– Вижу, ты переполнен желанием отмывать бойцовский ринг. – Со смешком полковник Роддс опустился на железную скамью рядом со мной. Он пихнул мое колено своим. – Почему ты до сих пор торчишь здесь, когда я велел вам всем убираться?
– Это был приказ? – спросил я с ноткой озорства, чтобы скрыть грусть в своем голосе.
– Как будто вы, малолетние засранцы, слушаете мои приказы, – усмехнулся полковник.
– Тогда я предпочел бы посидеть здесь.
Некоторое время мы оба молчали, снег за окном превратился в сплошное белое полотно, закрывающее вид на серое сумрачное небо. Снежинки ударялись о деревянные рамы и стекло, что обычно бы вызвало лишь головную боль, но сегодня дребезжание, вызванное этим столкновением твердой поверхности со стихией, подобно дрожащим струнам успокаивало нервы. В комнате, в которой я жил, окна были больше, и звук был бы не такой, он бы только раздражал уши, поэтому я оставался прикованным к месту в попытке утихомирить мрачное настроение.
– Знаешь, я тоже порой грущу, и это нормально, – нетипично для себя проговорил Роддс. – Мне жаль, что тебе пришлось пережить так много для обычного ребенка, но есть вещи, которые уже никак не исправить.
– О чем вы грустите? – спросил я, не желая, чтобы разговор прекратился и я снова остался один.
Мне нравилось разговаривать с полковником, он стал для меня кем-то вроде отца. Для нас всех. Он спас нас в конце концов, поэтому мы тянулись к нему, как первые ростки тянутся к солнцу после долгой зимы.
– Скорее, о ком, – сказал Роддс после недолгого молчания. – У меня тоже была семья, но тот мир, в котором мы живем, слишком жесток для невинных людей. Иногда мы отказываемся от чего-то не по своей воле, иногда это отбирают силой, такова жизнь.
– И какой из двух случаев ваш? – я перевел на него взгляд, уловив проблеск душевной боли. На занятиях нас учили различать эмоции на лицах людей, улавливать телодвижения и мимику, поэтому я смог бы распознать скорбь, если бы это была она. Может быть, во мне самом и было мало места для полного диапазона эмоций, но в чтении других я был силен в свои пятнадцать.
– Некоторые вещи делают нас уязвимыми, Джош. Такие как семья, например. Сколько бы тренировок по контролю над собственным разумом ты ни пережил, рано или поздно случится нечто, что вырвет из тебя душу и вывернет ее наизнанку. Тебе повезло в некотором смысле. – Он замолчал, и я почти рассмеялся.
Ну да, какая гребаная удача – потерять всю свою семью и попасть в лапы торговцев плотью. А потом оказаться в положении, когда стены слишком тесные, а мир вокруг слишком огромный, чтобы быть в нем одиноким подростком, почти забывшим о том, какой должна быть нормальная жизнь. Вот такая уродливая изнанка долбаного мира.
– Если бы у меня был выбор, я бы все равно выбрал семью, – сказал я, воспользовавшись молчанием. – Лучше уж так, чем дрейфовать всю жизнь в одиночестве.
– Ты и понятия не имеешь, о чем говоришь, Джош. Когда на мою жену впервые напали, она была беременна нашим ребенком. Я бы врагу не пожелал пережить тот ужас, который испытал я, увидев пистолет у ее виска. Все, о чем мог думать, – ее безопасность. И тогда я отключил голову, просто действовал по инерции. К счастью, с ней все в порядке, но мне пришлось уйти, чтобы сохранить то единственное, ради чего мы все здесь боремся. Пока они живут безопасной жизнью, я буду делать все, что от меня зависит, даже если для этого придется их оставить.
Тогда я пытался спорить, доказывая свою точку зрения, приводя бесчисленные аргументы в пользу вещей, о которых в полной мере не знал. Спустя годы я стал сторонником учений Роддса, он вырастил меня по своему подобию и заложил в мою голову множество знаний о жизни. Может быть, он рассчитывал, что я передам их новобранцам, а те уже – новым поколениям и так дальше, но я держался в стороне от всего, что могло вызвать хоть какую-то привязанность. Запирал чувства и эмоции усилием воли, потому что уяснил, что они делают людей слабыми. Единственные близкие мне люди – это Линк и Уэйд, и каждый из нас троих прекрасно понимал, что следующего дня может и не быть, поэтому я смотрел на все с холодной головой, убивая в себе все человеческое, чтобы стать эффективным там, где действительно мог быть полезен.
Все изменилось.
Я понял это в день, когда открыл чертову папку и взглянул на прекрасное лицо невинной девушки, которую должен был защищать. Это должно было стать обычной работой, но я облажался перед собой и собственным сердцем.
