— Будем верить, что Любовь Павловна поправится. А что с Сергеем Ивановичем? — осторожно поинтересовалась я.
— Пока предварительно констатировали острую сердечную недостаточность. Но у меня есть кое-какие сомнения на этот счет, поэтому я и хотел обязательно увидеться с вами.
— А что, от сердечной недостаточности тоже умирают? Не обязательно от инфаркта? — почти взвыла я, покаянно подумав, как еще пять минут назад уверяла Колюню, что у моего Сережки обнаружится всего-навсего эта самая недостаточность…
— От острой — да, — Георгий Петрович растерянно замолчал, — А что, у вашего супруга в Питере такой же диагноз?
— Да не знаю я! Оставьте меня в покое — я почувствовала приближение истерики — Или, нет! Скажите мне вот еще что… Как себя чувствует Татьяна? Как она весь этот ужас переносит?
— Об этом я тоже хотел с вами поговорить, — голос Георгия Петровича вновь стал глухим и отстраненным, — Видите ли, Татьяна Борисовна ужасно расстроена, она плачет, но…
— Что «но»? Что вы темните?
— После травмы у Татьяны Борисовны легкая амнезия. Так врачи говорят…. Она утром интересовалась, где ее подруга из Запорожья, а когда я ей сказал, что мы с вами всё выяснили и не нужно дальше продолжать играть в «подругу», искренне не поняла, о чем я ей говорю.
— То есть, как это не поняла, кто я такая? Она же сама ко мне в агентство приходила!
— В том-то и дело… Татьяна Борисовна совершенно не знает, кто такая Витолина Толкунова и все время просит позвать к ней ее Вику. То есть вас. То есть не вас, а ту Вику, — Георгий совершенно запутался, — Она даже несколько раз заглядывала к вам в комнату и искала ваш чемодан. Хотя, с учетом вчерашних и сегодняшних событий, любые отклонения от нормы выглядят объяснимыми.
— Так амнезия касается только меня? — я была совершенно ошарашена.
— Именно так. На все остальные вопросы врачей и даже мои Татьяна отвечает без запинки, верно, четко. А по вашему поводу у нее какой-то пунктик, честное слово… Может, вы позвоните ей?
— Хорошо, Георгий Петрович, — я вздохнула, — Я обязательно свяжусь с Татьяной. Бедная женщина! Столько всего в один день навалилось… Только, если можно, я позвоню Тане чуть позже. Поймите меня правильно. Из меня сейчас плохой утешитель получится. Я и сама не знаю, что меня ждет через пару часов. Только бы мой Сережа был жив!
— Удачи, вам, Витолина Витальевна, — голос Великолепного Гоши потеплел, — Вы там тоже держитесь. Вы сильная и славная женщина. Жаль, что мы с вами познакомились при таких обстоятельствах, и я был вынужден вас выдворить из дома. Вы не держите на меня зла. Это работа…
Скомкав разговор, Георгий Петрович отключился. Я тоже нажала на трубке кнопку «отбой» и устало откинулась на сидение. Колюня задумчиво посмотрел на меня. Судя по всему, он либо слышал, либо понял, о чем шла речь в телефонной беседе. Я взглянула в боковое зеркало. Серебристый Пежо все так же неотрывно следовал за нами.
27 сентября (вторник, день)
Попав на улицы Петербурга, да еще из Москвы, понимаешь, что это совершенно другой мир. Глаза радуют устремленные вдаль бескрайние перспективы. И почти отовсюду, во всяком случае с тех прохладно-просторных проспектов, которые я так люблю, видны либо искрящаяся даже в непогоду стрела Адмиралтейства, либо тяжеловесный малахитово-темный купол Исакия, либо что-то еще непередаваемо питерское…. Не перепутаешь… Мир величественных дворцов, мир классической европейской культуры.
Еще со студенческих времен я считала, что Ленинград — это такой особый город, где повсюду сплошные архитектурные памятники. Мне казалась кощунственной мысль о том, что за этими вот витыми решетками, в особняках с облупившейся штукатуркой, но величественных и гордых — могут жить обычной жизнью обычные люди. Что они ходят по мостам и мостикам над каналами и Невой не на экскурсию, а по делам, скажем, по пути на работу. Что их дети не застывают в восторге, увидев дрожащее отражение золоченой колокольни Никольского Собора в Крюковом канале, а всего лишь поеживаются от серой водной ряби и промозглого ветра…
Похожие чувства испытала я и в этот раз, едва наш автомобиль въехал на питерские улицы. Пока мы искали больницу, точнее, госпиталь, в который положили Сережу, мы проехали почти весь центр. И мои мозги, зацикленные только на здоровье мужа, тем не менее, с фотографической четкостью фиксировали до боли знакомые и любимые места — Зимний дворец, Петропавловскую крепость, Спас на Крови, умытые дождем дома Невского проспекта. Конечно, Санкт — Петербург не просто город, а сказка, которую хочется смотреть снова и снова. Но сегодня это была очень мрачная сказка.
Когда мы затормозили у ворот госпиталя, было уже почти пять часов вечера. Преследовавший нас всю дорогу Пежо, внезапно «потерялся» буквально за пару кварталов до нужного нам места. Но почему-то и я, и Колюня были уверены, что наш «хвост» пропал не случайно и он еще обязательно отыщется. Возможно, совсем скоро.
Влетев в приемный покой и вдохнув полной грудью отчаянно унылый, пропитанный хлоркой и сыростью воздух, я забарабанила в окошко «Справочной». Мой верный товарищ и водитель, Колюня, топтался за плечом.
