Я поняла намек: если прослужишь здесь еще несколько лет.
— Что же он нашел?
— Вот тебе небольшое промо. Снял прямо с экрана, в реальности намного больше.
Он провел пальцами по экрану, нажал на кнопку и протянул телефон мне. Цвета размытые, но я бываю там достаточно часто, чтобы сразу узнать. «Теско» на Пруссия-стрит. И я узнала того, кто достал бутылку из холодильника и направился к кассе самообслуживания. Хрупкий профиль, наклон головы, неширокие плечи, плавные движения. Два дня назад я провела несколько часов, вглядываясь в его лицо.
— Рори Феллон.
— Он или его клон. И посмотри на это.
Бреслин наклонился и передвинул картинку на экране так, чтобы стали видны время и дата. 21:08, 14.01.2015. Две недели назад.
— Рори сказал нам, что в день их свидания он отыскал ближайший «Теско» на карте в телефоне.
— Именно. А еще утверждал, что никогда до этого не бывал в Стонибаттере.
На экране Рори вытащил сдачу из автоматической кассы и оглянулся. Миг он смотрел прямо в камеру. Его глаза, чуть размытые, большие и очень умные, смотрели прямо на меня.
— Но это только верхушка айсберга. Через несколько минут другая камера засекла его по пути к дому Ашлин, и такое повторялось трижды в течение последнего месяца. Камера зафиксировала его машину на Мэйнор-стрит в прошлый четверг, он покупал воскресную газету в лавке на углу одиннадцатого января, и он пил пиво в «Ханлонс» — пятого.
Рори извивался ужом, когда мы говорили о его походе в «Теско». Я думала, он дергается из-за того, что время не совпадает, а оказывается, все куда глубже. Рори не нужно было искать в телефоне магазины, он их наизусть знал.
— И надо учитывать, что в другие дни Рори мог не заходить в магазины и в таком случае не попал на камеры. — Бреслин забрал у меня свой телефон. — Так, говоришь, Рори относился к Ашлин слишком серьезно?
— Похоже на то.
— Вряд ли он разносил горячее питание пенсионерам Стонибаттера. Будь это что-то безобидное, он бы нам рассказал. Согласись, эта информация стоила того, чтобы я задержался на работе?
— С Райли у меня будет серьезный разговор, — сказала я. — А потом я хочу посмотреть все эти записи. А после этого притащу Рори сюда и узнаю, что он желает поведать на эту тему.
— Почему бы тебе не сказать «мы». Мы узнаем, что он желает поведать.
— Я прекрасно чувствую себя в единственном числе. Спасибо.
Брови Бреслина поползли вверх:
— В единственном числе? А Моран?
— Его нет.
— Ого. Ты оставила его одного трясти деревья, а? Я так и думал, что твое терпение лопнет.
— Моран прекрасно справится со всем сам. Ему не нужно, чтобы его держали за руку.
Бреслин с усмешкой разглядывал меня.
— Давно хотел сказать, что вы с Мораном не два сапога пара.
— Я тебя не спрашивала.
— Дай этому мальчишке десяток свидетелей, совпадение ДНК и видеозапись убийства, и он еще год будет возиться, выясняя, нет ли у этого негодяя утерянного в детстве близнеца, и не перепутали ли их свидетели, и не плюнул ли кто в ДНК, просто так, на всякий случай. Я не против. Есть случаи, которые этого требуют. Но это не про тебя. Ты любишь, чтобы дело было закрыто.
— Да. Люблю. Именно поэтому я хочу разобраться с Райли и посмотреть записи, а не беседовать тут за жизнь. Привет.
— Господи ты боже, Конвей, ты можешь хоть на минуту расслабиться? Я на твоей стороне. А ты продолжаешь вести себя так, будто я враг. Я не знаю, откуда взялась эта идея, но я хочу, чтобы ты выкинула ее наконец.
— Бреслин, я очень ценю то, что ты рассказал мне сейчас. Но я буду считать всех в этом отделе своими врагами, пока мне железно не докажут обратное. И я вполне уверена, что причины тебе ясны.
— О да. — Бреслин распахнул дверь и проверил коридор, там никого не было. — Я отлично понимаю. По правде говоря, я понимаю даже лучше, чем ты. Хочешь знать, что про тебя говорят?
Он думал, что это звучит соблазнительно.
— А почему бы тебе не предположить, что все это туфта, и мы двинемся дальше?
— А я и думаю, что все это туфта. Но тебе стоит услышать.
— Я прожила тридцать два года, плюя на то, что обо мне говорят. Думаю, сумею продержаться еще пару лет.
— Нет. Не сумеешь. Заходя в общую комнату, ты садишься за свой стол, пьешь кофе, утыкаешься в комп, а у парней в головах возникает одна-единственная история. Остальное они вынуждены додумывать. И как тебе с этим работается?
Ему очень хотелось рассказать эту свою историю. Они с Маккэнном такие трудяги, так стараются, чтобы я поняла, до чего же они великодушные парни, вот только предложение «а давай мы кусок твоей жизни перепишем под мою диктовку» вызвано вовсе не великодушием.
— Когда мне понадобится поддержка, я ее попрошу.
— Не стану врать. Это будет больно. — Бреслин натянул на лицо сочувствующее выражение, но я уже видела его в допросных. — Я понимаю, почему тебе не хочется с этим возиться.
— Не хочется. Я вообще ни с чем не хочу возиться, кроме расследований. А вот побеседовать с Райли хочу.
