Я добралась до берега до того, как солнце достигло пика. Я не шла вдоль воды, ведь там было людно. Хоть и было время Сбора, жизнь продолжалась. Я видела рыбаков, мальчиков с гусями, девочку с маленьким стадом коз. Порой я видела, как люди сдвигаются к краю дороги, слыша топот копыт, возвещающий о прибытии группы Силовиков в черном на больших темных конях. Они двигались парами, упряжь звенела серебром, головы скрывали кожаные шлемы, а на круглых щитах был виден Олень Олбана – эмблема короля. В основном, они двигались на восток, словно возвращались в Летний форт, где Кельдек жил в теплое время года. Я дрожала. Король может сейчас быть там. А мой путь проходил рядом с тем местом, я могла пересечься на пути с Силовиками. Я и дня не проживу, если такое случится. И я шла по лесу, деревья скрывали меня.
Я неплохо продвинулась вдоль берега, до сумерек я увидела среди буков поселение Среброводья чуть дальше холма. Там были дома, была стена, был дом атамана с башней. И во дворе между амбарами и сараями что-то было лишним. Я замерла в тени деревьев.
Небольшая группа собралась на открытом месте: мужчины, женщины, дети – жители поселения и слуги атамана. Они стояли безмолвно с мрачными лицами. А вокруг них были Силовики с оружием. Никто не бежал. Не кричал. Ничто не горело. Но там, где в центре рос красивый дуб, который я хорошо запомнила, ведь его тень любили курицы и собаки, как и дети, теперь была тьма. Веревка свисала с крепкой ветки, Дункан стоял под ней, балансируя на стуле. Силовик в маске стоял за ним. Я смотрела, продрогнув до костей, а Силовик забросил петлю на шею Дункана и затянул.
- Нет, - выдохнула я. – О, нет, - жена Дункана была в безмолвной толпе, как и его дети и верные слуги, все люди из его дома. Я представила, как они шикают на детей, боясь, что крик не вовремя принесет такую судьбу и им.
Я хотела закрыть глаза. Хотела отвернуться. Часть меня протестовала: «Это не моя история, не мой народ. Я отвернусь и уйду. Притворюсь, что не видела». Но я держала глаза открытыми, я видела, как вешают хорошего атамана. Когда все закончилось, Силовики отошли, и друзья Дункана сняли его. Жена опустилась рядом с ним, закрыла его глаза. Силовики стояли вдали, пришли они, похоже, только ради этой казни. Некоторые из них уже ехали к воротам, хотя пятеро или шестеро остались.
Тишина спасла жену Дункана. Она выбрала другой путь. Она не рухнула на тело мужа, рыдая. Она встала, вскинув голову, и рявкнула смелые слова в сторону убийц. Я застыла, глядя на нее, заметила, что старик с трудом удерживает ребенка – сыночка атамана, наверное – чтобы он не побежал к ней.
Ее убили одним взмахом меча. Ее голова откатилась, оказавшись рядом с ногами застывших свидетелей. Убийца вытер оружие о траву, бросил несколько слов толпе, пряча меч в ножны. Старик зажимал рукой рот мальчика; я видела, как женщина закрывала их.
«Хватит, - просила я Силовиков. – Не нужно здесь еще больше зла».
Убийца развернулся, забрался на коня и направился к воротам поселения. Он был последним. Он уехал на дорогу и пропал из виду, и ненормальная тишина исчезла. Старик отпустил мальчика. Он не пошел к маме, лежавшей в луже крови, как и не пошел к отцу. С диким яростным воплем он бросился за Силовиками, словно один мальчик мог одолеть их. Трое или четверо мужчин побежали за ним, мешая ему. Он боролся с ними. Он рыдал, а старик, его дедушка, скорее всего, держал его, пока тот изливал ярость. Другие подошли к останкам жены атамана, накрыли одеялом Дункана, чтобы не мучить детей, которые не должны были этого видеть.
А мне пора идти. Я ничего не могла здесь поделать, Олбан стал страшным местом. Что будет с этим народом, если их глава и его жена убиты? Я слышала, что Кельдек любил садить местными лидерами своих людей, не думая о традициях семей и кланов. Кто-то должен был управлять народом, кто-то должен был спасать во времена беды. Я не знала, чем Дункан заслужил такой конец: приютил беженца, выразил сомнения или использовал магию? Атаман был хорошим, народ любил его. Мне хватил двух дней, чтобы узнать это. Я шла, представляя открытое место, окруженное стеной, пустое, кроме дерева без листьев. И на земле было большое красное пятно. У пятна остановился пес. Слышались рыдания, а на вершине башенки висело новое знамя – гордый олень Кельдека, короля Олбана.
Я шла так долго, как только могла, вдоль озера, пока меня не остановила темнота. Я не разводила костер, ведь Силовики были близко. Я не могла так рисковать. Я провела холодную ночь, прижавшись к валуну, и отправилась на рассвете. Я запомнила этот урок. Я не буду искать ночлега у людей.
К следующей ночи я добралась до водопада, который добрый народец назвал Девичьими слезами. Все было, как они и описывали – брызги спадали на покрытые мхом камни. Рыбы с белыми брюхами плавали в темноте в неподвижном пруду над водопадом, и когда я опустила в воду нить, тусклый лунный свет словно приманивал их к крючку. Я прошептала благодарность богам за щедрость, быстро убила рыбу и насладилась лучшим ужином после каши Флинта. Уриска не было ни видно, ни слышно, хотя добрый народец предупреждал о нем. Я и раньше о нем слышала – бабушка рассказывала, что это самые одинокие существа в Олбане, они всегда жили под водопадами.
