— Ага, — улыбнулся Эрнст, — Бодигард.
— Надеюсь, вы доставите госпожу Толкунову домой в целости и сохранности.
— А как же, — продолжал широко улыбаться Гоша.
— Ну, не пуха вам, ни пера… — Лемешев, пошатываясь, отправился обратно в ресторан. — Я, пожалуй, еще посижу…
В машине Гоша мгновенно стал серьезным.
— Витолина, ты мне можешь сказать, где я видел коллегу твоего мужа?
— Понятия не имею, — устало икнула я и покраснела.
— Вот это меня и беспокоит… Ладно, разберемся, — пробормотал Гоша и резко стартанул с места.
Когда мы приехали к Качаловым, Нина и Татьяна уже спали. Точнее, сонная домработница вышла в холл в теплой пижаме и легком пеньюаре и брезгливо поморщила нос.
— Георгий Петрович, — игнорируя меня, зло прошептала Самсонова, — Где вы опять ее подобрали? И, главное, зачем? Вы что, забыли, что утром мы улетаем с Татьяной Борисовной в Израиль? Я не уверена, что Татьяна разрешит своей подруге находиться дома в ее отсутствие.
— А ты не бойся, — дыхнула я на домработницу перегаром, — Я еще с вами в Израиль поеду. Правда, Гоша?
— Она уже зовет вас Гошей?
— Спокойно, красавицы, — Эрнст потащил меня в гостевую комнату, — Утро вечера мудренее. Во сколько нам надо быть в аэропорту?
— В семь тридцать, — злорадно проговорила Нина.
— Вот это уже хуже, — Гоша усадил меня на кровать, вышел и прикрыл дверь, — Очень бы хотелось, чтобы подруги попрощались, — прозвучал из-за двери его приглушенный голос.
Я провалилась в черную яму сна и уже ничего не слышала.
— Вика, проснись, ну, Вика же! — кто-то тряс меня за плечи. Я с трудом открыла глаза и в темных октябрьских сумерках еле различила силуэт Георгия Петровича. — Слава Богу! Уже пять утра. Качалова сейчас уезжает. Ты можешь с ней поговорить?
— Не-е-ет, — простонала я, ощущая мучительную головную боль, — Дайте воды…
— Боюсь, что тут нужна не вода, а рассол, — мне показалось, или Гоша поморщился?
— Викусь, — в комнату заглянула улыбающаяся Татьяна, — Ты как? Мне Нина настучала, что ты вчера где-то хорошо гульнула?
— Было дело… — Я постаралась сосредоточиться, — Я с мужем развожусь, ты в курсе?
— Нет, откуда? — Татьяна знаком показала Георгию, чтобы тот вышел, — Только я, зайка, опаздываю на самолет. Боюсь, у меня не получится тебя выслушать.
— Знаешь, Таня, я вот что поняла, — я постаралась подтянуться и сесть на кровати, — Лучше быть вдовой, как ты, чем разведенкой, как я.
— Господи, ну как ты можешь? — с лица Качаловой улыбку мгновенно сдуло, — Ты хоть думай о чем говоришь. Не дай Бог тебе пережить то, что переживаю я. Когда ушел любимый человек… Когда моего Сережи не стало…
Татьяна начала тихо всхлипывать.
— А ты не останешься на девять дней? — уточнила я.
— Увы, не получается. Мне надо срочно восстанавливать здоровье. А, главное, память. Но я обязательно закажу ему самую дорогую панихиду на земле обетованной. — Качалова наклонилась и чмокнула меня в лоб. — Прости, родная, но надо бежать.
— Тань! Один вопрос, — прохрипела я, пытаясь сосредоточиться, — Ты рассказывала мне, что познакомилась с Качаловым в Туапсе, в каком-то санатории. Ты не помнишь, как он назывался?
— Такое не забудешь, — всхлипнув, проговорила Татьяна, — Он назывался «Прибой». Ну и глупые же вопросы приходят в твою голову с похмелья. Только расстроила меня перед дорогой.
