— Ладно, Клара, не рыдай… Сейчас сама перезвоню Георгию Петровичу и всё выясню. Будь на связи, пожалуйста. Спать не ложись. Завтра выспимся…
— Да какой там спать, — всхлипнула очередной раз женщина и положила трубку.
А я начала искать в телефоне номер Эрнста. Не нашла. Потом вспомнила, что терзаю трубку Юли, и в раздражении швырнула ее на сидение. Достала из кармана свой аппарат. Он оказался выключенным. То ли аккумулятор сел, то ли я сама отключила мобильник, подспудно опасаясь проверочного звонка Гоши. Вспомнив пин-код и оживив телефон, набрала номер Эрнста. «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети», — равнодушно сообщил автоответчик. Ну что вы прикажете делать? Что нового мог узнать Гоша о моем Сережке? Где муж? Какая опасность ему грозит?
— Витолина, подъезжаем, — предупредил с переднего сидения Петр Иванович и поинтересовался — Что там случилось? Георгий нас вычислил?
— Я так поняла, что он узнал что-то важное и очень злился, что не может со мной связаться. — Почему-то мне не захотелось рассказывать друзьям о приказе Эрнста не предпринимать самостоятельных действий. И еще… я просто не смогла произнести фразу о том, что надо молиться, чтобы Толкунов нашелся живым…
Мерседес плавно притормозил на какой-то темной улочке. Механический голос из автонавигатора как раз сообщил, что до нужной цели осталось сто метров. Мы дружно опустили стекла и выглянули наружу.
Дома на улице Ясной были старыми, но, в принципе, добротными. Никаких покосившихся строений, разрушенных заборов, заброшенных избушек. Хотя, возможно, припорошивший землю снежок и почти полная темнота создавали иллюзию благополучия. Однако, и никакого коттеджа поблизости не было видно. Разве что в самом конце улицы едва светилось одинокое окошко, примерно на уровне второго этажа. Судя по всему, это и был нужный нам дом. Как минимум, единственный двухэтажный.
Петр вышел из машины и медленно пошел вперед, освещая дорогу фонариком. Нас он попросил пока не выходить из машины, а Колюне велел припарковать Мерседес поближе к какому-нибудь забору.
Ожидая возвращения Петра Ивановича мы все, даже Юленька, нервно закурили. У меня возникло стойкое ощущение, что время закручивается в какую-то тугую спираль, находится внутри которой физически невыносимо. Я выбросила окурок в окно и уже собиралась решительно открыть дверь, как вдалеке, примерно в районе того дома, где светилось окно, раздался собачий лай. Еще через несколько мгновений из темноты показалась бегущая фигура нашего старшего следователя. Колюня мгновенно подобрался и вытащил из-за пазухи пистолет. Господи, откуда он у него взялся?!
— Разворачивай машину поперек дороги! — заорал Петр Иванович издалека, — Срочно перегораживай улицу, слышишь?!
Два раза ему повторять не пришлось. Колеса взвизгнули в унисон с зарычавшим мотором, снежная каша фонтаном брызнула в разные стороны и грузный автомобиль замер посреди дороги.
— Юля, Вита! Срочно из машины! — Петр рванул мою дверцу.
— Что происходит? — успела спросить я кубарем вываливаясь на снег. — Ты что-то видел?
— Николай, мы с тобой за машину! Женщины быстро уходят до перекрестка и не высовываются! — коротко отдавал приказы старший следователь, игнорируя мои вопросы.
— Я никуда не пойду, пока ты все не объяснишь! — заорала я и демонстративно прислонилась к автомобилю, правда сзади, там же где присел Колюня. В короткие ботинки тут же набился противный мокрый снег, а ладони, которыми я цеплялась за Мерседес заледенели.
— Черт! — ругнулся Петр Иванович, — Вита, не будь дурой! Там во дворе наш знакомый Пежо. И они сейчас собрались уезжать! В конце улицы, возле их дома — тупик, так что проехать они смогут только здесь. Точнее, теперь не смогут проехать… Но, уверен, попробуют!
— Кто они?!
— Лемешев, твой муж и еще один мужик, незнакомый… — замешкавшись на секунду с ответом, и отводя глаза в сторону пробормотал Петр, — И они, похоже, вооружены…
Договорить ему не дал звук включенного двигателя и неверный свет фар, который сначала заметался где-то в конце улочки, а потом, сфокусировался и резанул прожекторами прямо в сторону нашей машины. Мы дружно присели.
— Бегите, девочки, — прошептал Колюня и вытер рукавом куртки вспотевший лоб.
Но мои ноги словно приросли к земле. В это момент несущийся на нас автомобиль замер на расстоянии метров двадцати. Сразу с трех сторон распахнулись дверцы. Свет фар слепил глаза, мешая рассмотреть что-нибудь в деталях. Но это был он — серебристый монстр, машина-призрак, которая появлялась в самые поганые мгновения моей жизни.
