— Подойди сюда, юноша, — донеслось до слуха мага.
Хоть голос и был по-отечески мягок, но всё же Игнату показалось, что он слишком резко нарушил царившую в склепе тишину. Рыцарь удалился, и они со священником остались одни у каменной плиты. Тот уже успел подняться с колен и представился отцом Маллерном, епископом Высокого дома.
— Помнится, я видел епископа на празднике лорда Таммарена, — удивился Игнат. — Он был толстяком, а вы…
— Увы, невоздержанность рано или поздно делает своё дело. Его преосвященство отец Коймер недавно отправился к богам, а его место на службе Церкви занял я.
— Не слишком ли вы молоды для епископа? — с сомнением в голосе проговорил Игнат. На вид отец Маллерн был даже младше Маркуса, так что этот вопрос вырвался сам собой.
— По дороге жизни нас ведут боги, — мягко ответил священник. — Только им ведомо, когда и кем мы станем. Так и тебе в столь юном возрасте удалось одолеть могучего врага.
— Если бы не мой учитель, я бы не справился.
— Возможно, и так. — согласился отец Маллерн. В уголках его глаз Игнат увидел почти такие же мелкие морщинки, что и у Маркуса. Они становились особенно отчётливыми, когда декан огня улыбался.
— А это не?.. — маг неуверенно кивнул на тело под белой тканью.
— На этой плите покоится лорд Эйевос Таммарен, — ответил священник. — Когда я отслужу все положенные молебны, тело славного лорда навеки упокоится в стенах склепа среди мощей его предков, а душа его вознесётся в царства Троих богов. Достойная смерть, достойное посмертие.
Игнат вспомнил, как погиб лорд Эйевос. Страшная смерть. Наверное, славная, но страшная. Последний раз маг видел его, когда нёсся с Маркусом в сторону крепости, объезжая мёртвое войско архимага. Старик, еле держась в седле, на всей скорости врезался прямо в строй мертвецов. В следующее же мгновение Игнат отвернулся. Хотел запомнить лорда Эйевоса живым, а не разрываемым на части. Удивительно, что его тело лежит теперь здесь и выглядит невредимым, во всяком случае, под тканью.
— Да, — с горечью в голосе ответил маг. — Действительно достойная. Но мне сказали, что здесь похоронен мой учитель, Маркус Аронтил. Я… я могу его увидеть?
— Похоронен? — священник вскинул брови, но тут же мягко добавил: — Не совсем верно. Но его тело действительно нашло покой в этих стенах. Сир Таринор просил достойно проводить господина Аронтила в последний путь, поэтому мы не нашли ничего достойнее, кроме как сжечь тело, а прах…
Игната от этих слов передёрнуло. Он ощутил, как внутри пробуждается нечто, что, как ему казалось, он сумел навсегда одолеть.
— Сжечь⁈ Как ведьму или предателя? Да как вы посмели⁈
— Не стоит так горячиться, — неизменным голосом ответил отец Маллерн. — Действительно, во многих краях Энгаты такое прощание считается позором или проявлением дикости, но не здесь, не в землях Нагорья. Усыпальницы Таммаренов удостаиваются лишь члены правящего дома. Тела прославленных своими делами мужей же предаются огню, а прах хранится в урнах на почётных местах. Дом Таммаренов основан выходцами из земель Эхлаана, где и по сей день огненное погребение считается самым почётным и чистым для простолюдина.
Игнат не знал, что сказать. Слишком много боли и смерти он принёс огнём, чтобы считать это чем-то достойным. Он видел гримасы боли и ужаса, чуял вонь палёного мяса и жжёных волос. Его бросало в дрожь от одной мысли, что тело Маркуса вот так… просто…
— Я хочу видеть его. Или его прах. Не важно, — подавив ком в горле проговорил Игнат дрожащим голосом.
Отец Маллерн отвёл его в соседний зал, где похожие ниши занимали маленькие, не больше молочной крынки, глиняные урны. В каждой из них был прах человека. И каждый из этих людей был сожжён после смерти. От этой мысли по телу Игната пробежала дрожь. Священник остановился. Прямо перед ним в стене стояла урна, совершенно неотличимая от остальных. На серебристой табличке были выгравированы слова: «Маркус Аронтил, погиб 22-го дня месяца Середины лета, в 1407-м году.»
— Неужели… Неужели это всё? А как же то, что он сделал? Об этом ни слова! Он спас всех нас, ваши земли, всю Энгату, если не сказать больше…
— В той битве погибли многие славные воины, — мягко, но уверенно сказал епископ. — Пред ликом смерти все они равны. Их подвиг, как и подвиг твоего учителя, не будет забыт, но погребальная урна — не монумент. Хвалебным одам не место на этих табличках.
— А Маркусу Аронтилу не место в этом… Могильнике! — выпалил Игнат, сжав кулаки.
Отец Маллерн впервые нахмурил брови. Голос его стал строгим, утратив всякую мягкость.
— Твой учитель удостоен чести упокоиться вместе с прославленными воинами, его прах обрёл вечный покой бок о бок с представителями величайшего дома Энгаты. По-твоему, следовало свалить его тело в братскую могилу вместе со многими безымянными солдатами из числа крестьян? Я велю вывести тебя прочь и никогда больше не пускать сюда. Никому не пристало осквернять священные стены подобным вздором.
