— Ага, — скептически подхватила я, — Например, может довести до психушки. Как это чуть не произошло с вашей хозяйкой. Татьяной Качаловой. Кто-то так упорно в нее перевоплощался, что женщина стала подозревать у себя первые признаки душевной болезни.
— Вы знаете, что смерть Качалова не была случайной? — резко оборвал меня Георгий Петрович.
— Как это? — растерялась я.
— Для всех… для прессы, в том числе, Качалов умер от острой сердечной недостаточности. — Гоша знаком попросил разрешения закурить. Я автоматически кивнула. — На самом деле у экспертов есть все основания полагать, что его смерти кто-то очень сильно помог.
— Вы считаете, что Качалова убили?
— Именно так. Отравили. И, поскольку в ту ночь в доме находилось очень ограниченное число людей, круг подозреваемых минимален.
— Вы что же… Вы полагаете, что это я? — мне стало почти дурно.
— Напротив, Витолина Витальевна, — Гоша успокаивающе улыбнулся — Вы ЕДИНСТВЕННАЯ, кого я не подозреваю. Иначе меня бы здесь не было. Но я искренне рассчитываю на вашу помощь!
Из дальнейшего рассказа начальника качаловской службы безопасности мне стало ясно следующее:
В ту роковую ночь, когда умер Сергей Качалов, в доме находились помимо нас с Гошей всего несколько человек — Татьяна Борисовна Качалова, ее мать Любовь Павловна, племянница Качаловой Наталья, охранник Николай, еще один охранник Иван (но он дежурил у входа в квартиру, в небольшом холле возле лифта) и Нина Самсонова — домработница. Вечером в квартире побывал личный врач Качаловых, который осматривал Татьяну и адвокат Качалова некто Трегубов Семен Исаевич, который приезжал за документами к Сергею Ивановичу. Я, как всем известно, уехала из квартиры в районе полуночи или чуть позже. Минут пять спустя Гошу вызвал в кабинет Качалов. Разговаривали они о делах минут пятнадцать, после чего Сергей Иванович отправился спать, а Гоша еще час смотрел по телевизору теннис. Он, кстати, так и уснул под прямую трансляцию матча, поэтому утром не сразу расслышал шум и крики…
Мертвого Качалова первой обнаружила Любовь Павловна, что, собственно, и спровоцировало случившийся с ней в дальнейшем инсульт. Никто не может взять в толк, зачем понадобилось пожилой, к тому же почти слепой женщине в пять часов утра отправляться в спальню к зятю. Однако, когда ей стало дурно и она попыталась сначала позвать на помощь, а потом упала прямо возле постели зятя, в комнату к Качалову прибежали почти все домашние — кроме Татьяны и Наты. Татьяна еще крепко спала под действием успокоительного лекарства, а Наташа просто ничего не услышала, так как комната девушки довольно далеко от спальни Качалова, к тому же молодая особа имеет привычку спать в наушниках от портативного плеера.
Возле постели Качалова валялись чашка и пузырек с обычным пустырником, опрокинутые на пол при падении Любовь Павловны. Сначала на них никто не обратил внимания, так как всем было известно, что старушка на ночь пьет эту безвредную и почти бесполезную настойку. Поэтому могло быть так, что пожилая женщина зашла в комнату зятя с чашкой и лекарством. Насторожился только Эрнст. И то лишь после того, как не обнаружил к приезду милиции в комнате у Качалова ни чашки, ни флакона с пустырником. Зато на тумбочке у кровати старой женщины он их нашел. Пузырек с пустырником был очень похож, а вот чашка была совершенно иной. И, судя по всему, Любовь Павловна не выносила их из своей комнаты. Георгий Петрович сначала не придал, как и все, никакого значения увиденному. Так, отметил по привычке, некоторую нестыковку деталей, а забеспокоился лишь после того, как стали известны результаты вскрытия. Качалов перед смертью выпил очень сильный препарат от гипертонии. Название его не принципиально, но одна таблетка этого лекарства в десятки раз сильнее целой упаковки клофелина, который прописывают строго по рецепту врача гипертоникам.
Кстати, на вскрытии настоял именно Георгий Петрович. И милицию вызвал тоже он. У врачей неотложки, прибывших вместе с опергруппой, точнее, чуть раньше, мыслей об отравлении не возникало. Да они, собственно говоря, лишь зафиксировали смерть Качалова и занялись интенсивной реанимацией Любови Павловны, у которой заподозрили обширнейший комбинированный инсульт. Что, в результате, и подтвердилось.
— А Татьяна? — прервала я рассказ Гоши, — Как отреагировала она на смерть мужа? И почему врачей не насторожила внезапный сердечный приступ у здорового и молодого, в сущности, мужчины?
— Разрешите отвечать в обратном порядке? — по военному четко спросил Эрнст. — Качалов не был здоровым мужчиной. Предвыборная гонка, да и все предыдущие годы интенсивного занятия бизнесом, всяческие дефолты, экономические взлеты, падения сильно сказались на самочувствии Сергея Ивановича. Первый микроинфаркт с ним приключился в 33 года. Потом, через пару лет был еще один. Год назад Качалову поставили диагноз стенокардия, который, естественно, тщательно скрывался ото всех, в первую очередь от прессы. Кому нужен больной президент? Этого добра наша страна уже наелась.
