– Крылья мне отрезал Леопольд. Сам. В подвале замка Хайклифф. В воздухе еще пахло гарью от пожара, в котором сожгли твою семью. Медведь и Олени стояли и смотрели, как Леопольд режет мне крылья. Там были и другие верлорды – Кони, Бараны, Кабаны и прочие. Лев взял серебряный кинжал и отрезал мои прекрасные крылья. Вырвал их с корнем.
Дрю замутило. Он отвернулся, не в силах смотреть на ужасные шрамы Гриффина. У него перед глазами встала картина – Леопольд удерживает Гриффина одной рукой, а другой вырезает крылья из спины лорда-ястреба. Когда Дрю обернулся, Гриффин уже успел снова надеть свою рубашку.
– Как ты понимаешь, трудно такое простить даже спустя столько лет.
– Простите, милорд, я не… – начал Дрю.
– Конечно, ты не знал, – не дал ему договорить Гриффин. – Берган и Манфред хорошие люди, попавшие в жуткую ситуацию. Они избежали физической расправы Льва, но их гордость навсегда была уязвлена. Я тоже, наверное, мог остаться со своими крыльями, если бы не был слишком упрямым. – Гриффин покривился и продолжил: – Гвардейцы Леопольда отволокли меня назад, в Виндфелл – с ними был еще этот предатель Скир, один из моих братьев – и провели меня перед моими земляками, чтобы предупредить их всех: если кто-нибудь из Ястребов вновь захочет расправить свои крылья, его ждет неминуемая смерть. Скир был единственным Ястребом, вставшим на сторону Льва, причем сделал это задолго до убийства Вергара. Меня заставили зачитать послание Леопольда. Гвардейцы показывали всем лордам-ястребам мои отрезанные крылья, а я читал указ, под страхом смертной казни запрещающий фалконтропию.
– Фалконтропию?
– Так называют способность лордов-ястребов к трансформации. У всех оборотней она называется по-разному: ликантропия у Волков, фелинтропия у Котов, канинтропия у Псов и так далее. Ястребы – это оборотни-фалконтропы.
– Значит, Леопольд запретил вам трансформироваться?
– Верно, – сказал Гриффин, вновь присаживаясь у окна. – Кроме того, всех лордов-ястребов объявили предателями и запретили им возвращаться в Бейрбоунс. Мы были изгнаны со своей родины под страхом смерти. Армия Леопольда передала Скиру власть в Виндфелле, а меня оставили при дворе нового барона как живое напоминание о том, что ждет каждого, кто посмеет выступить против короля-льва.
– Где же сейчас лорды-ястребы?
– Умерли. Убиты. Забыты. Честно скажу, не знаю. Леопольд и Скир уничтожили мой народ. Лордов-ястребов выгнали из Виндфелла за одну ночь – всех до единого. А ведь мы были некогда могучим и многочисленным народом, наши гарнизоны были расположены в башнях и цитаделях вдоль всего горного хребта Бейрбоунс, лорды-ястребы служили командирами и разведчиками в армиях всех Семи земель. Но Леопольд уничтожил нас.
– А Скория? Как вы попали из Виндфелла в Печь?
– Свою роковую роль сыграло наше знакомство с Кессларом, – сказал Ястреб и ударил своей костистой рукой по оконной раме. – Кесслар и Скир были давними друзьями. Авантюристы, лжецы, воры – в них всегда было много общего. Кесслар часто навещал Виндфелл, это было единственное место во всем Семиземелье, где его хорошо принимали, и только сюда он приезжал не ради наживы. Разумеется, делал он это не ради брата или меня, просто хорохорился перед моей дочерью.
Гриффин замолчал, глядя в ту сторону, где на своей койке спала Шах.
– Сколько ей тогда было?
– Двенадцать, совсем ребенок. Но Кесслар сделал Скиру предложение, и старый мошенник не смог сказать «нет». Они заключили сделку, и Козел заставил меня плыть в Скорию, чтобы сражаться там в Печи, а Шах оставил при себе.
Дрю попытался представить себе, какой, очевидно, была жизнь юной Шах. Сколько знал ее Дрю, она всегда оставалась в мрачном настроении, оно не покинуло Шах и теперь, когда она обрела долгожданную свободу.
– Она, я полагаю, была сильно запугана.
– Нисколько не сомневаюсь в этом, но мы, лорды-ястребы, сделаны из прочного материала. Проведя четыре года в Печи, я добился уважения со стороны моих хозяев, и меня освободили от поединков на арене. Меня поселили отдельно от рабов и гладиаторов, и я стал тренировать бойцов Ящерицы, а моей дочери пришлось служить самому Кесслару, она была его глазами и крыльями, на которых могла долететь в такие места, куда никто другой не мог добраться.
– Как она познакомилась с Джоджо?
– Она увидела его на арене в Печи, – ответил лорд-ястреб. – Джоджо был лучшим гладиатором-человеком из всех, кого я тренировал. Когда Кесслар выкупил его у Игнуса, они с Шах стали проводить вместе много времени на борту вот этого судна, на котором Кесслар перевозил своих рабов. Так посреди несчастий, которые сеял вокруг себя Кесслар, зародилась и расцвела их любовь.
– Она выглядит взволнованной, – шепнул Дрю, глядя в сторону спящей Шах.
– Если она сумеет дотянуться своими когтями до Кесслара, вырвет ему глотку.
– За то, что он сделал с вами?
– Нет, – вздохнул Ястреб. – За то, что случилось с ее ребенком.