— Прием передач в связи с карантином, только до пяти, — сообщила мне вполне миролюбиво пожилая толстуха, аппетитно прихлебывая чай, похрустывая сухарями и пристально рассматривая нашу огромную сумку. Сахар, которым были щедро обсыпаны сухари, искристыми снежинками украшал толстые пальцы.
— Простите, но я не только по поводу передачи. — Я попыталась выдвинуть вперед Колюню, так как отчаянно боюсь больниц, а потому всегда тушуюсь.
— Ну и, это…, — тетка аккуратно облизала палец за пальцем, — визиты тоже до пяти. Карантин же, сказано, у нас.
— Помогите, ради Бога, — я придержала рукой окошко, чтобы дежурная не смогла его захлопнуть, — В какой палате Сергей Толкунов, кардиология?
— А какая кардиология? Первая? Вторая, или третья? — тетушка явно не торопилась сворачивать беседу и по-прежнему заинтересованно рассматривала нас в амбразуру своего окна.
— Я заплачу! Сколько скажите, столько и заплачу! — Я потрясла перед изумленной дежурной пачкой тысячных бумажек, — Мы из Москвы только что приехали. У меня муж тут.
— А!.. Ну раз из Москвы…., — голос дежурной стал каким-то иезуитским, — Мы, конечно, сейчас поглядим… Только вы это… Деньги свои уберите. Нечего ими попусту махать. Не в Москве находитесь. В Санкт-Петербурге медицина бесплатная!
Через три минуты я получила подробное описание маршрута в третий корпус. Там, в 12-й палате находился мой Сережка. Но, не смотря на уверения о бесплатности медицины, по пути к этому вожделенному третьему корпусу нам пришлось с Колюней трижды доставать кошельки. Сначала, чтобы за двадцать рублей купить бахилы в главном корпусе, через который, по уверениям дежурной, лежал путь в нужное нам отделение. Потом на выходе из него, когда суровый охранник предложил нам либо возвращаться обратно, к центральному входу, либо сдать имущество (то бишь наши использованные бахилы) на оплаченное ответственное хранение и еще обещал открыть дверь, сразу за которой была небольшая тропинка, ведущая в соседнее, нужное нам отделение. Похоже, доблестный страж дверей сам до конца не знал, каким образом можно получить с нас мзду, вот и нес околесицу. Тем не менее, я, не очень вслушиваясь в его слова, сунула в руку дядьке бумажку в тысячу рублей (мельче были только у Колюни) и нетерпеливо затопталась у двери. Наш водитель досадливо крякнул, но возражать не посмел. Ну и в третий раз, теперь уже сам Колюня, расплатился за очередные бахилы в нужном нам корпусе, присовокупив к двум червонцам дополнительные сто рублей за то, что местный охранник проводит нас непосредственно на правильный этаж и в правильную палату. Но все это были такие мелочи, на которые мы, ей Богу, не обратили никакого внимания. Правда, на входе в само отделение кардиологии охранник куда-то испарился, а мы остались один на один с уставшей женщиной в белоснежном крахмальном халате и такой же шапочке на седеющих волосах. Это был сестринский пост, располагавшийся прямо у входа в длинный, бескрайний коридор.
— Вы к кому? — устало поинтересовалась накрахмаленная медсестра.
— К Толкунову, в 12-ю палату, — я заискивающе посмотрела прямо в голубые глаза, — Ведь он у вас?
— Толкунов? Сергей Тимофеевич? У нас, — женщина почему-то улыбнулась, — Очень приятный больной. Вы кто ему будете?
— Я жена, — быстро ответила я, — А это его…. э-э-э— … двоюродный брат, — Я выудила из-за плеча Колюню, — Нам можно к нему пройти?
— В принципе, можно, конечно. Вроде карантин сегодня отменили. Или еще нет? — медсестра собралась звонить кому-то по телефону, видимо, уточнять. Я заученно вытащила купюру. Женщина строго посмотрела мне в глаза и взяла деньги — Только у вашего мужа сейчас гости. Всем вам в палате тесновато будет. Вы лучше подождите здесь, а я потороплю Сергея Тимофеевича, точнее, его посетителей.
— Настенька! — ахнула я, — Но как девочка успела раньше нас? — я вцепилась в рукав сестринского халата.
Медсестра удивилась:
— Нет, вы ошибаетесь. У вашего мужа в гостях суетливый такой мужчина. Важный, маленький и смешной, — строгая дама не сдержала смеха, — А ваша дочка еще не приходила.
Медсестра неторопливо отправилась в глубь коридора, а я, выждав минуту-другую и ухватив за руку Колюню (почему-то у меня стали подкашиваться ноги) мелкой рысью потрусила за ней. Заметив, в какую палату зашла наша провожатая, я набрала полную грудь воздуха, резко выдохнула, промокнула ладошкой внезапно вспотевший лоб и решительно потянула дверь на себя. С Сережкой мы столкнулись лоб в лоб в дверях.
— Виток, родная! Ты приехала, так быстро! Тебя напугали, наверное? — Толкунов сграбастал меня в охапку и я, уткнувшись в его больничную пижаму, с упоением разревелась.
— Ты живой, ты живой — бормотала я куда-то в шею Сережке.
— Эй, на палубе! Ты чего мокроту развела? Видишь же, вот он я, живой и абсолютно здоровый. Еще лучше прежнего! Эх, Витка, в Питере такие врачи и такие замечательные медсестры — Сережа чуть отстранил меня от своей груди, позволив полюбоваться на свой цветущий вид, чтобы убедить меня в справедливости его слов. Я ткнула его кулаком в ключицу и показала язык. Именно таким немудреным способом мы всегда мирились в случае редких ссор. В этот момент Толкунов заметил Колюню. — О! Привет Николай. Быстро ты мою Витолину домчал. Спасибо тебе. Или вы на самолете?