— А зачем тебе туда?
— Ну как же, Миша! У меня ведь семья, ребенок, работа, наконец!
— Ах, ребенок? — вскинул я брови. — И муж?
— Ну, конечно, и муж!
Я покачал головой:
— Ты об этом и словом не обмолвилась до этой минуты. Ни о ребенке, ни о муже.
— И что, ты мне не веришь? — поразилась она.
— Нет.
— Ты ведь тоже ничего не сказал о своей личной жизни! Вот и я промолчала!
— Я не сказал, потому что нечего говорить.
— И решил, что мне тоже нечего говорить?
— Да, ты ведь промолчала.
— Миша, это какой-то дурдом! Что ты несешь? Что ты вообще делаешь?
— Это не дурдом, — резко поправил я. — Не дурдом. Это — мой дом.
— Хорошо, твой дом, — смиренно сказала она. — Но почему я должна оставаться в твоем доме? Если я этого не хочу?
— Хочешь, — убежденно сказал я. — Просто сама еще не знаешь.
— Да не хочу я! С чего ты решил, что мне это… что я на это… соглашусь вообще?!
— Ты ведь села в мою машину. Поехала со мной.
— Значит, дура была, что поехала! — воскликнула Мила. — Просто по старой памяти… Теперь я вижу, что это была глупость. Надо было поздороваться с тобой и пойти домой.
— К несуществующему мужу? — усмехнулся я.
— К еще как существующему! — отчеканила она.
Я посмотрел на часы:
— Ладно, пойду я. Чем раньше уйду, тем раньше вернусь.
— Я пойду с тобой! — заявила Мила.
— Не советую, — покачал я головой.
— Почему?
— Ты за мной не поспеешь.
— Ладно, иди, — с напускным равнодушием махнула она рукой. — Только предупреждаю: я сбегу. Так и знай.
— А этого я тем более не советую, — заметил я. — Если попытаешься, только заблудишься. Мы очень далеко от населенных пунктов.
— Я все-таки попытаюсь, — настаивала она.
— Мила, не надо! — призвал я. — Для тебя это будет верная смерть. Я ведь помню: у тебя пространственный идиотизм. Ты сама так говорила. Да я и сам сколько раз замечал… Ты на соседней улице могла заблудиться, а не то что в лесу.
Мила замолчала. Крыть ей было нечем.
— В общем, отдохни, не скучай, — скороговоркой сказал я и быстро вышел.
Когда я отдалился от дома метров на десять, то оглянулся и увидел, что Мила стоит у домика, пристально глядя мне вслед.
Я нарочно ускорил шаг, чтобы у нее не возникло соблазна угнаться за мной.
Вскоре я был уже в городе. Подогнал машину к «Мосфильму» и поспешил на автобус до Дубровки.
Успел как раз вовремя — как только запрыгнул в автобус, тот тронулся с места.
— Ну, вот и я! — бодро воскликнул я, снова входя в свой домик.
Мила сидела на кровати, глядя на меня с ненавистью.
— Рад, что ты проявила благоразумие, — сказал я, имея в виду то, что она не попыталась сбежать. Хотя наверняка предприняла такую попытку. Отошла немного от дома, поняла, что заблудится, испугалась и метнулась назад. Уверен, так все и было. Уж я-то ее знаю.
— Мы будем спать вместе? — хмуро спросила Мила, показывая на кровать.
— Я могу на полу, — отозвался я. — У меня еще один матрац есть.
— Да, лучше так, — сказала Мила. Помешкав секунду, она добавила: — А мне казалось, все ради этого.
— Ради чего? — не понял я.
— Думала, ты меня сюда привез, чтоб спокойно со мной переспать, — сквозь зубы пояснила она.
— Фу, Мила, как грубо, — покачал я головой.
— С каких это пор ты стал таким неженкой? — фыркнула она. — В студенческие годы мы только так и говорили!
— Кто-то говорил, но ты — никогда.
— Ты все забыл, — отмахнулась она. — Вообще ты изменился. И не в лучшую сторону.
— А вот ты нисколько не изменилась, — посмотрел я на нее.
— Как долго ты намерен продолжать это идиотство? — резко спросила она.
— Ты о чем?
— Хватит придуриваться! Ты понимаешь, о чем! Когда ты отвезешь меня домой?
— Зачем тебе туда? — вздохнул я.
— Прекрати отвечать вопросом на вопрос! — вспылила она. — Можешь хотя бы разговаривать по-человечески, если не способен по-человечески поступать?!
— Откуда я знаю, насколько это у нас… затянется, — туманно ответил я.
— У нас?! — Мила так возмутилась, что даже вскочила на ноги. — У кого это — «у нас»? Это ты все устроил, я вообще ни при чем!
— Ты сама села в мою машину…
— Замолчи же! — закричала она. — Ты или издеваешься, или, не знаю, спятил совершенно!
— Просто я рассуждаю логически, — холодно заметил я. — А у тебя, как всегда, одни эмоции…
— Зато у тебя никаких эмоций нет, чурбан ты бесчувственный!
— Мила, ну зачем тебе зря тратить нервы? Ты все равно ничего не добьешься своими криками и оскорблениями.
Она осеклась.
— Хорошо, — сказала она уже более спокойно. — А чем я могу чего-то от тебя добиться?
— Не надо ничего добиваться, если что-то нужно, просто попроси меня.
— Я и прошу: отвези меня домой.
— Не могу.
— Почему?
— Я оставил машину в городе.
— Как же ты добрался?
— На автобусе.