– Ребенком? – ахнул Дрю.
– Тише, парень, – сказал Гриффин, еще больше понижая голос, и передвинулся ближе к Дрю.
– У них с Джоджо есть ребенок?
– Нет, Дрю, это произошло задолго до ее знакомства с Джоджо. Когда моя дочь путешествовала вместе с Кессларом, она познакомилась с одним парнем – красивым, рисковым. Он слишком много мнил о себе и совершенно не годился в мужья. Шах была еще девушкой-подростком и решила, что безумно влюблена в этого парня. Может, это действительно так было, теперь этого уже не узнаешь. Как бы то ни было, Шах забеременела, но еще до того, как она поняла это, тот парень – отец ребенка – испарился. Чтобы скрыть свою беременность, Шах последние ее месяцы оставалась в Скории, Кесслар уехал тогда без нее.
Ребенок появился на свет за несколько дней до возвращения битком набитого рабами «Баньши». У Шах совсем не стало времени быть с малышом. В результате мне пришлось отослать младенца – мальчика – к его сбежавшему отцу. За это я отдал все деньги, которые смог накопить за годы работы в Печи. Одному Бренну известно, что сделал бы Кесслар, узнав об этом ребенке. Убил бы Шах? Продал бы ее ребенка в рабство? Не знаю. Надеюсь лишь, что мальчика все же действительно доставили к его отцу. До сих пор с беспокойством думаю о том, что с ним. И горюю об этом мальчике больше всего на свете.
Дрю положил руку на костлявое, кривое плечо старого Ястреба и сказал:
– Вы поступили так, как должны были поступить. Это было необходимо, чтобы защитить вашу дочь и вашего внука.
– Если бы можно было все переиграть, то раньше, чем предать своих родных, я попытался бы убить Кесслара. Очень жалею, что не сделал этого.
Дрю хотелось утешить старого Ястреба, но он не мог найти нужных для этого слов.
– Нам всем есть о чем сожалеть, – сказал он наконец, вспоминая об Уитли и Гретхен, с которыми даже не сумел толком попрощаться. Волк подумал и о том, где сейчас может быть Гектор, что с ним и увидит ли он еще когда-нибудь своего лучшего друга.
Гриффин улыбнулся, от улыбки заострились морщины на его обветренном лице.
– Ты слишком молод, чтобы так сильно сожалеть о чем-то, Дрю. У тебя еще много времени впереди. Ты еще успеешь исправить свои ошибки. А еще лучше – чужие. А я до последнего вдоха буду на твоей стороне и всячески постараюсь помочь тебе в этом.
2. Дичь
Увязая в рыхлой земле, Трент вскарабкался на вершину холма. Позади остался лагерь, который он покинул, оттуда доносились крики его товарищей, продолжавших искать сбежавших пленников. Всего они захватили их около сорока – мужчин из Лонграйдингса и цыган, заковали их в цепи, однако трое сумели сбежать. Этих троих поймали в лугах неподалеку от Калико, где, вне всякого сомнения, пряталась леди Гретхен.
Потеря одного пленника уже была событием экстраординарным, побег сразу троих заставлял думать о том, что среди солдат затесался предатель. Погоня началась сразу же, по горячим следам – Трент бросился на поиски бежавших, как только услышал об этом.
Отпечатки ног беглецов заканчивались возле отвесного склона на восточной стороне лагеря. Посмотрев вверх, Трент увидел ряды высоких травинок, качающихся в лунном свете на вершине холма. Он начал подниматься по склону, хватаясь за пучки травы, чтобы удержаться за них и не скатиться вниз. Тяжело дыша, он поднялся на вершину холма и выпрямился. Широкий луг, заросший некошеной высокой травой, уходил в темноту. С этой стороны склон холма был каменистым и крутым. Северный и южный склоны были покрыты рыхлой землей с торчащими из нее большими неровными булыжниками. Трент потрогал ногой каменистую насыпь, круто спускающуюся к лугу, расположенному метрах в восемнадцати внизу.
Обернувшись вокруг, он увидел на северной стороне две фигуры. Эти люди были метрах в тридцати впереди, и в лунном свете Трент сразу узнал одного из них – это был Сорин. Вторым оказался один из пленников – наручников на нем уже не было. Потом произошло нечто странное. Сорин сунул в руку пленника свой короткий меч, а затем сильно толкнул пленника в спину, и тот покатился вниз с крутого обрыва, поднимая клубы пыли, в траву.
– Стой! – крикнул Трент, скатываясь по склону вниз, но когда он добрался до Сорина, пленник уже скрылся из виду.
– Что ты делаешь? Это твоих рук дело, Сорин? Их бежало трое!
– Все в порядке, деревенщина, – ответил Сорин и подмигнул Тренту. У ног Сорина лежало три пары наручников. – Да, это я освободил их.
Трент ударил капитана со сломанным носом по лицу, и они сцепились друг с другом.
– Отвяжись от меня, идиот! – крикнул Сорин, колотя Трента по голове, пока тот пытался прижать его к земле.
– Предатель! – взвыл Трент, продолжая бороться со старшим по званию. Он не слышал слов капитана, в его мозгу билась лишь одна мысль о том, что Сорин – предатель. Такой же предатель, как Дрю.
Сорин достал кулаком челюсть Трента и повалил его на каменистую землю. Трент продолжал трепыхаться, и тогда Сорин ударил его головой о камни – раз, другой, а затем спихнул вниз с обрыва.