— Уж не говорите ли вы об Эркенвальдах?
— Нет, я имею в виду её высочество принцессу Мерайю.
Услышав своё имя, девушка вздрогнула, озираясь под взглядами десятков глаз. Она растерянно посмотрела на Хельдерика, а её губы беззвучно шептали: «нет».
— Можно ли доверить королевство в руки юной девушки? — нахмурившись спросил лорд Мейвос. — К тому же, в столь непростое время.
— Я знаю её высочество с тех пор, как её отец стал королём, — ответил Хельдерик. — Она неглупа, спокойна и рассудительна. К тому же, нужно обладать немалой отвагой, чтобы осмелиться на побег, и небывалой самоотверженностью, чтобы пожертвовать столь прекрасными волосами. Прошу, ваше высочество, пообещайте, что отрастите их вновь, — добавил он, на что принцесса смутилась и ответила слабой улыбкой.
— Допустим, мы согласимся помочь вам. Но какова численность вашей армии, Хельдерик?
— Пять тысяч наёмников. И пять сотен добровольцев из Южного края. Они желают отомстить королю за то, что тот оставил их на растерзание некроманту.
Пальцы лорда Мейвоса отстукивали ритм по полированному дереву стола. Он свёл брови вместе, прикрыл губы пальцами и несколько секунд сидел почти неподвижно, пока, наконец, не поднял взгляд на Хельдерика.
— И вы надеетесь захватить столицу с пятью тысячами воинов?
— Я надеюсь на вашу поддержку, лорд Мейвос. Вашу, и всех тех, кто желает положить конец правлению Эдвальда Одеринга.
— Господин Хельдерик, — неожиданно раздался тихий голос принцессы, — вы собираетесь убить моего отца?
Бывший патриарх на мгновение замешкался, но тут же ответил:
— Так или иначе, его нужно остановить. Ради будущего страны, ваше высочество. Ради вас, ваших потомков и всех тех, кто будет ходить по этой земле после нас. Я давно знаю Эдвальда. Впервые я встретился с ним в тот день, когда возложил серебряный венец на голову его сестры Мерайи. В день, когда они сочетались браком с Альбертом Эркенвальдом в Храме Троих. Эдвальд тогда спросил меня, не слишком ли тяжёл будет венец королевы для его сестры, на что я ответил ему: не тяжелее короны Энгаты. Ваш отец, принцесса, был решительным и твёрдым человеком, всегда готовым идти до конца. К сожалению, с тех пор, как он помутился рассудком, эти его качества лишь ввергают страну во мрак. Уверен, вы и сами это понимаете, ваше высочество, раз решились сбежать. И ваш брат, лорд Мейвос тоже понимал это. И ваш отец несомненно бы понял.
Лорд Высокого дома молчал. От его решения слишком многое зависело. Обстоятельства заставляли взвешивать каждое слово.
— Дом Таммаренов, — осторожно произнёс он, — всегда ставил свои интересы превыше прочего. Пока другие присягали и предавали, клялись в верности, а после плевали на неё, мы знали, что лишь нейтралитет позволяет избежать сделок с совестью. Мой отец никогда не позволял втянуть свой дом в войну или склонить себя на чью-то сторону в очередной междоусобице. Таммарены всегда были третейским судьёй в бесконечной грызне внутри Энгаты. Безусловно, лорд Эйевос принял бы вас, как и я. Он бы внимательно и терпеливо выслушал вас, а возможно даже позволил бы вашему войску беспрепятственно пройти в Хартланд, сославшись на истощённые в битве с некромантом силы. Но он ни за что не стал бы помогать вам в восстании.
Хельдерик помрачнел. Он явно видел, к какому выводу идёт эта речь.
— Я не желаю нарушать вековые устои моего дома, а ещё меньше хочу расплачиваться за это жизнями моих людей, — провозгласил лорд Мейвос и обратился к Дэйну Кавигеру: — Возвращаясь к вчерашнему разговору, я готов помочь вам с принцессой, но настолько, насколько это не очернит мой дом в глазах короля. Вы переберётесь за море, пока слухи, что дом Таммарен укрывает беглянку, не дошли до столицы. Что же до вас, Хельдерик, я дам армии наёмников пройти через Нагорье, но на большую помощь от меня не рассчитывайте. Таково моё слово.
Таринор увидел, что Кавигер и принцесса тоже опустили взгляд.
— Это ваше окончательное решение, милорд? — осторожно спросил бывший патриарх.
— Ваше предприятие слишком ненадёжно. Говорите, другие земли тоже присоединились к восстанию? Южные лорды дали лишь пять сотен человек. С Русвортами вы даже ещё не договорились. Сколько дадут они? Сотню? Две? Три? И как скоро они переправят войска? Зима не за горами, и боюсь, ваши наёмники-южане не выдержат её ледяного дыхания. Безусловно, я осознаю угрозу, исходящую от политики его величества, но уверен, для нас это катастрофой не станет. Однако же, если мы поможем вас, в случае вашей неудачи гнев Эдвальда Одеринга обрушится на нас всех. Вы правы, мы верны короне, а не королю. Многие века дом Таммаренов уживался с завоевателями, тиранами, даже фанатиками, а потому разучились их бояться. Мы крепки как скалы, на которых стоит Высокий дом, и на которых ни одному из королей ещё не удалось оставить следа…
— Хватит!
