– Ты не понимаешь! – отмахнулся он и принялся исполнять какую-то тонко пищащую мелодию на клавиатуре телефона. – Кто оформил заказ, ну? Зенатуллин? Гурко? Сидоркин? Кто? Ну же... Алло, алло, господина Зенатуллина, пожалуйста!..
Он так уверенно и четко функционировал, что совсем не обращал на меня внимания; он просто не видел, как я обхожу стол и встаю у него за спиной. Только когда я вырвала у него телефонную трубку, этот живой механизм дал сбой.
– Идиотка! – выкрикнул он. – У тебя крыша поехала!
Я присела на массивный подлокотник кресла, наклонилась, услышала запах хорошего одеколона; некоторое время мы так и сидели, нос к носу; он раскаленно сопел, а я вдумчиво теребила пуговицу его рубашки.
Кажется, он начал догадываться.
И все-таки я прошептала ему на ухо:
– ЭТОТ ЗАКАЗ ОФОРМИЛА Я.
Трудно сказать, сколько времени занял этот разговор. Вернее сказать, говорила только я, он слушал. Я представила ему свой длинный комикс, как можно подробней, особенно тщательно прорисовала финальный кадр, где собрались все наши старики.
– Чего ты хочешь? – с мрачной отрешенностью спросил, он после долгого молчания.
Я достала из кармана список с адресами, положила перед Федором Ивановичем.
– Выведи мне этот текст на монитор... Это не так трудно, там файл проставлен.
Он развернул кресло – компьютер стоял рядом, справа от стола – порыскал по файлам, нашел, в экране встали зеленые строки. Я вытолкала его из кресла. Опустила точку правки на уровень восьмого пункта. Вместо данных бабы Тони я набила имя, фамилию, год рождения...
– Какой у тебя сейчас адрес? – спросила я. – Хотя это неважно. Адрес тебе больше не понадобится. Ты с этого момента – человек без адреса.
Он тупо смотрел в монитор, где светилась его фамилия.
– Не понял.
А тут и понимать нечего, Федор Иванович; ты включен в список пропавших без вести; ты просто примеришь на себя шкуру этих стариков, исчезнешь отсюда, уйдешь в никуда. Чисто физиологически ты будешь существовать – возможно, даже лучше прежнего – однако твое "Я" будет стерто: в этом кабинете, на этой улице, в этом городе. То есть, ты вернешься в свою исконную ипостась, будешь кабаном, сильным, свирепым, мощным – однако уже не будешь претендовать на приставку к твоему роду – "SAPIENS". Живи с миром. Возможно, ты сумеешь подняться, опять заработаешь кучу деньжищ – скорее всего, так оно и случится; у тебя в этом деле талант. Однако это будет уже другой человек с другим лицом. Федора Ивановича больше не существует.
– Ты пропал без вести, Федя. Тебя будут искать, но не найдут.
Я набрала номер косметического центра и сказала профессору, что запамятовала спросить о размерах гонорара... Записала цифру на листке бумаги.
– Сейчас ты возьмешь столько долларов, сколько здесь обозначено, а потом мы поедем к моему хорошему знакомому в центр эстетической хирургии, и он сделает тебе другое лицо. Вот и все. Потом можешь идти на все четыре стороны.
– А если?..
Ну какие "если", какие могут быть "если"! Пойми, с этого момента ты – мишень. Ты быстро движешься в створе тира, очень быстро... Но он тебя достанет. Ты же понимаешь; он в самом деле настоящий сицилийский специалист. Не сегодня достанет, так завтра, не завтра, так через год – но обязательно достанет. Охрана – да хоть ты все КГБ найми – тебе не поможет... В свое время его родной братец всадил четыре пули в Кеннеди, а двоюродный – едва не подстрелил де Голля... И знаешь, почему де Голль уцелел?
Нет, Федор Иванович не знает.
– Я тебе объясню... Дело было на площади, где генерал встречался с ветеранами войны против немцев. Снайпер выстрелил ему точно в висок. Но пуля прошла в миллиметре от головы. Знаешь, почему? Де Голль в момент выстрела наклонился. Догадываешься, почему?
Федор Иванович молчал.
– Он наклонился, чтобы поцеловать какого-то старика в щеку. А тебе это никогда не придет в голову – вот так наклониться, никогда.
Толково, расценил Зина мой план и спросил, когда я этот творческий замысел собираюсь претворять в жизнь. Прямо сейчас? Если так, то он поедет со мной – он не уверен, что все сойдет гладко.
– Нет, Зина, не сейчас. Позже... Мне надо дочитать до конца еще один текст.
Просто у меня есть подозрение, что я водила не в двух игровых полях, а сразу в трех.
На Сергея Панина я собираюсь подавать в суд: в конце концов Огненная Земля – это цивилизованная страна, мы не так давно подписали Бернскую конвенцию по авторским правам – и, значит, Панину не отвертеться.
Агапов тупик – Марьина Роща – Агапов тупик: таков маршрут моих перемещений в пространстве; желтое бабье лето – серые ветры конца сентября – ноябрьский снег, холода в десятых числах: приметы движения во времени.
