— Простите…
— Да за что? А почему, кстати, вы еще ничего не заказали? Впрочем, официанты здесь, вы помните, расторопностью не отличаются… Ну да ничего. Сейчас нас обслужат. Эй, любезный, подойдите-ка к нам! — крикнула на весь зал примадонна местного разлива, — Что это за сервис такой, люди полчаса ждут, когда на них обратят внимание.
— Да нет же, — вступилась я за обслуживающий персонал. — Видите, вот же лежит меню. Мы просто заболтались с Георгием Петровичем и не успели ничего выбрать.
— Так чего мы ждем? — повеселела Женя и стала внимательно читать толстую папку.
Я подняла глаза на Эрнста и похолодела. Георгий Петрович сидел с напряженным, суровым выражением лица. Под тонкой кожей впалых щек ходили желваки. Заглянув в раскрытый альбом, я увидела, что Гоша внимательно разглядывает отнюдь не фото Чижовой. На снимке была запечатлена юная барышня с огненно-рыжей челкой и раскосыми беличьими глазами.
— Это кто? — шепнула я.
— Это? Это, батенька, некто Инесса Гуляева, а по совместительству точная копия Натальи Пучковой.
— Пучкова, Пучкова, — забормотала я, — Гош, мне кажется, или я откуда-то знаю эту фамилию?
— Ты ее слышала буквально сегодня днем, от нашей распрекрасной Тамарочки. Наталья Пучкова, вдова директора радиорынка нынче лечит нервы на Кипре.
— А Чижову ты уже видел? — мне не терпелось узнать, что же думает Эрнст о двойнике своей хозяйки.
— Я, честно говоря, в шоке, — признался Гоша и забарабанил пальцами по столу. — Вот что, — он внезапно поднялся и ласково улыбнулся Жене, — Милые дамы, я приношу вам глубочайшие извинения, но мне придется вас покинуть. Вы, пожалуйста, ужинайте без меня. Очень надеюсь, что к концу вашего пира я все-таки успею вернуться, но на всякий случай вот деньги, чтобы вы могли себе ни в чем не отказывать….
— Гош, ты куда? — я ничего не понимала.
— Не волнуйся, Вит, я быстро. Думаю, пора мне снова съездить к Тамарке, тем более, что — Гоша быстро взглянул на часы, — время уже позднее и моя подружайка, вероятно, добралась домой на Академическую. Это совсем рядом. Очень хочу, чтобы она этот альбомчик своим цепким журналистским взглядом просканировала.
— Эй, вы о ком сейчас говорите, — отвлеклась от меню госпожа Шпартко, — Вы же говорили, что мой альбом нужно шефу показать?
— Шефу завтра, — ослепительно улыбнулся Эрнст, — А сейчас, я с вашего позволения, покажу его нашей…. гм-м-м… руководительнице пресс-службы. Она вкусы шефа лучше знает. Так что, может быть, я вам вашу ценность уже сегодня вечером и верну.
— Что вы, — Женечка кокетливо подмигнула, — пользуйтесь альбомом, как договорились. Зачем торопиться? Я, например, буду рада с вами встретиться еще раз. Через пару дней…
— Вот и чудно!
Гоша вложил в меню три пятитысячные купюры и, не прощаясь, стремительно вышел из ресторана. У меня тут же пропал аппетит.
— Витолина Витальевна, как вы относитесь к коньяку? — тронула мою руку прохладными пальцами Шпартко, — Вы такая бледная, просто ужасно. Может нам тяпнуть грамм по пятьдесят?
— Да хоть по сто, — я попыталась улыбнуться.
— Слушайте, но какой же потрясающий мужчина, этот Георгий Петрович, — Шпартко пристально взглянула мне прямо в глаза, — У вас что с ним, роман?
— С чего вы взяли?
— Так… Элементарная наблюдательность. Хотя, признаюсь, вы не очень похожи на влюбленную даму. Скорее, — Женя пощелкала пальцами в воздухе, — Скорее вы мне напоминаете Шарлоту Люпен. Помните, это героиня одной из пьес Мартина Задега «Шарлота и Шарль»? О! Мне как-то довелось играть это замечательную женщину. Правда, еще в ГИТИСе, на дипломном спектакле. Так вот, Шарлотта была женой одного полководца. Маленького, страшненького, но очень талантливого. Почти гения. Думаю, в пьесе намекают на самого Наполеона. А ее обожал другой человек. Генерал, красавиц, сердцеед Шарль де Бронте. И все три действия пьесы Шарлотта разрывалась между своей безответной любовью к мужу, который открыто изменял ей со своей фавориткой, и отчаянным желанием влюбиться в красавца Шарля.
— Вы это к чему? При чем здесь я? Или Георгий Петрович?
Женя помолчала, затем глупо хихикнула… Хотя, может, и не глупо, но меня сегодня раздражало в ней буквально все.
— Вы смотрите на Георгия так, как у меня никогда не получалось посмотреть по роли… С ожиданием любви. Да! Именно так. Признайтесь, ведь он вам совсем не нужен. Хоть и интересен. Вам льстит его внимание, но ваши мысли где-то далеко-далеко. Хотя и другой женщине, скажем мне, вы своего кавалера не уступите ни за что.
— Да ну, бред! Мы с Георгием Петровичем друзья. Друзья, да и только, — я вздохнула, — А вот и наш коньяк! Давайте что ли выпьем за ваш спектакль, талант, успех… За что там еще пьют после спектакля?