Отчаянный женский голос прокатился по сводам Большого зала раскатистым эхом. Сестра лорда Мейвоса, высокая и стройная, несмотря на годы, стояла во весь рост, словно белая башня с герба Таммаренов, и глядела на брата полным презрения взглядом.
— Эйра? — лорд обескураженно глядел на сестру сверху вниз. — Прошу тебя, сядь. Я не давал тебе…
— Я слишком долго молчала, Мейвос, — громко проговорила женщина, и её взгляд был направлен словно куда-то вдаль. — Молчала, когда отец отдал меня замуж за Эйермунда Эркенвальда и когда меня, совсем девочку, увозили на север в холодный Чёрный замок. Молчала я и тогда, когда мой муж с годами становился всё более и более набожным, постепенно превращаясь в безумца. Когда заставлял меня часами стоять вместе с ним на коленях перед алтарём в Храме Троих. Он думал, что я молюсь, но я шептала проклятья от боли. Он отправлял моих служанок на конюшню, где их секли до мяса, если считал, что они смущают мой разум сплетнями. По его приказу отрубали руки музыкантам и отрезали языки певцам, если они пели что-то, кроме священных гимнов. Он стал допускать ко мне лишь белых сестёр, не позволяя им произносить ни единого слова, но я молчала и тогда. Он убрал из наших покоев все зеркала, запретил мне пользоваться румянами и душистыми маслами. Я была королевой Энгаты, но одевалась в мешковину, как одна из тех попрошаек, что стояли у Храма, протянув обезображенные болезнями руки.
Никто в целом зале не смел проронить ни слова, пока голос леди Эйры Таммарен, чуть скрипучий от возраста, громогласно разносился по залу.
— После рождения сына, — продолжала она, — Эйермунд поначалу не проявлял интереса к супружескому ложу, но в последние годы изменилось и это. Когда он возвращался после часов, проведённых в Храме за молитвой, или когда ветер доносил смрад палёного мяса с десятков костров, на которых горели обличённые им лично грешники, моим мужем овладевала страшная животная страсть. И тогда я терпела боль, терпела страх. Терпела и молчала, не проронив ни единой слезинки. Меня спасло то, что, решив предать всю нашу семью очистительному огню, Эйермунд начал с себя. Глядя на него, блаженно улыбающегося, охваченного пламенем на огромном костре, я радовалась. Радовалась, что закончился самый страшный кошмар в моей жизни, но всё же молчала, чтобы не навести тень на семью. А потом я вернулась в Высокий дом, проживать скучную, но такую желанную жизнь вдовы. Отец, встретив меня, лишь грустно вздохнул: «Во всяком случае, тебе довелось побыть королевой». И даже тогда я лишь безмолвно согласилась.
Лорд открыл было рот, но не успел произнести и слова, как был тут же перебит сестрой.
— Больше полувека я молчала, Мейвос. Боясь огорчить отца, расстроить брата, разгневать мужа… То немногое, что я рассказывала Явосу, — лишь капля в море пережитого ужаса. Но сейчас, впервые в жизни, я молчать не намерена. Ты говоришь, что дом Таммаренов уживался с фанатиками, вот только уживаться приходилось мне одной. Я терпела и молчала за весь наш дом, когда ты был ещё мальчишкой, а первая седая прядь появилась, когда мне не было и сорока. До сих пор порой вижу во сне этот кошмар: тяжёлое дыхание Эйермунда Эркенвальда и вопли сгорающих на кострах людей, от которых он только больше распалялся. Ты не знаешь, каково это, жить бок о бок с чудовищем. Безумцем, подчинившим свою жизнь «высшей цели». А она знает! — Эйра указала тонким пальцем на испуганную принцессу. — В своё время я мечтала сбежать из Чёрного замка, но ни разу не осмелилась хотя бы попытаться претворить мечту в жизнь. Однако её высочеству хватило на это мужества и сил. В этой девочке стали больше, чем в любом из вас, братья. И если она взойдёт на престол, я первая присягну на верность королеве Мерайе.
— Но лорд Высокого дома я, а не ты, Эйра, — Мейвос Таммарен встал со своего места, и Таринор только сейчас заметил, что он немного, совсем чуть-чуть, но всё-таки ниже своей сестры ростом, — и я уже принял решение.
— В таком случае, поступи как мудрый правитель и прислушайся к словам своей советницы, — взмолилась женщина. — Эйермунд Эркенвальд не был воином, и не провёл ни одной войны за свою жизнь. Он говорил, что на войне гибнут праведники, и больше всего на свете боялся прогневать богов. Однако Эдвальд Одеринг не таков. Он будет готов предать всю Энгату огню и мечу, если потребуется. И непременно сделает это, если его не остановить. Наш отец свято чтил обычаи, Мейвос, но лично встал на защиту всего королевства, когда пришёл некромант. У него был выбор, и выбрал он жизнь. Не для себя, но для всех нас. Что же теперь выберешь ты? Прошу тебя, брат, не стань лордом Таммареном, при котором закончится история нашего дома.
Сказав это, леди Эйра села на место, оставив своего брата под прицелом множества взглядов.
Лорд Мейвос покраснел и медленно опустился на свой стул с высокой спинкой. С минуту он хранил молчание, и от наступившей тишины у Таринора зазвенело в ушах. Кавигер переводил полный надежды взгляд с лорда на бывшего патриарха, принцесса же глядела в собственное отражение на полированном дереве стола, будто не зная, как реагировать на происходящее. Грегорион был по-прежнему неподвижен, и даже Игнат замер на месте в ожидании, несмотря на неудобное сидение.