Втроем – Панин, Музыка и я – мы собирались на "сорок дней". Когда убили Костыля – третьего или четвертого – выяснить так и не удалось, поэтому мы просидели за столом два дня, четверг и пятницу, одиннадцатого и двенадцатого.
Дня через три я нашла в Доме с башенкой бумагу, о которой говорил Зина. Это был стандартный договор: пожизненная пенсия в обмен на жилплощадь. Там, кстати, оговаривалось, что расходы по похоронам тоже берет на себя фирма. Прочитав этот пункт, я подумала, что в ходе нашей предстоящей беседы с Федором Ивановичем буду настаивать на еще одном параграфе соглашения: пусть хоть наизнанку вывернется, но отыщет через своих сатрапов тех обезьян, которые сделали Францычу последний укол; и пусть те укажут место, где они старика зарыли, извлекут его останки из земли, и Федор Иванович оплатит похороны.
Взяв договор, я отправилась к Панину и застала его за неожиданным занятием: он исступленно долбил на машинке; никакого внимания на меня не обращал, отмахнулся: ой, уйди ради бога, у меня работа горит!..
На столе уже возвышалась приличная кипа исписанной бумаги.
От нечего делать я взяла пару листков...
Потом схватила всю кипу и стала читать. Добравшись до середины повествования, я уже хорошо понимала, что к чему.
– Мерзавец! – закричала я. – Ты захапал мои комиксы!
Панин оттолкнул от себя пишущую машинку. Вид у него был крайне виноватый. Некоторое время он собирался с силами, прежде чем приступить к объяснениям.
Оказывается, один знакомый – милейший человек, критик, хорошие книжки про Шукшина прежде писал, – отвел его в одно издательство; там их приветливо и тепло встретили, чаем с баранками поили... Очаровательные такие женщины – спокойные, тактичные и внимательные... Ну, словом, Панин подписался быстро накатать роман и даже аванс получил – на эти деньги я, кстати, пиво пила в кабаке с поэтичным названием "ВИАРДО". Теперь надо рукопись сдавать, сама понимаешь, запарка, то да сё...
Нет, милый друг детства, я понимать ничего не хочу, это мои тексты, мои кровные комиксы, ты их просто обработал, но автор их – я, а ты – так себе, аранжировщик.
– Я на тебя в суд подам, Панин.
Ах, мерзавец... Панин обладает потрясающей способностью: он умеет в нужный момент произнести именно то, что необходимо для разрядки ситуации...
Это был именно тот случай.
Он поднялся, подошел, обнял меня, поцеловал в щеку и шепнул на ухо:
– Ты ж понимаешь, гонорар... Если, конечно, мне дадут какой-нибудь гонорар... Так вот, если мне дадут гонорар, то мы, естественно, просадим его с тобой в Терсколе... Зима ж на носу, ты чего, рыжая, пора точить канты на лыжах!
И я растаяла.
Напоследок я спросила его: как хоть это издательство замечательное называется, где тебе предлагают такие славные проекты и даже поят чаем с баранками.
– "Амальтея" называется, – бодро отозвался Панин. – Насколько я помню мифологию, это корова, которая выкормила Зевса.
Милый друг детства, ты был очаровательным наставником – в любовных утехах, горных лыжах, питейном деле... А что касается античной литературы и мифологии – так себе, посредственный ты был наставник; я всегда это знала, но только не говорила, жалела твое самолюбие.
– Это не корова, Панин, а коза... Смотри, не ляпни там им про корову.
Ладно, пусть строчит – недели две я милого друга детства не беспокоила. Потом все-таки не выдержала и навестила как-то с утра пораньше.
Панин лежал в "ложе прессы" с "Иностранкой" в обнимку: ей-богу, вид у него был такой, как будто он делил ложе не с толстым журналом, а с женщиной. Я наклонилась, заглянула в журнал, увидела имя автора...
– Как тебе не стыдно, Панин, спать с чужими девушками?
Он оторвался от чтения и поинтересовался:
– Это с какими такими девушками?
– Ну как – с какими? С "девушками французских лейтенантов"!
Панин поманил меня пальцем, приглашая занять место в "ложе прессы".
– Что у тебя с волосами?
Я схватилась за голову: ничего, на месте мои волосы.
– Я думая, ты рыжая... А оказывается – серая.
Я выхватила журнал у него из рук. М-да, роман-то новый, отстала я, выходит, от жизни.
Я оставила друга детства в одиночестве на необъятной лежанке, прошлась по комнате и – заметив, чтоб Панин поберегся, поскольку я сейчас буду творить – набрала полные легкие воздуха:
Панин, кряхтя, поднялся с кровати, вышел в коридор, вернулся с большой зеленой канистрой. Нес он ее с трудом.
– У меня в машине бак пустой, – объяснил он. – До Кащенки бензина не хватит. Пошли, я тебя подброшу по старой дружбе.
Нет, милый друг, у нас сегодня другой маршрут – мы держим курс на Дом с башенкой; сейчас купим водки, рис и немного изюма у меня с собой, наварим кутью – мы ж так и не помянули нашего Францыча.
Я сразу отправилась на кухню готовить. Рис без соли варить, но, кажется, недоваривать. Подмешать немного изюма... Мед туда нужно класть? Кажется, нет – медом будто бы смазывают постные блины. Блинов не будет: с тестом морока, обойдемся и так.