— Даже если и так, — Стив покачал головой, — этого не хватит для однозначной идентификации почерка.
— Без шансов, — согласилась я. И продолжила открывать снимки. 9П, 63 °C, 7. — И Бреслин знал это, рисковать он не собирался.
— Ну не планировал же он с самого начала убить Ашлин.
— Нет. Но и свою жену бросать не планировал. Бреслину нравится его жизнь. Ему нравятся его дети. Его дом, его машина, его отпуска в солнечных краях. Может, ему даже жена нравится, более или менее. Ему нравилась Ашлин, но не настолько, чтобы лишиться остального. Если она от него потеряла голову, он не хотел, чтобы у нее оказалось то, что можно предъявить его жене.
— У него прекрасно получилось.
Не похоже, чтобы Стив пребывал от этого в восторге.
7, 745Ч, 8. И вдруг — гладкий лист белой бумаги, аккуратный ровный почерк, явно не Бреслина, похожий на подписи и росчерки в рабочих бумагах Ашлин. Каждое колечко замкнуто, строки как по линейке. Наверняка подложила линованный листок. Я увеличила фотографию, и мы принялись читать. Временами я поглядывала на Стива и ждала его кивка, чтобы прокрутить вниз.
Давным-давно, в домике, стоявшем в дремучем темном лесу, жили две девочки. Звали их Карабосса и Меладина.
Карабосса день и ночь носилась по лесу босой. Она взбиралась на самые высокие деревья. Она купалась в лесных ручьях. Она приручала волчат, и они ели у нее с рук. Она охотилась на медведя со своим верным луком и стрелами. Меладина никогда не выходила из домика, потому что злой волшебник наложил на нее заклятие. Ни Карабосса, ни юные принцы, ни добрые колдуны, ни феи не могли разрушить его чары. Меладина думала, что никогда ей не освободиться от них. Она смотрела в окно и плакала.
В один прекрасный день Меладина нашла книгу заклятий, спрятанную в подвале их домика. И начала учиться магии. Карабосса предупреждала ее, что злой волшебник очень опасен и что его нельзя победить, но у Меладины не было выбора. Можно было либо победить, либо так и остаться в заточении.
А изучив книгу, Меладина сумела не только избавиться от заклятия, но и обратить его против злого колдуна. И отныне он уже стал узником маленького домика, а Меладина вместе с Карабоссой бегала по лесу, карабкалась по деревьям и ныряла в лесные заводи. И жили они долго и счастливо.
Если я ошиблась с концовкой, я хочу, чтобы ты все им рассказала. Люблю тебя очень.
— Что, черт возьми, это такое? — опешил Стив.
— Адресовано Люси.
— Это я понял. Но что это значит? Предположим, Ашлин влюбилась в Бреслина, — ладно. А он держал ее в тюрьме. И что дальше? Она влюбила его в себя? Или как?
— Неважно. Люси разъяснит нам эту сказочную дребедень. Ведь именно на это указывает последняя строка. Если что-то пойдет не так, Люси должна рассказать нам или кому-то еще историю целиком. Но совершенно ясно, что Ашлин чего-то боялась. Еще… — я вернулась к списку Софи, — еще двенадцатого ноября. Ашлин боялась, что все может закончиться так, как закончилось. Она и завещание именно тогда составила, помнишь?
— Слишком напугана, чтобы оставить его, — медленно проговорил Стив. — И в этом состоит заклятие?
— Напугана до того, что спрятала эти файлы, надежно зашифровав папку.
Я пробежалась по датам самих снимков: девятое сентября, 17:51; пятнадцатое сентября, 18:08; восемнадцатое сентября, 18:14. Ашлин возвращается с работы домой, находит записку, фотографирует, загружает в компьютер и стирает фото с телефона. Она что-то замышляла.
— А что значит «обратить заклятие против него»? Она хотела упрятать его под замок? А что, если вся эта история с Рори требовалась ей только затем, чтобы спровоцировать Бреслина, чтобы он избил ее, и тогда бы она засадила его? Может, она считала, что другого пути избавиться от него нет. Но конечно, она не думала, что все может зайти так далеко.
Я обдумала версию. Вполне укладывается в то, что нам известно об Ашлин: достаточно наивная, чтобы вообразить, что этот нелепый план сработает, — ведь в голове у нее он так чудесно выстроился. Проведя большую часть жизни взаперти, Ашлин могла запаниковать, когда это случилось с ней снова. Объясняет, почему Ашлин сохраняла записки, — свидетельство о романе на случай, если Бреслин вздумает утверждать, что ничего не было.
— Но почему только фото записок? Почему не включила диктофон? Не сфотографировала его голым в своей постели, когда спал?
Я вполне могла бы прожить остаток жизни без этой картинки в голове. Но с нашей работой и не такое приходится видеть.
— Боялась, что он ее застукает, — ответила я. — Что проверит телефон до того, как она загрузит все в комьютер и сотрет файлы.
— Да и обнаженка вовсе не такое уж веское доказательство. Если у Люси не припрятан туз в рукаве, будет хорошо хотя бы обвинительное заключение составить. Про обвинительный приговор молчу.
Стив сидел, зажав ладони между коленями, и смотрел, как дети в песочнице размазывают грязь у себя по волосам. Напряженная спина указывала, что вряд ли он сейчас на вершине блаженства.
