Место короля в ложе представляло собой деревянный трон под плотным навесом, защищающим от палящего летнего солнца. Альбрехт сидел достаточно близко, чтобы хорошо видеть ложу: голову его величества венчает та же корона, что и на переговорах, венец из серого металла с обращёнными к небу зубьями клинков.
По правую руку от короля чинно восседала женщина в светлом церковном одеянии, матриарх Агна, которую Альбрехт уже видел на переговорах. Слева же ёрзал тучный мужчина с чёрной бородой, густыми курчавыми волосами и беспокойным лицом, облачённый в зелёное. «Должно быть, один из лордов», — подумалось Альбрехту. Всё-таки хорошо, что он не растерял остроты зрения за годы жизни в отличие от брата, привыкшего трудиться при дрянном освещении.
Чуть ниже находились места членов тронного круга. Правда, из пяти мест занято было всего три, и одно из них — верховным книжником Илберном. Он сидел со скучающим видом, то и дело утирая платком лысую голову.
На ристалище вышел полнотелый черноусый герольд со свитком в руке, облачённый в просторную накидку, разделённую на две разноцветные половины. На красной половине одеяния красовался грифон, вышитый золотой нитью, на чёрной же — сжатый кулак, вышитый серебром. Герольд развернул длинный свиток и принялся громогласно зачитывать имя каждого участника турнира.
Десятки рыцарей из разных краёв Энгаты, несущие щиты с собственным гербом, один за другим вышагивали по длинной размеченной площадке под взглядами сотен глаз, в сопровождении торжественной меди труб и чеканного стрёкота барабанов. Подле каждого из них шёл оруженосец, сжимающий знамя дома, которому служил тот или иной рыцарь. Впрочем, некоторые знамёна изображали тот же герб, который нарисован на щите, говоря о том, что их обладатель не имел ни постоянного сюзерена, ни земель, которые тот мог бы ему даровать. Прочие участники турнира глядели на них со смесью жалости и пренебрежения, ведь как гласила старая поговорка: жизнь рыцаря стоит столько, сколько стоит его знамя. А чего она стоит в нынешние неспокойные времена, если на нём нет символа могущественного дома?
Лишь когда длинный список подошёл к концу, герольд перешёл к правилам турнира. В первый день доблестные рыцари состязаются в стрельбе из лука, во второй проведут верховые поединки, а в третий — поединки пешие. Также говорилось о групповом сражении оруженосцев и, что заинтересовало Альбрехта куда больше, битвах магов. Последним, что объявил герольд, было имя управителя турнира. Им, милостью его величества, был назначен Бреон Ашербах, кастелян Чёрного замка. Худой и убелённый сединами, он встал со своего места прямо у ограждения ристалища и склонил голову, выражая почтение зрителям.
Когда с церемониалом было покончено, Эдвальд Одеринг встал со своего места и поднял железную руку, заставив тем самым трибуны погрузиться в благоговейную тишину.
— Люди Энгаты! — провозгласил король. — В этот знаменательный день, пред ликом богов и людей, Троих и многих, и владыки нашего, Калантара, я объявляю начало Железного турнира! Только земля, окроплённая потом и кровью, рождает сильных людей, достойных пережить эти непростые времена. Но лишь сильнейшие из них достойны вести остальных в славное и счастливое будущее. Так увидим же, как из сильных под звон стали куются сильнейшие!
Рокот рукоплесканий прокатился по трибунам. Что и говорить, речь у короля и впрямь получилась впечатляющей. Хотя Альбрехта насторожило имя Калантара. Аркентальский университет, в отличие от Академии Вальморы, где отдавали предпочтение практическому применению магии, изучал саму её суть, а также природу источников, откуда она проистекает в мир смертных. Альбрехту было известно строение миров, их взаимодействие и космологические принципы, главным из которых был: вера — пища богов.
К сожалению, он знал, что за божество Калантар, каковы его сущность и стремления. Но что произойдёт, если последователей у такого бога станет слишком много? От одной мысли об этом магу стало неуютно. Если Эдвальд Одеринг встал на путь служения сущности тирании, то его цель, несомненно, схватить мир за горло железной хваткой.
Тревожные мысли Альбрехта прервал оглушительный звук горна. Герольд возвестил об открывающем турнир состязании лучников и подробнее разъяснил правила. Тем временем на противоположном от королевской ложи конце ристалища размещали соломенные мишени в виде человеческих фигур. За попадание в разные части чучела начислялось разное количество очков, но ценнее всего была стрела, угодившая точно в голову. Десяток разномастных стрелков встали на изготовку у положенной прямо на землю красной ленты, а к каждой из стрел была привязана цветная ленточка поменьше, чтобы не ошибиться, если лучник попадёт в чужую мишень.
— Да будут руки ваши крепче стали, а глаза острее клинков! — провозгласил король. — Разите без промаха!
Трибуны замерли. Герольд скомандовал: «Залп!» и десяток стрел сорвались с тетивы, устремившись в цель. Специальные люди сразу же неслись к мишеням, после чего бежали к управителю. Он подсчитывал результат, после чего герольд объявлял его во всеуслышанье.
