…Мексиканскому парню Хавьеру Сармиенто было пятнадцать лет, его сестре Кармелите — семнадцать. Кармелита работала проституткой, и Хавьеру часто приходилось по ночам сидеть за занавеской в комнате, где сестра принимала очередного клиента. С большим трудом она накопила деньги, чтобы оплатить контрабандный переезд в США и оказалась в одном из злополучных контейнеров. Хавьер узнал о случившемся в горах Сан-Бернардино из радионовостей — когда-то священник повесил репродуктор около церкви. Потом некоторые подробности показали по телевизору в местном баре. Через два дня Хавьер прополз полтора километра по пустыне через границу возле города Тихуана, еще три дня у него ушли на путь до Пасадены. Земляки помогали, достаточно было сказать, что он брат одной из погибших девушек. В Пасадене Хавьер нашел ресторанчик «Дескансо», предложил вымыть посуду за тарелку супа, был допущен на кухню. Там он взял большой разделочный нож, вышел в зал и воткнул нож в сердце Мигеля Одоссо. Мигель умер на месте — Хавьер Сармиенто очень любил свою сестру.
Глава вторая. Люди на пляже
К очередному «лету любви» 1968 года район Сан-Франциско с названием Хэйт-Эшберри приобрел всемирную славу как один из американских центров движения хиппи. Конкурировать с Хэйт-Эшберри по популярности мог только нью-йоркский Гринвич-Вилледж. Большинство тинейджеров, сбежавших из дома, стремились добраться до Калифорнии; климат благоприятствовал — апельсиновые рощи и лето круглый год; заодно в Хэйт-Эшберри проникали и люди постарше продавцы наркотиков, беглые преступники, неудачливые интеллектуалы. Интеллектуалам очень нравилось изображать из себя жертв буржуазного общества так было легче маскировать собственное интеллектуальное ничтожество. Глубокомысленная болтовня о «больном обществе, превращающем молодежь в механизмы» в Хэйт-Эшберри велась круглосуточно. О том, что само движение хиппи основано прежде всего на материальных ценностях, созданных высокоразвитым индустриальным обществом, а также о том, что только такое общество может позволить себе роскошь содержать несколько тысяч хиппующих индивидуумов, новоявленные гуру предпочитали не распространяться. Среди жителей района также попадались и иностранцы, но их было немного. Большинство обитателей района занимались попрошайничеством и мелким воровством; заключить контракт с туристической фирмой и позировать перед фотоаппаратами туристов считалось фантастической удачей.
…До Сан-Франциско Боксон добрался как обычно — на попутных. Сначала его вез грузовичок с рыбой, потом — фургон с обувью. Прямо до Хэйт-Эшберри Боксона подбросили четверо музыкантов — студенческий квартет, исполняющий песни в стиле кантри. Все три часа дороги Боксон рассказывал им про парижский май 1968 года. На прощание студенты пригласили Боксона в гости и записали ему адрес своего общежития в Лос-Анджелесе. Боксон пообещал непременно зайти.
Хиппующее население Хэйт-Эшберри грелось на солнце, щурилось на туристов и берегло силы для вечерних медитаций, традиционно переходящих в оргии. Боксон остановился около двух лежащих на асфальте юношей с давно немытыми шевелюрами и под одним одеялом.
— Привет, парни! — для стимуляции ответа Боксон загородил им солнце. — Где здесь можно переночевать?
Юноши напряженно подвигали глазами. Потом они попытались отползти в сторону, но Боксон наступил своим армейским ботинком на край одеяла, и несчастным туземцам пришлось вступить в диалог.
— Десять долларов! — шепотом сказал один из них.
— За полгода? — попытался уточнить Боксон.
Юноши с усилием поднялись на ноги. Им это удалось, и Боксон подумал, что если их когда-нибудь придется бить, то это будет избиение младенцев.
— За информацию, — так же шепотом ответил собеседник. Его компаньон снова сел на землю. Тело хиппи несколько раз пронзила волна дрожи, и Боксон догадался, что парней страшно ломает, на новую порцию героина денег нет, и сейчас эти ребята готовы на все, лишь бы нашелся шприц с зельем. Разговаривать с ними было бесполезно.
Ещё в Париже Боксон пару дней просидел в Национальной библиотеке на улице Ришелье, читал американскую прессу. Знать ситуацию в районе своих действий одна из составных частей успеха. В маленькой записной книжке Боксона имелось несколько адресов весьма недорогих студенческих общежитий, в одном из таких он ночевал в прошлом году, когда также автостопом добрался до Сан-Франциско, но даже там требовалось платить кое-какие деньги. Денег было мало.
Через несколько минут Боксон нашел здравомыслящего человека. Этот парень изображал из себя закоренелого хиппи, убежденного борца за всеобщую любовь и мир во всем мире. Туристы протягивали ему купюры, и за это он принимал разнообразные позы перед объективами их фотоаппаратов. Боксон некоторое время ждал, пока очередная группа японцев погрузится в автобус туристической фирмы, чтобы отправиться смотреть другие достопримечательности Сан-Франциско.
— Привет, меня зовут Чарли Боксон! — подойдя к живому экспонату, представился Боксон.