Я собралась выйти в коридор, но Бреслин преградил мне путь:
— Помнишь ссору с Роше в первую твою неделю в отделе? Помнишь?
— Смутно. Старые новости.
— Вот только они не состарились. Ты недооценила Роше. Спустя время он рассказал нам, что когда ты еще ходила в патрульных, то здорово облажалась. Должна была охранять какого-то дилера, пока твой напарник прочесывал дом. Ты сняла с подозреваемого наручники, чтобы он мог пописать под забором, а он смылся. Ты сказала своему напарнику — Роше не упоминал имен, слишком умен для этого, — что если он занесет это в рапорт, ты обвинишь его в сексуальных домогательствах, заявишь, что он хватал тебя за грудь в патрульной машине.
Бреслин опустил руку и демонстративно отступил в сторону, освобождая дорогу. Как он и надеялся, я не сдвинулась с места.
— Когда же напарник все-таки подал рапорт, ты сделала, как и обещала, — пошла к начальству. Дерьмо разлетелось во все стороны, рапорт переписали, твой напарник застрял в патрульных до конца своей карьеры, а ты получила три недели оплачиваемого отпуска, чтобы прийти в себя от моральной травмы. Тебе знакома эта история?
Те три недели я провела в качестве кузины Блохи. А до этого был один подозреваемый, идиот с поехавшими от спидов мозгами, я даже не помнила его имени, вот до чего глубокое впечатление он оставил, сбежав от меня. Мой напарник был хорошим парнем в плохом смысле слова, у него с первого дня службы на лбу было написано: в патрульных пожизненно. Роше провел расследование и добавил в него ровно столько правды, сколько нужно было, чтобы это варево можно было проглотить целиком.
— Примерно половина отдела поверила. И они хотят, чтобы ты ушла, и чем скорее, тем лучше, чтобы самим не угодить в то же дерьмо. И настроены они очень-очень серьезно.
Он наблюдал за мной из-под полуприкрытых век в ожидании слез, страха, признаков того, что я собираюсь выбить Роше половину зубов.
— Я была права. Я бы прекрасно жила без этого знания. Однако спасибо. Я запомню это.
Его глаза широко распахнулись.
— Ты слишком легкомысленно к этому относишься, Конвей.
— Роше — кусок дерьма. Это не новость часа. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Упала в обморок? Зарыдала?
— Мне было нелегко рассказать тебе это. Для меня лояльность превыше всего. Многие расценили бы наш разговор как предательство отдела, а отдел немало для меня значит. Я ожидаю хоть крохи благодарности.
Еще немного — и он весь изойдет слюной от негодования, и придется за ним подтирать, прежде чем вернуться к делам.
— Я благодарна. Честно. Я только не понимаю, зачем ты мне это рассказал?
— Потому что кто-то же должен. Твой напарник давно уже должен был это сделать. Да ладно, Конвей, ну конечно, Моран в курсе. Думаешь, Роше дал бы ему прожить здесь хоть неделю, не зажав в угол и не поведав, что он накопал?
Бреслин все еще ждал реакции, холодный и жадный полицейский взгляд прятался за легкой ухмылкой. Он явно ждал, что беседа завершится или моими благодарными признаниями о том, что накопилось в моем маленьком бедном сердечке, или тем, что я буду бегать по потолку, а то и тем и другим сразу. Он всю свою энергию в это вложил. Даже жаль так ее разбазаривать.
— Напарник должен прикрывать спину. Всей этой беседы не произошло бы, если бы он был честен с тобой.
— Может быть, он не видел причин, по которым я должна это знать.
— Что за чушь. Конечно, блядь, ты должна знать. Должна была узнать немедленно, много месяцев назад. Ты держишься здесь на честном слове. Ты понимаешь это, Конвей?
Бреслин навис надо мной. Его неуклюже надвигающийся силуэт всегда действовал устрашающе на подозреваемых, находящихся на грани признания.
— У тебя остался один патрон. Если ты вытащишь голову из задницы и перестанешь относиться ко мне как к злейшему врагу, мы покончим с этим делом в течение недели. Я смогу поручиться за тебя в отделе, а мое слово имеет некоторый вес. И тогда, если ты сможешь наладить нормальные отношения с ребятами и все будет в порядке, ты станешь достоянием отдела, и, как я уже сказал, это кое-что для меня значит. Но если ты будешь продолжать от меня закрываться из-за долбаного комплекса мученицы, то это дело развалится, и я не приму твою сторону, потому что мне не нравится, когда мое имя ассоциируется с развалившимися делами. И тогда — я не знаю, как сказать это красиво, — тебе трындец. — Он привалился к стене, сунул руки в карманы. — Тебе решать.
Рыцарь в блестящих доспехах готов спасти меня, если только я ему позволю.
Я не позволила. Нет, я готова принимать помощь, без вопросов, но только от Гэри и Блохи. А спасение, когда ты почти утонула, испробовав все средства, и ничего не помогло, — это нечто другое.
Если кто-то спас тебя — он тебе должен. Не потому что ты должен ему, это как раз можно уладить обратными одолжениями или бутылками с алкоголем да хорошими стейками. Спаситель должен тебе, потому что ты больше не управляешь своей жизнью. Ты несчастный захлебывающийся неудачник, беспомощная принцесса, обделавшийся слабак, которого спас от опасности, или бесчестья, или унижения отважный и великодушный герой, и теперь он за тебя все решает, потому что ты более не являешься главным героем своей истории.