Я не стал его мучать:
— Нет, Геннадий Николаевич, «Нос».
— «Нос»?! — поразился профессор.
— Именно так, — подтвердил я.
— Вот уж не ожидал. — Поспелов покачал головой. — Ну что ж, нам сюда. Пройдемте, пожалуйста. — Он провел меня в свой кабинет.
— Так что же вас интересует по поводу, хм, «Носа»? — спросил профессор, усевшись. При этом он почему-то дотронулся до собственного носа.
— Мне интересно, почему стали снимать именно эту картину…
— Об этом вам лучше спросить у режиссера, — перебил он.
— Я еще спрошу, — кивнул я. — Но куда больше мне важно ваше мнение. Как виднейшего, не побоюсь, специалиста по Гоголю.
— Ох, — Поспелов сконфузился, хотя явно был польщен. — Ну что вы, хм, Валентин, я не один такой… Много кто Гоголем занимается. Хотя бы вот Храпченко, Гуковский… В серии «Жизнь замечательных людей» недавно еще вышла книга о Гоголе. Степанов Николай Леонидович написал…
— И все же именно вы, Геннадий Николаевич, главный по Гоголю специалист. Все так считают.
— Что ж, давайте перейдем к вашему вопросу, — уклонился от дальнейших похвал Поспелов. Вновь почесав свой нос, он пробормотал: — Вы ведь, верно, хотите узнать о литературном значении данной петербургской повести Николая Васильевича?
— Что-то вроде этого, — согласился я.
— Вам знаком термин «гротеск»? — неожиданно спросил профессор.
— Более или менее, — пошевелил я в воздухе пальцами.
— Если ваша прерогатива — кинематограф, то там гротеск очень редок. Особенно в советском кино. А вот в литературе кое-какие образцы гротеска встречаются. Но опять-таки не в советской… Вы следите?
— Да, — кивнул я и, предупреждая дальнейшее развертывание им этой темы, попытался угадать: — В советской живописи мы, видимо, тоже никогда не сталкиваемся с гротеском, тогда как в живописи буржуазной…
— Совершенно верно, Валентин! — радостно перебил меня Поспелов. — И вы не напрасно заговорили о живописи, совсем не напрасно. Ведь именно там и возник термин «гротеск». Так обозначают изображения различных существ, включая человека, чьи естественные, так сказать, анатомические соответствия и пропорции показаны в этаком причудливом виде. Подобный принцип возможен и в литературе…
— В частности, в повести «Нос», — подвел я его ближе к теме.
— Безусловно. А вы читали эту повесть? — спросил профессор.
— Прочел, но не очень понял.
— Такое признание делает вам честь, — заметил он. — Что ж, попытаюсь помочь вам разобраться. Главный герой повести, как вам известно, майор Ковалев. Ничем не примечательная, по сути, личность, зато чрезвычайно озабоченная своим носом. Иными словами, он, можно сказать, не видит ничего дальше собственного носа! И так оно и есть. К тому же он очень любит задирать нос, держать нос по ветру…
— Водить за нос других, — подсказал я.
— Вот видите! — обрадовался Поспелов, думая, вероятно, что уже все объяснил мне.
— Да, но почему этот нос от него сбегает? — задал я вопрос, на который, по моему убеждению, никакого ответа и не могло быть.
Профессор, однако, принялся отвечать незамедлительно:
— Смысл повести ведь не в бегстве носа, а в переживаниях Ковалева по этому поводу.
Совершенно не удовлетворившись этим объяснением, я пробурчал:
— И почему в конце нос возвращается на место?
— Почему? — переспросил Поспелов. — Да по всем правилам комедийного искусства. Нос Ковалева запросто исчез и столь же запросто вернулся обратно. То есть все это происшествие оказалось нелепостью, сплетней, обывательским наваждением. В такое могли поверить только сам Ковалев и подобные ему обыватели.
Не добившись от профессора ничего более вразумительного, я вяло попрощался и отправился восвояси.
Бродя по улицам, я пытался найти хоть какую-то зацепку в словах этого записного литературоведа.
Гротеск, гротеск… Почему Воронов взялся снимать гротесковую, комедийную, по сути, картину именно в таких печальных для него обстоятельствах?..
Впрочем, лично я не вижу в повести «Нос» ничего комедийного. Напротив, от нее даже веет какой-то жутью… Сбегает нос, живет своей жизнью… Какой-то кошмар… Вот если бы вместо носа был член, возможно, это и казалось бы веселее…
Да, но как применить это к исчезновению Азии? У режиссера пропала дочка, и он с горя стал снимать фильм о том, как у кого-то пропал нос… Но разве это сопоставимые вещи — нос и дочь. Каждый нормальный родитель предпочел бы остаться без носа, но с дочерью…
Я остановился посреди дороги и усиленно замотал головой. Я как будто и сам уже схожу с ума. Что за нелепые мысли? Все эта чертовка Маргарита, она меня надоумила обратить внимание на дурацкий фильм, который снимает Воронов… Нет и не может быть в этом никакого смысла!
Конечно, если бы Азия, так же как нос Ковалева, вдруг взяла и сама вернулась домой, я бы только обрадовался…
Ой, ну все, хватит. Так и впрямь можно спятить…
Тем не менее когда я пришел домой, то, словно помимо своей воли, опять схватился за томик безумного Гоголя.