Скрученная до предела временная спираль, лопнув, синхронно с первым выстрелом, яркой стрелой взвилась в небо. От Пежо в нашу сторону бежал человек. Даже в полной темноте, даже в тот момент, когда голова, казалось, перестала соображать, превратившись в комок липко-обжигающего страха, я не могла не узнать бегущего. В какой-то чужой, распахнутой рыжей куртке и видневшейся из-под нее белоснежной рубашке ко мне мчался мой муж… Мой самый любимый человек…
Я вскочила, чтобы броситься ему на встречу и защитить от выстрелов, которые, как мне показалось, звучали теперь со всех сторон. Сергей затравленно оглянулся и ускорил бег. Повторяя его движение, я тоже обернулась и в ужасе закричала. С другой стороны улицы прямо на нас молчаливыми черными тенями неслись огромные страшные фигуры, державшие наперевес, наизготовку смертоносные автоматы Калашникова. Не помня себя я бросилась навстречу к мужу…
Нам оставалось всего несколько шагов до встречи, как вдруг Сережка резко споткнулся, словно налетел на невидимую преграду, вытянул вперед руки и упал в снег. Одним прыжком я преодолела оставшееся расстояние. Сергей лежал на спине, странно подвернув ногу. На груди, под белоснежным воротничком алел пионерский галстук. Боже, зачем он его одел? И почему этот галстук такой мокрый?
Не успев ничего, понять я отлетела в сторону, сметенная какой-то огромной тушей, навалившейся на меня сзади. Лицо уткнулось в противную ледяную кашу, мгновенно заполнившую рот, нос и даже глаза. Я попыталась вздохнуть и поняла, что вместо воздуха в легкие проникает только эта холодная жижа, скрипящая на зубах глиной и песком. Я тонула, лежа на твердой земле….
22 октября (суббота, раннее утро).
— Ну, вот и очнулась наша красавица!
Голос Колюни я услышала раньше, чем успела открыть глаза и увидеть незнакомую комнату, обитую вагонкой и украшенную расписными жестовскими подносами, расписанными под Хохлому красно-золотыми разделочными досками и сине-молочными гжельскими тарелками. Судя по большому буфету с посудой, плитой и мойкой, расположенным у дальней стены, большому столу, на котором веселой гурьбой сгрудились краснобокие чайные чашки и добротным деревянным табуреткам, накрытым клетчатыми попонками, я находилась на чьей-то кухне.
Приподняться у меня не получилось. Клетчатая занавеска слева от меня почему-то зашаталась и поплыла перед глазами взад-вперед как на качелях.
— Сергей Тимофеевич! Витолина проснулась! — закричал куда-то в сторону наш водитель и тут же склонил ко мне сове бледное лицо с огромными сияющими черными глазищами. — Как ты себя чувствуешь?
— Где мы, Коля? Я что, спала? — я не успела задать и десятой части тех вопросов, которые крутились на языке, как вдруг внезапно какой-то вихрь подлетел ко мне, приподнял над полом, закружил и затормошил, до боли стиснув ребра. Еще не понимая, что произошло, но уже чувствуя, что случилось что-то очень хорошее, я осторожно вдыхала очень знакомый, чуть горьковатый, пахнущий одновременно мандарином и свежей травой, самый любимый запах на свете.
— Только не пугайся, — засмеялся Толкунов, аккуратно усаживая меня в кресло. Пол подо мной незамедлительно снова зашатался.
— Да что это такое, черт побери! — ругнулась я, затравленно оглядываясь, — Почему все плывет?
— Потому что это кресло-качалка, — мгновенно ответил на вопрос откуда-то из-за спины муж и придержал рукой мою голову, — Оглядываться не рекомендую!
Собравшись с силами я вынырнула из его теплых ладоней и оттолкнувшись резко поднялась с кресла, едва не улетев на средину комнаты. Упасть мне не дал подоспевгший Колюня.
— Не ушиблась? — подбежал сзади Сергей.
И тут я увидела его лицо. Точнее, не лицо, а распухшую багрово-синюю маску с заплывшими глазами, запекшейся черным цветом ссадине на подбородке и разбитой бровью.
— Господи, что это? — в ужасе заорала я, узнавая и не узнавая самое любимое на свете лицо.
— Ну я же говорил, — захохотал Сергей, — Видок у меня, Коляныч, не для слабонервных.
Николай (еще один дурак, откуда только они взялись на мою голову?) почему-то тоже засмеялся.
Через полчаса я с удовольствием пила обжигающий чай из дурацкой пузатой чашки и пыталась слушать рассказ Толкунова, каждый раз содрогаясь от ужаса, когда он подносил к своим опухшим, разбитым губам кусок мягкой свежей булки с маслом.
— Извини, Виток… Просто так проголодался за эти дни, что никак не могу остановиться. И больно…, а ем. Прямо напасть какая-то.
— Счастье, что Гоша со своими орлами и ОМОНом вовремя приехал, — вмешался в разговор Колюня, не отрывая влюбленных глаз от Толкунова, — Иначе нас бы всех положили, как котят… Пистолеты у нас с Ивановичем ведь газовые…. Так, детская игрушка. А у этих, на Пежо — целый арсенал. И еще Витолина прямо под пули рванула… Когда на нее Георгий Петрович сверху свалился, я думал все — кранты — убили обоих….
— Но каким образом Гоша оказался в Пахре? — я никак не могла поверить, что все уже закончилось. И закончилось так счастливо.
— Да он мне только пару слов успел сказать, — хитро прищурился Колюня, — Злой был на тебя — жуть! Когда Георгий Кларе звонил, они уже сюда с ОМОНом ехали и то, что ты удрала не только из больницы, но и из дома его очень напрягло. Потому как сразу стало понятно, что ты…, в смысле — мы, в Пахру лыжи навострили. А Гоше его приятельница журналистка, которая статью готовила, материал интересный откопала. В двух случаях с уехавшими за границу наследниками фигурировало одно и то же лицо… Короче, в списках бывших сотрудников этих олигархов присутствовал бухгалтер — Лемешев Карл Иванович! Ну и, кроме того (это, кстати, уже мы узнали, только значения не прид