— Я так и думала, — пробормотала я и без сил откинулась на подушку.
— Кстати, выпей вот таблетку от головной боли, — Качалова сунула мне лекарство, — Это намного лучше обычного пенталгина. Воду я сейчас принесу….
Я почувствовала, как моим губам прижалась чашка с тепловатой водой, разжала кулак и слизнула продолговатую безвкусную таблетку.
— Спи, родная!
Проснулась я много часов спустя.
В комнате горел неяркий свет, а у кровати дремал незнакомый мне старичок. Вглядываясь в полумрак, я определила, что нахожусь в квартире Качаловой. Только, кто этот дед? И сколько же я проспала?
Я тихонько выбралась из-под одеяла и, пошатываясь, вышла в коридор.
— Ефим Эмильевич! Ну, как нам наша красавица, не проснулась? — услыхала я голос великолепного Гоши, а скоро увидела и его самого. Белая футболка, плотно обтягивающая мощный торс, была украшена смешным кухонным фартуком.
— Ваша красавица проснулась, а дедок дрыхнет, — хрипло пробормотала я.
— Вита, ну, слава Богу — одним прыжком Гоша подскочил ко мне и подхватил меня за талию. Во время, между прочим. Голова сильно кружилась, и ноги были ватными. — Витолина, как вы себя чувствуете?
— Что? Мы опять на «вы»? — я попыталась улыбнуться — Меня штормит, а в остальном — прекрасно. Где Татьяна?
— Еще позавчера улетела в Тель-Авив. Увы, но у меня не было оснований противиться ее отлету. Чай будете? Или что-нибудь съедите? Я омлет поджарил.
— Какой к черту омлет, — чуть не застонала я — Георгий Петрович, вы не должны были ее отпускать. Это не Таня. Это Чижова. Я знаю точно.
— Вита, увы…теперь я тоже в этом почти уверен. Но у меня нет доказательств. Только чутье. Зато Ефим Эмильевич, которого я специально вызвал тем утром к нам домдй, чтобы он «осмотрел» Таню перед трудной дорогой, подтвердил — это настоящая Татьяна Качалова. У Качаловой есть специфическое родимое пятно под грудью, которого она очень стесняется. Так вот — пятно на месте.
— И что? Чижова спокойно среагировала на врача?
— Да. Более того, Татьяна даже поблагодарила дядюшку Фиму за заботу, извинилась, что была к нему не справедлива. Сама настояла на том, чтобы ей не только измеряли давление, но и послушали сердце.
— Значит, она к чему-то подобному готовилась. — Я разозлилась, — Судя по возрасту вашего доктора, он без лупы ничего не видит. Следовательно, ему можно было подсунуть любую фальшивку. А уж нарисованное родимое пятно — тем более.
В этот момент, с сильным опозданием до меня дошла самая первая фраза, сказанная Эрнстом.
— Погодите, Гоша… Вы сказали, что Татьяна улетела … позавчера?
— Ну да. И Нина уже звонила из Израиля. Татьяна находится в клинике профессора Лифшица.
— Я не о том, — я потерла виски, — Получается, что я проспала почти двое суток?
— Увы… — Эрнст развел руками — Качалова мне призналась, что дала вам снотворное, чтобы вы хорошенько выспались с похмелья. И даже оставила облатку лекарства. Это, действительно, очень сильный препарат. Ей его оставили медики «Скорой помощи» после происшествия в салоне красоты. Я забеспокоился лишь к вечеру 5 октября. Но Ефим Эмильевич, который все это время находился в доме, заверил меня, что пульс у вас нормальный, сердце работает без сбоев, давление в норме.
— Да этот ваш дед в сговоре с Чижовой! — заорала я.
