никто не забыл, — улыбнулся Калиновский. — Лучшие курсанты! Думаю, никого не удивлю сообщением о том, что и в этом семестре в битве за гранит науки сошлись первокурсники: госпожа Алмазова и господин Барятинский! Результат госпожи Алмазовой — триста двадцать шесть баллов! Результат господина Барятинского — четыреста двадцать баллов! Поздравляем господина Барятинского с убедительной победой! Пятьдесят дополнительных баллов уходит белым магам!
Таблица мигнула.
Бѣлые маги — 2343 балла.
Чёрные маги — 2388 баллов.
Чёрные маги победно взревели. Разочарованных вздохов белых за этими воплями слышно не было. Хотя я видел, что многие расстроены — несмотря ни на что, надеялись на чудо.
— Ну всё, расходимся, — усмехнулся Жорж. — Поздравляю с грандиозным провалом, Барятинский!
— Всего-то сорок пять баллов, — фыркнул Анатоль. — В моём понимании грандиозные провалы выглядят иначе.
— Победитель может быть только один, господин Долинский, — назидательно сказал Жорж. — А поражение — это поражение, независимо от величины разрыва с тем, кто пришёл вторым, — и он демонстративно развернулся, чтобы идти к выходу.
— Я не закончил, господа, — веско сказал Калиновский.
Жорж застыл на месте.
В зале наступила тишина — такая, что стало слышно, как под потолком едва различимо звякают хрустальные подвески люстры.
— Как уже сказал в самом начале, мы, преподаватели академии, не могли не учесть того рвения, с которым взялись за учёбу некоторые курсанты. И снова нас порадовали первокурсники! До таких успехов, как у господина Барятинского, или госпожи Алмазовой, им пока, конечно, далеко. Однако: господин Долинский, чьей итоговый балл по результатам первого семестра составлял всего шестьдесят восемь, во втором семестре увеличил свой результат более, чем вдвое! Сто сорок один балл, господа!
Белые маги разразились аплодисментами. Пунцовый Анатоль, похоже, готов был провалиться сквозь землю.
— Мне помогали Андрей и Мишель, — твёрдо сказал он. — Это — не только моя заслуга!
Но Калиновский, в шуме оваций, вряд ли его услышал.
— А также, — продолжил он, — хотелось бы отметить успехи господина Пущина. Первый семестр — сто четыре балла. Второй семестр — двести шесть баллов, господа!
Овации. Восторженные, и — ожидающие.
— С нашей стороны было бы преступлением не поощрить подобное рвение, — закончил Калиновский. — Господин Долинский и господин Пущин приносят белым магам по двадцать пять призовых баллов!
Таблица мигнула.
Бѣлые маги — 2393 балла.
Чёрные маги — 2388 баллов.
— А вот теперь — подведение итогов окончено, — улыбнулся Калиновский. Цифры в таблице засветились ярче и начали переливаться всеми цветами радуги. — От лица преподавательского состава, позвольте поздравить…
Но дальше его никто не услышал. Зал взревел.
Анатоля и Мишеля бросились качать, я лишь чудом избежал этой участи.
— Пять баллов! — визжал Жорж. — Всего пять баллов! Это… Это вообще не считается!!!
— Поражение, господин Юсупов — есть поражение, — усмехнулся Андрей, — независимо от величины разрыва с тем, кто пришёл вторым. Не напомните, чьи это слова?
Жорж выглядел так, будто вот-вот лопнет от ярости.
А я смотрел на Калиновского — и понимал, что и это пока не всё. Обычно, когда общее собрание заканчивалось, двери зала сами собой распахивались настежь, приглашая курсантов к выходу. Разумно — учитывая буйство восторгов и негодования, исходящее от нескольких сотен молодых, сильных, магически одаренных людей.
Яркие эмоции лучше выплескивать там, где выплеску не мешает такая ерунда, как потолок и стены — и Калиновский знает об этом лучше, чем кто бы то ни было, он руководит академией без малого тридцать лет.
Но двери оставались закрытыми. А значит, мероприятие не окончено…
В груди у меня отчего-то шевельнулось нехорошее предчувствие.
Я обвёл взглядом беснующийся зал, выхватывая из толпы всех своих: Кристину, Мишеля, Анатоля, Андрея, Полли. Взглянул на возвышение, где за спиной Калиновского выстроились преподаватели академии, нашёл глазами Платона. Он, почувствовав мой взгляд, отвернулся от Штейна, с которым что-то обсуждал, посмотрел на меня и тепло улыбнулся.