Георгий Петрович встал, извинился, и попросил разрешения сорвать еще одно яблоко:
— Уж больно вкусные, объяснил он.
Я жестом попросила его оставаться в беседке и торопливо направилась в другую сторону сада, где у нас росла моя любимая яблоня — «Слава Мичурина», с удивительно ароматными, налитыми и сочными плодами. Сорвав три самых красивых яблока я вернулась в беседку.
— Поэтому, когда Сергей Иванович скончался, — продолжил Гоша, похрустывая яблоком, — мы решили, что случился очередной сердечный приступ. Тем более, что всего за пару недель до печальных событий, Качалову уже становилось плохо с сердцем. Более того, он даже вызывал своего адвоката и составлял завещание. При подписании этого завещания присутствовали я и Нина Самсонова, наша домработница. Татьяна тоже находилась в квартире и плакала в своей комнате. Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что с мужем может что-то внезапно произойти и поэтому шутливое сообщение Качалова о том, что он решил составить завещание, восприняла буквально в штыки.
— Завещание, естественно, в пользу Татьяны — влезла я с вопросом.
— Естественно. Все движимое и недвижимое имущество, весь бизнес переходит к Татьяне Борисовне. — Георгий Петрович отвечал без запинки. — Выделены небольшие премии по пятьдесят тысяч долларов мне, Нине, еще трем сотрудникам и единовременная выплата в размере пятисот тысяч долларов родной сестре Качалова — Галине.
— И, тем не менее, вскрытие произвели? — не успокаивалась я.
— Тем не менее, да! Даже вопреки желанию самого Качалова.
— Как это? — я чуть не подавилась яблоком.
— Ну, Сергей Иванович неоднократно подчеркивал, чтобы его после смерти не резали и не потрошили, как лабораторную крысу, — Гоша пожал плечами.
— Качалов что, так часто говорил о собственной смерти?
— Увы. — Георгий Петрович нахмурился, вспоминая, — У него последние пару лет прямо какой-то пунктик по этому поводу появился. То он начинал рассказывать, каким должен быть его гроб, то просил сыграть на похоронах композицию Фредди Меркьюри «Шоу маст гоу он»… Но, скорее всего, Качалов просто так мрачно шутил, нежели предвидел близкую кончину. Я не психолог, но человек, который запоем читает Эдгара По и Стивена Кинга, игнорируя всю прочую литературу, или смотрит только фильмы ужасов вызывает у меня подозрения. Знаете, говорят, что в голове у каждого человека свои тараканы. И мой шеф не был исключением.
— А вы любили своего шефа? — спросила я в лоб.
— Я никогда не задавал себе подобного вопроса. Просто честно работал, — Гоша нахмурился еще больше — Настолько честно, насколько это оправдывала моя очень внушительная зарплата. Потерять такую работу я бы себе никогда не позволил. Поэтому приходилось ее любить. В том числе, и непосредственное начальство. Хотя многие черты Сергея Ивановича могли вывести из себя и ангела.
— Так что же Татьяна? — вдруг вспомнила я, — Как она сейчас? Ей, наверное, тяжело очень, бедняжке.
— А вот о Татьяне Борисовне у нас с вами будет особый разговор, дорогая Витолина Витальевна. Я, собственно, поэтому и приехал….
28 сентября (среда)
— Вы же понимаете, что в силу моей профессии, дорогая Витолина Витальевна, — продолжил Гоша после того, как Клара принесла нам в беседку термос с горячим кофе и уже остывшие круассаны, — Я вынужден быть подозрительным. Всегда и ко всем. Поэтому мои придирки по вашему адресу вы зря тогда восприняли в штыки….
Георгий Петрович замолчал, хотя его замечание было оставлено мной без внимания.
— Так вот. Я подозреваю, повторюсь, всех и всегда. Но Татьяна Борисовна была исключением из общего правила.
— Почему была? Что изменилось сейчас? — вставила я свои пять копеек.
— Многое изменилось. И не потому, что умер мой шеф. Точнее, не потому, что моего шефа убили. Черт подери…. И из-за этого, конечно. — Гоша запутался — А, ладно! — он махнул рукой, — Я вам сейчас выскажу свои соображения, а вы потом мне скажете свои.
— Но почему я, Георгий Петрович? — я искренне не понимала интереса Великолепного Гоши к своей скромной персоне, — У вас в штате полно профессионалов. А мы, как вы правильно выразились тогда ночью, ищем неверных мужей и домашних животных. В историю с Качаловой я совершенно случайно вляпалась.
— Наверное, потому, уважаемая коллега, — Георгий сделал акцент на слове «коллега», — Что в силу определенных обстоятельств я сейчас никому из своего окружения доверять не могу. Ни единому человеку. Пока смерть Качалова не расследована — я подозреваю каждого!
— А я, значит, казачок из чужого лагеря? — я усмехнулась.
— Ага! Из совершенно незаинтересованного лагеря. И потому я приехал к вам с просьбой… Не согласились бы вы, Витолина Витальевна, еще некоторое время погостить у нас?
— Но я совершенно не понимаю… — растерялась я.
— А я объясню, — голос Гоши стал жестким как металлолом, — Мне не очень нравится амнезия Татьяны Борисовны. И тот факт, что она совершенно не желает вспомнить вашу встречу в детективном агентстве, хотя я в лоб ее об этом и не спрашивал. И то, что она абсолютно уверена, что у нас гостила ее подруга