— Этот «наш дед» не вступает в заговоры, не состоит в масонской ложе и даже, заметьте, не попытался удрать на историческую родину, — ко мне сзади неслышными шагами приблизился давешний старичок. — А вам, красавица, судя по отличному цвету лица и боевому настроению, сон пошел на пользу.
Я растерянно взглянула на обоих мужчин:
— Но как же вы не поймете…. У меня есть НЕОПРОВЕРЖИМОЕ доказательство.
— Какое? — в один голос спросили Эрнст и Ефим Эмильевич.
Мне пришлось нарушить священную тайну клиентской исповеди и рассказать подлинную историю знакомства Татьяны Качаловой со своим мужем. Упомянула я и об удочке с наживкой в виде «туапсинского санатория «Прибой»», на которую клюнула Валерия Чижова.
— Черт же вас дернул уснуть так некстати, — забегал по комнате Гоша.
— Это вас черт дернул оставить меня наедине с этой маньячкой, — мгновенно среагировала я. — Мне любую отраву могли в рот засунуть, а вы бы и пальцем не пошевелили. Тоже мне, блин, служба безопасности! Жить в одном доме с самозванкой и не суметь ее опознать и обезвредить! У вас, дорогой доктор, кстати, тоже были все возможности…. Карта медицинская, анализы всякие… Вы бы у нее хоть кровь проверили.
— У меня не было такой возможности, — расстроено проговорил старенький доктор, — Новый лечащий врач Качаловой забрал у нас все документы, все карты, все выписки. Впрочем, это нормальная практика…
Я умоляюще посмотрела на Гошу:
— Но сейчас-то вы можете позвонить этому ее врачу, проверить документы, связаться с госпиталем в Израиле… Пусть они сличат группу крови хотя бы…
По беспомощной физиономии Георгия Петровича мне стало все понятно. — Она, что? Увезла документы с собой?
— Все. До единого.
Весь день седьмого октября и даже утром восьмого числа мы занимались исключительно тем, что придумывали всевозможные версии разоблачения Чижовой-Качаловой. Квартира на Старозачатьевском превратилась в оперативный штаб, куда растерянная охрана элитного здания была вынуждена пропускать довольно много посторонних людей, включая моих Петра Ивановича, Колюню, Юленьку и даже Клару, которая пожелала собственноручно доставить нам свежесваренный борщ, домашние голубцы и огромный рассыпчатый пирог со сливами.
— А то, ведь, с голоду помрете, — пробормотала Клара, поджав губы, и решительно прошла в квартиру — Ну и где тута моя королева теперь жить будет?
9 октября (воскресенье)
Утро началось с того, что мне отчаянно захотелось вернуться в свой дом на Клязьме. Ночью мне снился наш сад, детская площадка, которая осталась еще со времен Сережкиного детства, снились наши собаки, все три, включая покойную Неську. Они радостно носились по саду, взрывая лапами нежную газонную траву… А мы с Сережей обживали наш новенький, только что построенный дом. Боже! Как мы хотели и любили его! С какой нежностью подбирали каждый рулон обоев, как азартно носились по строительным рынкам в поисках нужной паркетной доски и напольной плитки. А сколько сил было потрачено на выбор мебели! Я хотела исключительно итальянскую, но муж убедил меня в том, что русские мастера научились делать диваны не хуже буржуев, и в доказательство, в канун женского праздника, привез меня в магазин «8 Марта». Я, увидев вывеску, хохотала, решив, что мы приехали покупать сувениры для Сережкиных сотрудниц. Однако внутри обнаружились целые плантации великолепной мягкой мебели. И подарок предназначался мне одной! Естественно, мы закупили мебель в огромном количестве, решив, что диванов и кресел должно хватать на всех многочисленных друзей, которые обязательно будут бывать у нас в доме. Прошло уже восемь лет, великолепный ремонт требовал кое-где косметического обновления, но диваны по прежнему великолепны, как в самый первый день. И все так же напоминают мне о замечательном празднике любящих мужчин и любимых женщин— о Восьмом Марте!