В первой главе «Носа» цирюльник Иван Яковлевич обнаруживает нос в хлебе… (Может, и Азию кто-то так же обнаружил, нашел, подобрал на улице у собственного дома?)
Во второй главе майор Ковалев обнаруживает пропажу своего носа, а потом встречает его разъезжающим в карете и посещающим собор. (Может, и Воронов что-то знает о теперешнем местонахождении Азии?)
В третьей главе…
Нет, хватит, хватит с меня!
Я со злостью захлопнул книгу и зашагал по комнате.
— Без Миши в этом не разобраться! — вслух сказал я сам себе через минуту.
И тут же хлопнул себя по лбу. Ну конечно! Миша!
Я зачем-то пошел искать ответ у старого литературоведа, хотя искать нужно в съемочной группе Воронова.
Посмотрев на часы, я немедленно побежал на «Мосфильм». У Воронова скоро заканчивается смена, так что Мишу я еще застану. А если он мне ничем не поможет, то познакомлюсь еще с кем-нибудь из группы… Может быть, даже с самим Юрием Никулиным…
Я спешно шел на «Мосфильм» в довольно приподнятом настроении. И тем не менее что-то неотступно меня тревожило.
Я знал, что именно, но сам себе не хотел в этом признаваться.
Я понимал, что внутренне уже на грани истерики. Здесь смешалось все: мое бессилие в этом деле, моя влюбленность в двенадцатилетнюю пропавшую девочку… А также вконец непонятное — и оттого страшное — чувство, что после разговора с Маргаритой кто-то (или что-то) будто выбивает почву у меня из-под ног.
Почему я так зацепился за глупые слова слабой на передок бабы, что с исчезновением Азии может быть как-то связан проклятый «Нос»?
Впрочем, она так не говорила. Она не говорила, что связан…
А мне уже пора бы вовсе перестать думать об этом «Носе». Не надо больше упоминать его. Даже мысленно.
Да, так я и сделаю. Вот только поговорю сейчас с Мишей. Он, конечно, скажет, что никакой взаимосвязи здесь нет, и это меня успокоит.
Я успокоюсь.
Успокоюсь.
7Миша
Когда-то я любил девушку. Я и до сих пор ее люблю, хотя все закончилось давным-давно, и с тех пор я ее не видел.
Ничего о ней не знаю, да и не хочу узнавать. Не только потому, что она, конечно, не может быть одна. Нет, у нее, разумеется, муж и дети…
И если даже вдруг почему-то их нет, то для меня это все равно неважно. Потому что я ее уже недостоин…
А раньше был. Настолько раньше, что сейчас и подумать об этом страшно. Еще, одним словом, при Сталине.
Все звали ее Люда, а я звал — Мила.
Я считал ее своей невестой. Не знаю, считала ли она меня своим женихом, но называла меня так часто. Пусть и в шутку…
Мы вместе учились в Политехническом, и там я просто не видел себе конкурентов. Я с первого курса не расставался с Милой, совершенно не замечая всех прочих девушек, и она никогда не смотрела на других парней.
Но потом появился он.
Наглый, заносчивый, самоуверенный, неприятный тип. Мне всегда такие не нравились. И Миле, как мне казалось, тоже.
Но конкретно этот ей почему-то понравился.
Я даже не знал, где они познакомились, и вообще не догадывался о его существовании, как вдруг он пришел на Милин день рождения.
Мне были знакомы там все, кроме него. Отведя Милу в сторонку, я полюбопытствовал:
— А это что за тип?
— Ну почему сразу «тип»? — возмутилась она. — Откуда эта грубость? Если хочешь знать, это Рома.
— Что еще за Рома? — прошипел я, с трудом сдерживая закипающую во мне ревность.
— Просто знакомый, — равнодушно пожала она плечами.
— И зачем «просто знакомого» приглашать на день рождения?!
— Ой, не наваливайся так на меня, — поморщилась Мила. — И вообще я к гостям пойду. Неудобно.
— Милочка, да что с тобой? — уже почти рыдал я. — Я тебя не узнаю! Просто даже не ожидал ничего подобного. Какого-то Рому пригласила, да еще так странно себя ведешь… Ну зачем, зачем ты его пригласила, если он — всего лишь знакомый?!
— Тише! — зашептала Мила. — В какое положение ты меня ставишь? Еще не хватало, чтобы пошли какие-то сплетни…
— То есть сплетни о нас с тобой? — сквозь зубы уточнил я. — Последний раз спрашиваю: кто это и зачем ты его привела?
— Ты уже начинаешь хамить, — недовольно посмотрела на меня Мила. — Я никого не приводила! Это случайный знакомый, который… как-то вот сумел напроситься на мой день рождения. Это была вроде как шутка, но он и впрямь пришел…
— Свой адрес ты тоже ему в порядке шутки дала?
— Он просто проводил меня до дому и так узнал адрес… Да не гляди ты на меня таким волком! Это ничего не значащее знакомство! Он показался мне веселым, и я его позвала. Может, он сейчас повеселит здесь всех…
— Надеюсь, что меня — в первую очередь, — ядовито ответил я.
— Слушай, — испуганно посмотрела на меня Мила, — ты же не станешь ничего устраивать? Не испортишь мне праздник?
— Еще как стану! Так что выбирай: или он, или я!
— Ну что за ребячество… — взмолилась Мила. — Перестань, пожалуйста.