— Гарри Хилкерт! — протянул руку парень, и указав на армейские ботинки Боксона, спросил. — Ты что, дезертир?
Сам Гарри Хилкерт на ногах имел тонкие плетеные сандалии — в полном соответствии с инструкцией «Как стать хиппи. Практическое руководство».
— Нет, но в дороге джамп-бутсы — лучшая обувь… — ответил Боксон.
— Ну, не знаю!.. — настаивал Хилкерт. — За эти башмаки тебя любой коп сразу же остановит. А ещё если в район армейских учений попадешь, так вообще житья не будет…
На этой спорной теме разговор пришлось прервать — пришел очередной автобус с туристами. Гарри Хилкерт трудился в поте лица, фотоаппараты щелкали, как на пресс-конференции президента. Боксон снова терпеливо ждал в стороне. Экскурсия вскоре закончилась, разговор продолжился.
— Где можно вещи оставить, чтобы не украли? — напрямую спросил Боксон.
— Украдут везде, — глубокомысленно изрек Хилкерт. — Здесь нет личного имущества, так что можешь все раздать прямо сейчас — не обременяй душу свою скопидомством…
Перспектива остаться без личного имущества Боксоном была обдумана заранее и не признана приемлемой. Поэтому он продолжил выяснение сложившихся обстоятельств:
— Гарри, я так долго шел к Тихоокеанскому побережью, что эти вещи стали частью моей души. Скажи мне правду: а где ты сам живешь?
— Здесь недалеко… Ты хочешь напроситься в соседи?
— За неимением лучшего… Или у тебя есть другие предложения?..
Хилкерт пошарил в карманах, и на свет появилась потрепанная визитная карточка.
— Вот адрес. Через три квартала. Спросишь миссис Эволи. Но сохранность вещей и там не гарантируется — слишком много наркоманов. Безнадежный район…
Когда-то миссис Мадлен Эволи была замужем за добропорядочным мужчиной. Её муж работал мастером на кораблестроительных верфях, и даже имел автомобиль «форд». У супругов Эволи рос сын — Габриэл. По выходным дням вся семья выезжала за город на пикник, в День благодарения на столе обязательно присутствовала индейка. В рассрочку мистер Эволи купил дом.
Все исчезло постепенно. Сначала долго и мучительно умирал корабельный мастер — рак желудка убил его за год. После Пирл-Харбора его сын мог получить отсрочку от призыва, но парень не захотел воспользоваться таким способом сохранения жизни и погиб в боях на Иводзиме. Чуть позже, не дождавшись очередного взноса по закладной, банк отобрал дом. Миссис Эволи пристрастилась к дешевому калифорнийскому вину, благо после отмены сухого закона местные виноделы приобрели всеамериканское признание. От прежней жизни остались только фотографические портреты: корабельный мастер с супругой и улыбающийся парень в форме морского пехотинца — «Мама, к моему возвращению испеки ежевичный пирог!»…
Трехэтажный дом из красного кирпича в прошлом был складом галантерейной продукции. В послевоенный промышленный бум кто-то догадался проделать в глухих стенах окна, разделить огромные помещения перегородками и заселить в комнаты малоимущих иммигрантов. Миссис Эволи сняла одну из комнаток и вскоре получила от домовладельца должность смотрителя — в её обязанности входил своевременный сбор квартирной платы и подобие контроля за общим порядком. Естественно, в случае семейного скандала или дружеской поножовщины сил миссис Эволи было недостаточно, но в её конторке стоял действующий телефонный аппарат, а начальник местного полицейского участка когда-то ходил в школу вместе с погибшим на войне Габриэлом, и в память о друге детства всегда находил возможность прислать полицейский наряд, даже если приходилось игнорировать другие призывы о помощи. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений в решительности полиции, пару раз особо буйные экземпляры во избежание бессмысленной волокиты были просто застрелены на месте, а их семьям порекомендовали не обращаться в суд во избежание пожизненного бездомничества. Жильцы об этом знали, и относительный порядок старались соблюдать. Но какой может быть порядок, если у половины семей изначально нет кормильцев, а другая половина — безнадежные алкоголики и наркоманы?..
— …Одна койка — тридцать долларов в месяц. Оплата — вперед! — строго сказала миссис Эволи, и тогда Боксон наконец вспомнил, где он мог видеть её раньше — смотрительница была невероятно похожа на израильского политика мадам Голду Меир, совсем недавно её портреты замелькали в политической хронике.
— А если я остановлюсь на неделю? — спросил Боксон.
— Девять долларов в неделю. Оплата — вперед!
— А если мне нужно только оставить вещи?
— Парень, ты откуда свалился? Кто же здесь будет охранять твои шмотки?..
— Мэм, — доверительным тоном сказал Боксон, — я предлагаю эту работу вам…
— У меня тоже могут украсть. А вдруг у тебя там наркотики?
— Наркотиков-то там точно нет… Я согласен — девять долларов в неделю плюс один доллар — за то, что мой рюкзак будет храниться в вашей комнате.
— За хранение рюкзака — два доллара! — миссис Эволи внимательно посмотрела на лицо Боксона, и её глаза наполнились слезами. — Мой Габриэл был таким же бойким парнем…