Если бы не некоторые странности бабули, Генрих считал бы себя вполне счастливым и состоявшимся мужчиной.
— Простите, вы какие странности имеете в виду? — не утерпев, прервала я плавное повествование внука.
— Да все! — Генрих был настроен решительно. — Баба Сима основала мое дело. Мой торговый комплекс. Я не спорю. Но она лезла во все дыры. Она, вы не поверите, даже женщин мне сама подбирала. — Генрих смутился. — Не невест, а именно женщин…. Словом, я чувствовал себя глупым теленком, хоть все вокруг и пели мне дифирамбы.
— Вам было тяжело с бабушкой? — я постаралась быть максимально тактичной, догадавшись, насколько трудно говорить этому неуклюжему мужчине.
— С бабушкой — легко. Труднее было делать вид, что я сам всего добился. С одной стороны независимость, с другой — непонятные другим поступки… Эта квартира, которая должна почему-то достаться самозванцам… Деньги, которые Серафима Львовна контролировала до цента. Бабушка все решения принимала самостоятельно и ставила меня уже перед свершившимися фактами.
— Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите. — Я так устала от нашего разговора, что мне захотелось быстрее покинуть этот красивый дом.
— Вот и отлично, — обрадовался Генрих. — Давайте я заберу все бабушкины заявления, и будем считать, что никакого визита в вашу контору не было.
— А как же ваш двойник? — забеспокоилась я.
— Это еще один бабушкин пунктик. — Генрих насупился. — После того, как я признался бабуле, что некоторую, совсем несущественную часть прибыли отдаю организации «Путь Весны», она меня буквально заела.
— Кому отдаете?
— По бабушкиному мнению — секте. — Генрих усмехнулся, — А на самом деле обычной организации, которая помогает людям обрести свое место в жизни. Год назад я случайно столкнулся с молодыми американскими ребятами и посетил пару их тренингов. Поскольку обучение в «Весне» стоит не дешево, я не могу подозревать их в какой-либо иной корысти, кроме как платы за курсы. Курсов всего три. Обычный. Продвинутый. Лидерский. Все остальные поступления в организацию — это добровольные пожертвования и идут они в различные благотворительные фонды. Я, например, свои деньги отдаю детскому дому.
— Что ж, благородно…А при чем тут двойники?
— А это моя мелкая месть старушке… Я как-то пошутил, что меня преследует «черный человек», моя тень. Мне было забавно наблюдать, как старая атеистка, никогда не ходившая в церковь, начала приводить домой священников, чтобы они отворотили меня от секты и вернули православному богу.
Цинизм господина Паука меня покоробил. Тем е менее, я настойчиво продолжила:
— Генрих Михайлович, согласитесь, ваша бабушка обратилась к нам не с просьбой оградить вас от секты. Она формулировала вполне конкретные вопросы. Кто вам мешает жить? Кто вас копирует? Почему вы видите своего двойника?
— Довольно, знаете ли, — Генрих решительно прервал меня. — Бабушка могла придумать все что угодно. Я же вам ответственно заявляю, что ни о чем подобном бесед с ней не вел.
— Но она заплатила нам деньги…
— Сколько? — мгновенно среагировал внук.
— Три тысячи долларов…
— Давайте договоримся так. Полторы тысячи я у вас заберу. — Мужчина запыхтел, — Это будет, согласитесь, справедливо. А половину суммы вы оставите себе. За хлопоты. Только, прошу вас, отдайте мне все бумаги бабушки. Я бы не хотел, чтобы кто-то после ее смерти копался в нашем грязном белье. Понимаете?
— Понимаю отлично, — и ведь я действительно поняла нежелание Генриха вытаскивать скелеты из шкафа, — Только подскажите, где будет похоронена ваша бабушка?
Последний вопрос я задала из-за привычного стремления оставлять последнее слово за собой. Честно говоря, меня место похорон гражданки Моториной волновало меньше всего.
— Так это…, — Генрих внезапно покрылся испариной, — Я отвезу тело бабушки в город…. Аксай. На ее родину. Она всегда говорила, что хочет быть похоронена в городе, где родилась.
— Вы же говорили, что Серафима Львовна — люблинская?
— Ну да… То есть, сначала она жила в Аксае, а потом переехала в Люблино.
— Значит, — констатировала я, — Поминок не будет?
— Нет… — промямлил внук.
— И друзей не будет на похоронах?
— Я, честно говоря, планировал всех ее друзей обзвонить позже. — Генрих задумался, а потом решительно добавил — Это воля Серафимы Львовны. Она не желала превращать свои похороны в водевиль.
— Что ж, воля ваша, — не стала я спорить, одевая в прихожей плащ, — В папке, которую я вам оставила, все документы по делу, моя визитная карточка и полная сумма контракта.
— Но…
— Простите, я думаю, правильнее будет вернуть вам деньги сполна.
Мне показалось, или в глазах рохли-бизнесмена вспыхнули радостные огоньки? А ведь говорят, что богатые люди не продаются по мелочам.
Уходя, я не стала рассказывать Генриху Михайловичу, что во время нашего с ним разговора успела сделать несколько фотографий наследника своим телефоном. Как и не упомянула о том, что одна из его фотокарточек, принесенных бабушкой, так и осталась в кармане моего плаща. Зачем мне это было нужно — не спрашивайте. Сама не знаю.