— Тогда… — Игнат вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. — Тогда я хочу забрать его отсюда! Здесь, в этих… горшках Маркус останется таким же безымянным, как и все, чьи останки пылятся в этих стенах.
Епископ провёл ладонью по лбу, явно силясь сдержать возмущение, прошептал что-то неразборчивое на вдохе, и ответил:
— Решил осквернить прах достойного человека — воля твоя. Забирай и уходи. Избавь меня и всех усопших от своей юношеской глупости.
Игнат не поверил своим ушам. Он осторожно взял увесистую урну, то и дело поглядывая на отца Маллерна. Ему казалось, что священник сейчас одёрнет его руку и не позволит вынести прах Маркуса из склепа, но тот лишь пристально наблюдал за каждым движением мага, не сводя с него строгого взгляда даже когда тот, оглядываясь, зашагал прочь.
— Думаешь, твой учитель одобрил бы это? — печально спросил епископ, когда Игнат был у самого выхода из склепа.
— Он бы сделал для меня то же самое. Маркус Аронтил заслужил покоиться в земле, за которую погиб.
Вернувшись в замок, Игнат понял, что совершенно не знает, что делать дальше. Поэтому он решил разыскать единственного человека, который мог быть хоть сколько-нибудь заинтересован в том, что он собирается сделать.
— Что ты сделал⁈ — глаза Тиберия сделались такими, будто им было тесно в глазницах. — Это что, прах Маркуса⁈ Да если об этом узнают…
— Не волнуйся, я его не украл. Епископ сам разрешил. Наверное, обиделся, что я оказался не в восторге от его обожаемого склепа. Должно быть, отец Маллерн куда лучше уживается с мёртвыми, чем с живыми.
— И что же ты теперь собрался делать с этим? — аэтиец брезгливо ткнул пухлым пальцем в урну. — Осквернение останков в усыпальнице — страшный грех, Игнат. У нас, в империи, за такое…
— К счастью, мы не «у вас в империи», — огрызнулся Игнат. — Я просто не хочу… Да и сам Маркус бы не хотел лежать на полке целую вечность под табличкой, где кроме имени и даты смерти ничего и нет. Несправедливо это, если он останется просто «ещё одним погибшим в битве». Он бы такого вряд ли захотел. Не поверю, что ты, столько времени прошагав с ним бок о бок, не согласишься со мной. Маркус ведь книгу хотел написать, помнишь? Оставить след в истории.
— И я даже взялся развить его наработки, — нехотя согласился Тиберий. — Те записи, что он набросал в пути и здесь, в Высоком доме. Благо бумаги и чернил у меня теперь в избытке, а местный книжник за кружку отвара от мучающих его головных болей готов простить мне какие угодно траты.
— И что же это будет? Вряд ли ты сумеешь написать о жизни Маркуса лучше него самого.
— Книга об истории. Мне довелось стать свидетелем событий, которые я просто не могу не перенести на бумагу. Но Маркусу Аронтилу будет отведено особое место на её страницах, — сказал Тиберий, после чего добавил, улыбнувшись: — И его ученику тоже.
— Пока будет неплохо, если поможешь найти подходящее место, чтобы упокоить прах. И раздобыть лопату не помешало бы, а лучше две. Ты-то здесь, считай, уже свой.
Следующие пару дней они бродили по окрестностям замка и города Эрбера, выискивая нужное место. Игнат хотел, чтобы оно выделялось, не устраивать же могилу у придорожного столба, но и слишком заметным его делать не хотелось: у мага шевелились волосы на голове от одной мысли, что могилу Маркуса кто-нибудь разграбит.
Спал Игнат на полу в комнатушке, выделенной Тиберию как помощнику книжника. Выпрашивать у лорда Таммарена отдельные покои маг не хотел, да и времени на это не было. Как только утреннее солнце освещало его лицо, он тут же будил Тиберия, и они отправлялись на поиски. Когда же очередной день клонился к закату, они, усталые, возвращались в замок.
— Игнат, ты меня прости, но такие долгие прогулки не для меня, — пропыхтел Тиберий, когда они в который раз вечером шли по Старлинг-холлу. — Да и книжник вчера вечером бранился, что целый день не мог меня разыскать. Не хотелось бы вылететь отсюда.
— Нужно найти нужное место. Не хочешь, завтра один пойду. Окрестности мы уже вдоль и поперёк исходили, поди не заблужусь.
Вдруг путь им преградил Кельвин Старлинг. Несмотря на обретённый титул лорда своего дома, он продолжал служить Таммаренам в качестве хранителя клинка и командующего гвардией. Рыцарь сказал, что вот уже который день замечает, как они уходят куда-то чуть свет и возвращаются только затемно. Поэтому и решил поинтересоваться, неужели выпивка в эрберских кабаках лучше, чем летнее вино погребов Старлинг-Холла, которым он готов с удовольствием поделиться со столь прославленным гостем?
Собравшись с духом, Игнат рассказал сиру Кельвину, зачем они целый день рыщут по округе, едва ли надеясь, что тот хотя бы войдёт в его положение. Однако рыцарь вдруг замолчал и задумался, после чего велел Игнату прийти завтра в полдень к воротам в Старлинг-Холл и ждать.
Игнат засыпал тяжело, гадая, что бы могло значить это предложение. На следующий день он вихрем вылетел из комнаты, едва солнце вошло в зенит. В условленном месте его уже ждал сир Кельвин верхом на коне.