— Да ладно! При чем здесь спектакль? Давайте выпьем за вас, Витолина. Пусть у вас в жизни все будет лучше, чем у моей героини. Ведь по пьесе Шарлотта бросается в Сену, не в силах пережить измену мужа. И спасая ее, погибает Шарль. В общем, все умерли.
Женя опять глупо хихикнула.
— Да что вы каркаете? — я отшвырнула от себя салфетку, которую не замечая того, мяла в руках, — Пейте свой коньяк. И, знаете, лучше без тостов…
— Не сердитесь, Витолина. Вот увидите, все будет хорошо.
Странно, но дальше ужин прошел относительно спокойно. Мы говорили о всяких пустяках, о работе Жениного мужа в провинции, о их неразумном желании сменить заштатный театр на московские подмостки. Безусловно, я так или иначе пыталась вывести разговор на Валерию Чижову, чтобы образ талантливой пародистки (или как там ее еще назвать) оформился в моей голове окончательно. Шпартко, как мне показалось, Чижовой явно завидовала. Мне никогда не понять театральный мир, где одна — талантливая и, в целом, удачливая актриса, можно сказать прима, так раздражается в адрес другой коллеги по цеху, у которой и ролей-то, собственно, не было. По словам Жени у Чижовой в жизни был только один кумир — пресловутый золотой телец. Она могла в любое время «забить» на спектакль, уступив свое место актрисе второго состава, если, скажем, Валерии светил небольшой конферанс на каком-нибудь корпоративе. Она ехала на мероприятие, даже если гонорар составлял всего двести долларов, напрашивалась у временных работодателей на ужин, на бесплатную выпивку. Даже заказала себе визитные карточки с золотым тиснением, которые не стесняясь, вручала всем гостям ресторана. Точнее, гостям мужского пола. А еще точнее, тем мужчинам, которые, по мнению Леры, могли бы обеспечить ее содержание. Она даже не стеснялась рассказывать в театральной курилке, что ее заветная мечта — брак с олигархом — легко может подождать, лишь бы сейчас и сегодня Леру обогрел и приласкал кто-то, у кого бумажник набит золотыми или платиновыми кредитками.
Самое смешное, что все эти рассуждения слышал и павший ее первой жертвой главный режиссер, и его супруга, и даже сама Женя. Слышать-то слышали, но вот внимания не обратили.
Два часа нашей болтовни пролетели почти незаметно. Евгения изрядно захмелела, а я все чаще и чаще поглядывала на часы, ожидая возвращения Гоши. Поэтому, когда телефон зазвонил, я мгновенно схватила трубку, даже не взглянув на номер.
— Алло, Витолина Витальевна? — раздался в трубке нежный девичий голосок, — Это я, Настя Христенко. Вы слушаете?
— Да, — прохрипела я в трубку, мучительно краснея.
— Завтра в 12 дня я буду в Москве. Простите, мы не могли бы с вами увидеться?
— Мне не о чем с вами говорить.
— Витолина Витальевна, пожалуйста, не кладите трубку. Если вы откажитесь со мной увидеться, я покончу с собой.
Из трубки понеслись отчаянные рыдания.
— Что случилось? — стараясь казаться бесстрастной, поинтересовалась я, чувствуя, что где-то на самом донышке сердца горячим-горячим пульсом начинает биться надежда.
— Я не могу сейчас говорить. Сережа вот-вот вернется. Я наберу вас завтра, как только прилечу.
И Настя положила трубку. А я, растеряно глядя на Евгению, глупо улыбнулась, допила коньяк и с удовольствием закурила.
Уже поздно ночью, когда мы с Эрнстом возвращались в дом Качаловых, я, наплевав на правила хорошего тона и полностью игнорируя новости, которыми собирался со мной поделиться Гоша, тихонько дремала на заднем сидении его автомобиля. Пускай меня простят все Качаловы мира, мне сегодня было не до их проблем. Уже через двенадцать часов нам предстоит встретиться с Настенькой. И, я уверена, встреча эта подскажет, есть ли у меня впереди будущее, или мне, как той самой Шарлотте Люпен из пьесы какого-то незнакомого французского автора предстоит броситься с моста в Сену. Точнее, в нашем случае, в Москва-реку.
10 октября (понедельник)
В шесть утра я уже не спала. Да и кто бы удержался в постели на моем месте, будь он трижды сова и соня? Мне сегодня предстоит самое ответственное, пожалуй, свидание за последние лет двадцать — встреча с потенциальной женой моего мужа. Идиотизм? Не скажите. Я, например, всегда была уверена, что в случае супружеской измены вела бы себя совершенно не так, как героини многочисленных сериалов и любовных романов. Ну, например, я бы никогда не опустилась до шпионажа, не стала бы изводить разлюбившего меня человека придирками и подозрениями. Какой в этом, объясните мне, смысл? Любовь не разбитая тарелка — обратно не склеишь. И уж, конечно же, меньше всего я бы захотела травить себя встречами с удачливой соперницей…
Но вот сейчас же — хочу! Дождаться не могу той минуты, когда увижу счастливые Настенькины глаза и ее округлившийся живот. Хотя нет. Животу быть еще рано. Да и плевать на живот! Желание мое откуда? Из тайных глубин подсознания, закабаленных скрытым мазохизмом? Ну, вот приду я, увижу эти самые глаза и что? Буду, как тот глупый ребенок расковыривать едва затянувшуюся болячку?
А может, я вопреки всему отчаянно надеюсь на чудо? На то, например, что встречусь с Настей, а она мне сообщит, что Сережа ее разлюбил и признался в том, что никогда не бросит жену. И не потому, что я какая-то смертельно больная (любимая, кстати, отговорка женатиков), а просто потому что без меня он жить не сможет?