1 октября (суббота, вторая половина дня)
Когда я подошла к машине, Колюня все еще сладко спал, развалившись на откинутом сидении. Двери Мерседеса были заблокированы. Оглядевшись по сторонам, я прикинула предположительное расстояние от того места, где мы припарковались до дома, где жила семья Христенко, и решила, что мне будет совсем нетрудно пройти несколько сот метров пешком. Несмотря на то, что на улице накрапывал мелкий дождь и дул пронзительный осенний ветер, холода я не чувствовала. С каждым шагом, приближающим меня к подъезду Настеньки, меня бросало в жар все больше и больше. Что я ей скажу? Как объясню цель своего визита? Я боялась даже думать о том, что мне придется задавать девушке бестактные вопросы и не о ком-нибудь, а о собственном муже. Но ведь нужно же, в конце концов, расставить все точки над «i». Я решительно дернула ручку подъездной двери. Не смотря на распоряжение столичного мэра, кодового замка на подъезде не было. Точнее, когда-то давно, после печально знаменитого теракта, замок, скорее всего, был установлен. Но сегодня вместо него в двери зияла черная дыра, из недр которой виднелись огрызки яблок, смятые пачки сигарет, обрывки проводов и обертка от «Сникерса».
Нужная мне квартира находилась прямо напротив входной двери, на первом этаже. Я придирчиво осмотрела потертый дерматин обивки, из оплавленных дыр которого торчали клочья серой ваты.
Коврик, о который предполагалось вытирать обувь, был по-стариковски лыс и украшен комьями засохшей грязи. Что ж, тургеневская Настенька не отличалась особой аккуратностью. Поборов последние сомнения, я нажала кнопку звонка. Дверь распахнулась почти мгновенно, словно меня с нетерпением поджидали. На пороге стояла молодая женщина, по виду лет тридцати пяти, с младенцем на руках. При виде меня, ее лицо озарила счастливая улыбка, удивительным образом преобразившая женщину и сделавшая ее очень похожей на Настеньку.
— Ой, я вас узнала. Вы Ирина Борисовна, да? — затараторила она. — Настя перед отъездом говорила, что вы должны прийти и принести ее зарплату. Ну что же вы стоите у порога! Входите же скорей! Володя! — крикнула она в глубину квартиры, — Ставь чайник. К нам с Настиной работы пришли.
— Так Насти нет дома? — переспросила я.
— Конечно, нет, — счастливо смеясь, ответила женщина, — Вы же сами прекрасно знаете. Сейчас я Тосю уложу, и мы с вами славно почаевничаем. Вы пока на кухню проходите.
Я осмотрелась. Квартира была бедной, однако относительно опрятной. Во всяком случае, не такой грязной, какой я ее представляла, рассматривая половик у входа. Поискав глазами тапки и не найдя их, я вернулась к порогу, потерла туфлями коврик и, прикрыв дверь, отправилась туда, где по моему мнению должна была быть кухня.
В маленьком, шестиметровом пространстве хозяйничал высокий худой мужчина, одетый в спортивные брюки и серо-голубую клетчатую рубашку. Заметив меня, он широко улыбнулся, сияя огромными распахнутыми синими очами:
— Проходите. Садитесь. У нас, правда, тесно, но мы уже привыкли.
Что ж, если это был Настин папа, то тогда вполне понятно, откуда у девушки такой удивительный васильковый оттенок глаз. От папы, конечно, чем-то напоминающим молодого Есенина.
— Володя, это Ирина Борисовна, с Настиной работы, — скороговоркой выпалила его жена, вернувшаяся из комнаты, и встряхнула гривой белокурых волос. — Представляете, у вас такая легкая рука… Тося даже не проснулась, когда вы позвонили. А обычно она нам такие концерты закатывает, все соседи слышат. Давайте знакомиться. Я — Настина мама, Галина, а это — она указала на мужчину, — Настюшин отец.
— Владимир, — представился тот и покосился на жену, — Галчонок, ты чашки из буфета достань, а то на кухне они все старые и разные.
— Конечно, — быстро метнулась в глубину квартиры мама Насти.
Надо же, никогда бы не подумала, что этой красивой паре примерно столько же лет, сколько и нам с Сережей. Супругов Христенко можно было снимать в рекламных роликах о здоровой, молодой и счастливой семье.
— Галина, а где Настя? — обратилась я к женщине, вернувшейся с тремя пузатыми красными чашками. Точно такие же были у нас в семье в моем детстве.
— Так что? Дочка вам ничего не сказала? — расстроилась Галина. — Обещала ведь. Я ее строго предупредила, чтобы обязательно поставила начальство в известность. Ей ведь у вас до самого декрета дорабатывать, поэтому не надо голову терять. Верно, ведь?
— Простите, я пока ничего не понимаю.
— Ирина Борисовна, — вмешался мужчина, — Но вы ведь отпустили Настю в Турцию? Она же не могла без спроса уехать. Да и зарплату, она сказала, ей должны были с работы занести.
— Куда уехать? — переспросила я, чувствуя, как ледяные тиски мгновенно сжимают сердце, а испарина покрывает лоб.
— В Турцию. Со своим женихом. — Женщина опять счастливо рассмеялась. — Уж про своего Сережу она вам наверняка рассказала? Только не говорите, что это не так. Я ни за что не поверю. Она про него окружающим все уши прожужжала. И подружкам, и нам с отцом, и коллегам.