— Ну так и меня отвези на автобусе! Даже не надо отвозить — просто доведи до остановки. Или до дороги, до любой дороги! До любого места, где есть люди!
— Предлагаешь идти прямо сейчас? — покосился я на нее.
— Чем раньше, тем лучше, — отрезала она.
— Сейчас мы уже никуда не дойдем. Посмотри, как темно.
— Значит, пойдем утром!
— Посмотрим, — сказал я, чтобы отвязаться хоть до утра.
Мила действительно не стала меня больше пытать. Только бросила мне:
— Учти, спать с тобой я все равно не стану!
— Ну и не спи, — пожал я плечами.
Я постелил себе на полу. Спал крепко. Мила, кажется, тоже.
Утром я открыл глаза и посмотрел на нее. Словно почувствовав мой взгляд, она тоже распахнула глаза — и тут же подскочила на постели.
Только сейчас я заметил, что она спала одетой.
— Все, идем? — торопливо сказала Мила.
— Куда? — спросил я.
— Ты опять за свое? О чем мы вчера говорили?
— О многом.
— Ну хватит, прошу тебя. Пойдем, пожалуйста.
— Мы не пойдем, — пришлось сказать мне.
— Как?! — воскликнула она. — Ты ведь обещал!
— Я не обещал. Я сказал «посмотрим».
— А на что тут смотреть? Долго это еще будет продолжаться? Все это слишком затянулось, тебе не кажется?
— Меньше суток прошло, а ты говоришь «затянулось», — съязвил я.
— Замолчи! Нужно идти в город, слышишь? И мне, и тебе надо на работу!
— Мне пока не надо, — показал я на свою переносицу. — У меня больничный.
— А мне надо! — крикнула она.
— Ты и здесь проживешь… Здесь даже работать не нужно, чем плохо?
— Ты полный псих, — зашипела она. — Ты же будешь за это отвечать, неужели не понимаешь? Тебя посадят в тюрьму или, скорее, в психушку!
— Напрасно ты угрожаешь, — заметил я. — Ведь я тебя тогда тем более не захочу отпустить… Точнее, не «отпустить», а… как это сказать?.. Я ведь тебя не держу, как уже говорил, стало быть, и отпускать не нужно…
— Миша, Миша, — как-то фальшиво заговорила она и вдруг переместилась ко мне на матрац. Вытянувшись рядом со мной, она стала целовать меня, гладить по лицу. — Миша, давай решим наш вопрос полюбовно. Сейчас мы займемся… этим… так же, как раньше, как когда-то… а потом… потом просто забудем об этом! И ты, и я никому об этом не скажем. Я ведь и не смогу сказать, иначе муж меня просто убьет! Мне и так трудно будет объяснить, где я была эту ночь… Да, кстати, меня ведь, наверно, уже ищут, — внезапно забеспокоилась она и тут же забыла, что еще секунду назад пыталась меня соблазнить.
Я поднялся на ноги:
— Пойду разведу костер.
— Зачем? — посмотрела на меня снизу Мила.
— Чтобы позавтракать, зачем же еще… Ты будешь кашу?
— Ничего я не буду, — пробурчала она, закрывая глаза.
— Ты и вчера ничего не ела. — Мне только сейчас пришло это в голову.
— Тебе какое дело?
— Мила, если ты хочешь объявить голодовку…
— Да, хочу! — перебила она и тоже вскочила на ноги. — Точнее, я просто не хочу ничего есть здесь, с тобой, в этом твоем доме! Вернее, в этой жалкой карикатуре на дом!
Меня это немного обеспокоило, но потом я решил, что она блефует. Просто хочет запугать. Она совсем не такая, чтобы прибегать к крайним мерам — объявлять голодовку и тому подобное. Захочет по-настоящему есть — не вытерпит: станет есть.
— Ладно, — сказал я, — пойду готовить. Когда захочешь, присоединяйся.
Уже в середине дня Мила съела две большие тарелки. Ела сердито, торопливо, то и дело кидая на меня ненавидящий взгляд.
Я повеселел. Я не сомневался, что скоро она привыкнет. Возможно, уже через неделю перестанет и домой проситься… И заживем мы с ней так, как мне давно мечталось.
А на Рому теперь плевать. Я вообще уйду с «Мосфильма». На студию Горького переведусь.
17Валентин
Миша открыл мне дверь, и я понял, что он мне не рад. Лицо у него перекошенное. Никогда я его таким не видел.
— Ты… откуда? — наконец выдавил он.
— В больницу попал, — пояснил я. — Можно войти?
Он впустил меня и фальшивым голосом поинтересовался:
— Тебя только выписали?
— Как видишь, не выписали, — показал я на больничное тряпье, в которое был облачен.
— Ты сбежал? — сообразил он.
— Можно переодеться? — перешел я к делу. — У тебя найдется что-нибудь?
— Наверно… — нехотя протянул мой приятель. Сегодня он отчего-то был не слишком отзывчив.
Миша еще не знал, что теперь он — мой главный подозреваемый.
Когда меня в больнице привели в чувство, меня будто осенило. Я почти убедил себя, что именно Миша — похититель Азии. И я корил себя за то, что сразу не распознал этого… Азия уже давно была бы на свободе. Я бы наконец ее увидел. Я стал бы ее освободителем.
Впрочем, лучше поздно, чем никогда. Я освобожу ее в ближайшее время.
— Хорошо, что я тебя застал, — дружелюбно сказал я Мише, переодеваясь в его одежду. — Ты сегодня не работаешь? Кстати, что у тебя с носом?