Я укуталась в накидку Флинта, закрыла тканью уши и уснула в тепле углей, что были красно-золотыми в тенях, журчание воды успокоило меня.
В темноте полуночи пронзительный вопль ударил по голове, разбудив меня.
Я заставила себя застыть против инстинктов. Стенания продолжались, у меня стучали зубы, и стыла кровь. Слов не было, но я чувствовала горе существа, его одиночество, желание дружбы.
«Не говори с ним, или он пойдет за тобой. И никогда не отпустит», - можно было и не предупреждать меня. Я знала об этом с трех лет, когда мы с Фарралом играли в уриска, появляясь из укрытия с воплями, протягивая руки, пока жертва старалась молчать и не шевелиться. Теперь настоящий уриск кричал в нескольких шагах от меня, я дрожала в коконе накидки. Нельзя двигаться, нельзя успокаивать, хоть и хотелось.
«Все хорошо. Я приду к тебе. Я останусь с тобой и поговорю», - было легко это сказать, так просто, но я не могла. Если заговорить с уриском, он будет с тобой вплоть до смерти, цепляясь, свисая с плеч, пробираясь в кровать. Холодный и мокрый спутник. Если я помогу ему, он пойдет за мной. А это подвергнет меня только большему риску, хоть и само будет в опасности.
Отношения людей и доброго народца были запрещены законом короля. Нельзя было говорить и смотреть друг на друга. Этот закон давно удивлял меня. Брат говорил, что Кельдек боялся магии, но ведь магия была разрешена при дворе короля.
Я больше не спала, но молчала, а голос уриска перерос в жалобные рыдания, и я видела свои печальные воспоминания, парад потерь и горя от маленьких из детства – потерянная любимая игрушка, обидные слова друга – до смертей родных. Я вспомнила о хорошем атамане Среброводья и его смелой жене. Я думала о людях, погибших при Сборе в Темноводье и сотнях других похожих поселениях. Рыдания продолжались, а я оказалась близкой к отчаянию. Путь был длинным. Я не знала, существует ли место, о котором говорил Фаррал. Мне нужно пересечь горы, а листья уже стали красными и золотыми. Я была девочкой, как и говорил добрый народец. Это было глупо. И невозможно…
Слезы застилали глаза, они капали на шерсть накидки Флинта, и я вдруг спохватилась. Нужно продержаться до рассвета. По сказкам уриск затихал, когда вставало солнце. Держись. Молчи. И, вспоминая ужасную ночь, когда Силовики пришли в дом бабушки, я думала: «А ты умелый». Вдыхая запах накидки, я заставляла себя думать о Флинте, внезапном спасителе. Я не знала его мотивов. Но он доказывал, что в Олбане еще существовала доброта.
Это хорошее воспоминание светило мне в одинокие часы ночи. Солнце взошло, и уриск замолчал. Встав, я обнаружила влажные следы вокруг меня. Каждый был похож на человеческий, но уже и со следами перепонок между тремя пальцами.
* * *
До восточного края Среброводья от Девичьих слез два дня пути. Местность стала пастбищем. За этими полями виднелись холмы, тропа вела к одинокому озеру, названному Скрытыми водами, местом темных воспоминаний. Там был бой, атаман против атамана, клан против клана, сын Олбана против сына Олбана. Многие погибли. Когда мы с отцом проходили там, направляясь в другую сторону, воздух был полон голосов, словно отряд мертвых воинов остался в каменистом озере, эхо голосов отражалось от камней. Я не хотела идти туда снова, но другого пути не было.
Я ждала под последними деревьями, пока сгустятся сумерки, изучая взглядом местность, думая об укрытии. Когда я решила, что достаточно темно, я пошла. Я двигалась, как тень, перебегая из одного укрытия в другое, и каждая частичка меня ожидала опасность. Скопление камней, каменная стена. Куча мусора, гора торфа. Огороженное пастбище, в котором кудахтали сонные куры, а коровы жевали сено, фермерский домик с огоньком за закрытыми ставнями. Если не так шагнуть, нападут псы. Я думала о яйцах, о ячменном хлебе, свежем молоке и масле. Я шла. Когда я прошла последнюю ферму, последний теплый огонек, последнюю блеющую во сне овцу, передо мной оказался холм в камнях, и я забралась в небольшую пещеру, устроившись там. Где-то неподалеку журчала вода. Если я правильно помнила, то этот ручей назывался Отток, и рядом с ним был проход к Скрытым водам. Отправлюсь на рассвете.
Земля была твердой. Я не могла спать. Холод пронзал меня, и даже толстая накидка Флинта не спасала. Я не могла развести костер, он будет маяком, покажет, где я. Тело болело. А еще со мной играло сознание. Я ничего не видела от доброго народца после той ночи споров о семи, хотя по пути вдоль Среброводья я чувствовала тихие шаги за спиной, но когда я оборачивалась, в лесу были лишь движущиеся тени. А здесь, в неуютном склоне холма, мне казалось, что за мной кто-то следит. Пару раз за ночь мне казалось, что журчание ручья скрывает голоса, и в потоке слов я понимала только «Нерин». Сверху летала сова, странно ухая. Печаль в ее крике призвала слезы.