— Ты не обязан этого делать.
Я должна была сказать. Прошлой ночью, подхваченная ураганом адреналина от озарения, я решила, что теперь-то мы вместе до самой финишной ленты. Наверняка и он так же думал. Но сегодня, пасмурным утром, в пасмурном настроении, под низким холодным небом, под накрапывающим дождем Стиву полагался шанс передумать.
Он повернул ко мне лицо. Не пытался притвориться, будто эта мысль никогда не приходила ему в голову. Что все просто.
— Ты тоже, — сказал он.
— Мне нечего терять. Тебе — есть. И это мое расследование.
При этих словах меня пронзила острая боль. Мое расследование, моя ответственность. Скоро все закончится.
— Ты можешь притвориться, что у тебя сдали нервы, что ты отравился. Иди домой и возвращайся, когда пыль немного осядет.
— Мы оба можем еще соскочить. Скажем Бреслину, что Рори видел Маккэнна на месте преступления. Мы понимаем, что Маккэнн ни в чем не замешан, но если продолжать разрабатывать Рори, Маккэнна затаскают по судам, адвокаты вцепятся в него, так что лучше слезть с Рори и отправить дело в Висяки. А Рори скажем, что его показания никуда нас не привели. Шеф, конечно, взбесится из-за того, что мы завалили дело, но Бреслин замолвит за нас словечко. Бац — и мы в дамках. Как будто ничего и не было.
Он смотрел на меня, и лицо его снова было неподвижным, как вчера вечером. Я не знала, хочет ли он, чтобы я согласилась: да, мол, давай спустим в унитаз все это ядовитое месиво. И он прав, нам это удастся, а со временем мы даже сумеем как-то примириться со своей совестью, ведь шанс на обвинительный приговор в этом деле не выше шанса выиграть в лотерею. А если и добьемся приговора, то разве правосудие поможет мертвой? Ашлин мы не воскресим. У нее даже родных, которым нужна справедливость, нет. И Маккэнн с Бреслином вовсе не превратятся в парочку серийных убийц, если мы их не остановим. Они останутся теми, кем и были, ну разве что Бреслин научится держать свой отросток в штанах. Ничего страшного, в общем и целом.
Вот только я никуда не сдвинулась с той точки, в которой находилась, когда думала, что Бреслин и Маккэнн — продажные. Если я промолчу, то они получат надо мной власть и превратят неведомо в кого. Они станут управлять каждым моим днем, хотят того или нет. Станут тенями за моей спиной.
Я обязана довести расследование до конца. Сделать из него отбивную. Всадить ему пулю прямо между глаз, освежевать, выпотрошить и повесить шкурку у себя на стене, а потом рассказывать о нем своим внукам, когда они будут спрашивать, чем занималась их бабушка миллион лет назад, когда работала Детективом.
Я не могла сказать Стиву, что ухожу, пока не могла.
— Нет. Раз уж начала, надо закончить.
Лицо его, внезапно обмякшее, могло означать все что угодно — от облегчения до разочарования, пока на нем не появилась слабая, но такая славная улыбка.
— Пожалуй, впрягусь с тобой. У меня ни разу в жизни не было отравления. А притворство всегда влечет лишь проблемы.
Почему-то это меня проняло. Не то чтобы я прослезилась или еще чего, но меня будто ударили под ребра. Странно, но до этой минуты я не осознавала, что увольнение означает и расставание со Стивом. Как-то незаметно я начала воспринимать этого маленького сукина сына как нечто само собой разумеющееся. Казалось, он всегда будет рядом — как младший брат. Не нужно было этого. Потому что правда в том, что Стив не всегда будет рядом со мной. Когда я уйду, какое-то время мы, конечно, станем поддерживать связь, встречаться в пабе, слишком громко смеяться шуткам друг друга, неуклюже сбиваться в разговоре, когда он упомянет нового напарника, а я постараюсь сменить тему. Но встречи в пабах будут происходить все реже, а потом у кого-то из нас случится роман и времени друг для друга у нас будет все меньше. Сообщения будут начинаться с привет, давно не виделись, и в какой-то момент мы поймем, что не виделись уже год. И это будет конец.
Нет, сентиментальность я позволить себе не могла.
— Ах ты ж мой маленький, — сказала я. — Уверена, что ты и школу никогда не прогуливал.
— Прогуливал. Чтобы навестить умирающую бабушку.
Приводя в порядок мысли, я наблюдала за детьми, теперь рвавшими цветы на клумбе и пихавшими их себе в рот, за велосипедистом, покончившим с кормежкой и теперь демонстрировавшим отменную растяжку, что позволяло нянькам по достоинству оценить его задницу.
— Ладно. Тогда решено. Я покажу Люси сказку Ашлин. А ты иди поиграй с Бреслином. Расскажи ему, что мы говорили с Рори, он все равно об этом узнает. Я расспрашивала Рори о его бывших, почему они говорили, что он слишком быстро продвигается в отношениях. И не подглядывал ли он за ними. Но Рори все отрицал. Бедняга в полном отчаянии. Притворись, что не убежден в виновности Рори, дай ему понять, что я все еще зла на тебя из-за этого, что ты зол на меня из-за того, что я отказываюсь обсудить твои сомнения. Бреслин наверняка захочет держать тебя поближе к себе и не станет так уж переживать, если я на часок исчезну с радаров.