«Всё в порядке, ваше сиятельство, — расшифровал эту улыбку я. — Не извольте беспокоиться».
И всё, вроде бы, действительно было в порядке. Счастливые лица моих друзей, восторженные выкрики, физиономия Юсупова — побагровевшая от ярости так, что любо-дорого смотреть, — сверкающая победными цифрами таблица.
Всё хорошо. Всё — просто чудесно. Но…
Я заметил движение среди преподавателей. И увидел, что на возвышение, где они стояли, взбежал худой невзрачный дядька в коричневом сюртуке и нарукавниках. Мало кто из курсантов мог похвастаться тем, что знает этого человека в лицо. Я — знал. Секретарь Калиновского. Который, судя по удивленному лицу Василия Фёдоровича, не должен был здесь находиться.
Калиновский вопросительно повернулся к секретарю. Тот склонился к самому уху ректора и что-то зашептал. Калиновский, слушающий секретаря поначалу с недоумением, расплылся в улыбке. Кивнул — явно давая разрешение на что-то.
Секретарь почтительно поклонился, сбежал с возвышения и устремился к дверям.
— Господа, — раздался, перекрикивая шум, усиленный магией голос Калиновского. — Попрошу ещё минуточку внимания!
Глава 25Лучший курсант
Тишина воцарилась быстро. Не знаю, что тут повлияло больше: авторитет Калиновского или какой-то хитрый магический приём.
— Господа, — торжествующе объявил Калиновский. — Мы с вами на радостях совершенно забыли об одной нашей чудесной традиции… — Он выдержал вопросительную паузу. Подбодрил аудиторию: — Ну же? Есть ли среди вас знатоки?
— Награждение лучшего курсанта, — послышался голос Сержа. А я отчего-то подумал, что, если бы сам был ректором академии, и мне пришлось задуматься о преемнике — ни секунды не сомневался бы в выборе. Человека более уравновешенного, справедливого и знающего академические традиции лучше, чем Сергей Васильевич Голицын, среди курсантов точно не сыскать. — Однако эта церемония не проводилась вот уже…
— Верно, господин Голицын, — улыбнулся Калиновский. — Награждение лучшего курсанта! А не проводилась эта церемония, как вы совершенно правильно уточнили, оттого, что на протяжении нескольких лет было попросту невозможно выбрать лучшего. Как вы знаете, лучшим курсантом признаётся не тот, кто наберёт в личном зачёте наибольшее количество баллов — лишь немногим опередив своих товарищей, которым, возможно, просто не повезло. Лучшим курсантом признаётся тот, о ком знают все в академии, от первокурсников до ректора. Чьё имя постоянно на слуху. Кто опережает всех не только в учёбе…
— О Боже, — простонал Жорж. — Клянусь — это опять Барятинский!
— И ведь не поспоришь, — гоготнул Данилов. — Готовь платочек, Жорж. Сейчас ты снова будешь плакать.
Полли прыснула и начала смещаться в мою сторону.
А Калиновский сказал:
— Я полагаю, нет смысла напускать туман там, где всё более чем очевидно. В этом году лучшим курсантом Императорской академии признан Константин Барятинский!
Грохот аплодисментов, хлопки по плечу. А я по-прежнему пытался уловить — что не так.
— Прошу вас подойти ко мне, Константин Александрович, — сказал Калиновский.
Толпа курсантов расступилась. Я двинулся к возвышению. Поймал на себе встревоженный взгляд Кристины — она, кажется, почувствовала моё настроение.
А Калиновский продолжал:
— И, если относительно персоны, коей будет вручаться награда, сомнений не было, полагаю, ни у кого из присутствующих, то имя персоны, которая будет эту награду вручать, по традиции держится в секрете до последнего момента.
С этими словами ректора двери зала широко распахнулись. Я поднялся на возвышение и встал рядом с Калиновским. А он, расцветая на глазах, объявил:
— По личному распоряжению Его Величества, награду лучшему курсанту Императорской академии вручит юная, прекрасная особа, чей облик — сам по себе лучшая награда для мужчины! Фрейлина императорского двора, баронесса Луиза фон Краузе! Прошу приветствовать, господа!
Зал снова разразился аплодисментами. По лицам Андрея, Пьера Данилова и многих других курсантов я понял, что имя Луизы фон Краузе им хорошо известно. И что с определением Калиновского относительно того, какое впечатление производит её облик, они согласны более чем полностью.