Их сменила другая группа стрелков, и так повторилось ещё несколько раз, после чего пришёл черёд стрелять по второму кругу. Зрители начали откровенно скучать. Сидящий слева от Альбрехта разодетый в бархат человек в разноцветном головном уборе, расшитом золотой нитью, зевнул и поинтересовался у мага, не знает ли он, сколько ещё времени будет проходить сегодняшняя часть турнира. Альбрехт ответил, что не знает, человек же на это печально вздохнул, извлёк откуда-то небольшую бутыль и, изрядно отхлебнув, предложил магу.
— Благодарю, но я не пью, — вежливо отказался тот.
— Вы, никак, трезвенник? — сощурился человек и тут же добавил, усмехнувшись. — А-а, имперец. Не знают в Ригене толк в доброй выпивке…
Альбрехт решил ничего не отвечать на это. Он считал себя выше мелочных склок с необразованными людьми. Его сосед же, сделав ещё пару глотков, довольно крякнул.
Маг уже успел погрузиться в собственные мысли, как вдруг почти одновременный вздох ужаса всех зрителей турнира заставил его обратить взгляд на ристалище. Всё произошло быстро. Один из лучников, натянув тетиву для очередного выстрела, после команды герольда внезапно развернулся к королевской ложе и с криком: «Смерть еретику!» отпустил тетиву. Мгновение, и стрела с ярко-жёлтой лентой застряла в спинке деревянного трона, едва не задев корону на голове его величества.
Неудачливого убийцу тут же скрутила стража. Трибуны сковала тишина. Эдвальд Одеринг поднялся с места. Ни единый мускул на его лице не дрогнул, а беспощадный жестокий взгляд был обращён на застывшего лучника, обездвиженного множеством рук.
— Метко стреляешь, — произнёс он достаточно громко, чтобы все могли услышать. — Но, видно, недостаточно метко. Как твоё имя?
Рыцарь глядел на короля с отвращением и молчал.
— В тебе достаточно смелости, чтобы выпустить в короля стрелу, но ты боишься назвать своё имя?
— Сир Беррин, — сказал стрелок и повторил громче. — Беррин из Кроука!
— Из Кроука? — король удивлённо вскинул брови. — Стало быть, ты служишь Фолтрейнам. Скажи, это твой сюзерен надоумил тебя на столь безрассудный поступок?
— Нет, — твёрдо ответил тот, — я спланировал всё сам. Хотите знать, почему?
Один из стражников ударил лучника в живот, отчего того словно переломило надвое.
— Пусть говорит! — скомандовал король.
— Это… это неправильно, — ловя ртом воздух и дрожа от боли говорил стрелок. — Вы изменили церковь… корону… Вы… Втаптываете нашу страну в грязь!
— Довольно! — его величество встал с места. Он выдернул застрявшую в троне стрелу и провёл пальцем по наконечнику. — Покушение на короля — величайшее из преступлений, мальчик. Совершив его, ты навлёк позор не только на свою семью, но и на своего сюзерена. К счастью, здесь присутствует сир Гильям Фолтрейн, сын лорда замка Кроук. Пусть смерть предателя от его руки смоет позорное пятно со славного дома Фолтрейн.
Из числа ожидающих своей очереди рыцарей вышел рослый мужчина с угрюмым лицом и чёрными лоснящимися волосами, зачёсанными набок. Его щёку разрезал уродливый шрам, а взгляд не выражал ничего, кроме предвкушения расправы.
Он встал перед сиром Беррином, положив пальцы на рукоять меча, и скомандовал «на колени!» Стражники поспешили выполнить требование и отошли на несколько шагов, а сир Гильям обернулся на короля, ожидая приказа. Его величество кивнул. Рыцарь-палач вынул клинок из ножен, взял стрелка за волосы и в следующую же секунду, не раздумывая, пронзил его голову насквозь. Раздался отвратительный звук. Гарда меча Гильяма Фолтрейна находилась у самого рта, а окровавленный клинок выходил из затылка.
Исполнив дело, рыцарь отработанным движением вынул меч обратно, уперевшись ногой в плечо сира Беррина. Бездыханное тело стрелка упало на землю, разливая лужу крови, а Альбрехт не мог оторвать взгляда от лица сира Гильяма. В нём читалась грусть. Подобно той, какая возникает у обжоры, когда на столе съедено всё до последней крошки.
Только сейчас маг осознал, что творилось на трибунах. Зрители роптали. Сидевшая неподалёку девушка упала без чувств, кто-то распрощался с завтраком, а сосед в разноцветной шляпе сидел бледный, как мраморная статуя. Самого Альбрехта мутило.
Нарастающее смятение остановил оглушительный рёв труб, он подействовал на зрителей, словно пощёчина, заставив утихнуть и обратить внимание на ристалище. Тело поспешно уволокли, оставив кровавый след на земле, а герольд провозгласил, что, по решению управителя, в определении победителя турнира будут учитываться только результаты первых выстрелов каждой группы участников.
После этой речи было объявлено представление жонглёров. Альбрехт не верил своим глазам: те зрители, что несколько минут назад не находили себе места от увиденного, теперь как ни в чём не бывало смеялись, глядя, как долговязый жонглёр шариками споткнулся о подкравшегося сзади карлика. Маг поглядел на довольное, хоть и бледноватое лицо своего соседа в цветастом костюме, и на мгновение ему показалось, что все просто сошли с ума. Либо же