Теперь, когда напряженный голос Уэйда пронзил воздух салона, все мои инстинкты пришли в движение, чувства обострились, как только в словах промелькнуло имя Элси. Я наконец понял то, о чем пытался сказать мне полковник, и мое гребаное сердце практически взорвалось от ужаса, когда я увидел, как двое людей бегут по тротуару слишком близко к девушке, которую я люблю. Гораздо ближе, чем я.
Я не думал, когда выскакивал из машины, преодолевая собственный предел скорости и боль в раненом боку. Когда ее полные страха глаза расширились при виде меня, она застыла на месте. Тогда я облажался во второй раз, прокричав ее имя. Но у меня не было времени осмысливать все это, потому что мое тело уже взмыло вверх, когда ноги оттолкнули его от земли; двумя быстрыми шагами я подлетел к ублюдку, что протянул нож, зависший в считаных сантиметрах над головой Элси, и, развернувшись, ударил парня в висок каблуком ботинка. Резкая боль вспыхнула в области раны, но все, что я мог ощущать, – необходимость бороться. Почувствовав, как второй громила переключился на меня, пока Уэйд присматривал за первым, я выбросил локоть назад, ударяя сукиного сына в кадык, и повернулся к нему лицом, хватая и заламывая его руку. Голова парня ударилась об асфальт, издавая тошнотворный треск, от которого внутри меня разрослось чувство полного удовлетворения эпических масштабов.
Я посмотрел туда, где Элси все еще сидела на тротуаре, и в теплых карих радужках, направленных на меня, увидел долбаное послание. Она выпрямилась и на дрожащих ногах поднялась во весь рост, поднимая рюкзак с асфальта и не переставая смотреть на меня с примесью шока и боли.
– Ты в порядке? – спросил я, стараясь смягчить свой тон и придать лицу менее угрожающее выражение.
Элси приоткрыла рот, хватая пыльный разгоряченный воздух мегаполиса, но оттуда не вырвалось ни звука. Плохой знак. Потом она оглядела картину перед собой, и я уже знал, что за этим последует, поэтому лишь слегка покачал головой, призывая не делать того, что она задумала. Мои руки все еще удерживали нападавшего, который пытался вырваться из захвата, дергаясь и скуля, но несмотря на то, что он был крупнее, я прекрасно знал, как обездвижить человека почти без усилий.
– Не надо, – одними губами прошептал я, глядя, как Элси попятилась назад, прижимая рюкзак к груди, словно это непробиваемый щит, а я – долбаная опасность.
Она не ответила, быстро развернувшись и рванув в толпу так быстро, что я на мгновение стал горд ее инстинктом выживания.
– Блядь! Держи его! – приказал я Уэйду, отпуская кусок дерьма, барахтающийся на асфальте, и пускаясь в погоню.
– Да, сэр, – прохохотал придурок мне в спину.
Элси
Два преследования за один день – это как-то чересчур, но это то, во что превратилась моя жизнь. Только, в отличие от первого раза, теперь я даже не знала, хочу ли не быть пойманной, поэтому продолжала нестись по улице, не разбирая дороги. Мысли перепутались и превратились в кашу, я чувствовала тяжелый взгляд, направленный мне в спину, его импульс воспламенял кожу, заставляя ее гореть, ноги не слушались, сердце грозило выскочить из груди от не поддающегося биологии количества ударов.
– Остановись! – прокричал Уилл, и по его голосу я поняла, что он гораздо ближе, чем думала.
Глаза шарили по тротуару в поисках пути к отступлению, я совершенно инстинктивно нырнула в ближайшее кафе и без разрешения метнулась в сторону запасного выхода. Несколько людей, одетых в поварскую форму, обернулись в сторону распахнутой мною двери, один из них принялся размахивать скалкой и кричать, чтобы я убиралась.
– Простите, пожалуйста, простите. Мне очень жаль, – запыхавшись, выдала я, перебегая от стола к столу, прикрывая голову рюкзаком, задевая висящие сковородки. Железная дверь, ведущая на выход для персонала, открылась, и на пороге возник мужчина с ящиком картофеля, мы столкнулись, отчего овощи посыпались прямо на пол, но я не растерялась и выбежала на улицу, умоляя тело не сдаваться.
В промежутке между двумя зданиями воняло плесенью и отходами, от асфальта исходил жар, поднимая клубы смрадного пара, я старалась не поскользнуться, пробираясь в сторону ближайшей улицы, на ходу оглядываясь. И тут чья-то рука вынырнула из-за мусорного контейнера, утягивая меня глубже в сторону здания. Другая дверь открылась, и меня запихнули в темное тесное пространство, похожее на кладовку.
Жалкая попытка борьбы за свободу обернулась неудачей, мужчина был сильнее и выше меня почти на две головы, его хватка на моей руке была крепкой, но на удивление нежной. Я не видела его лица, но чувствовала аромат знакомого одеколона, и мои дрожащие ноги подгибались вовсе не от усталости после неожиданной спринтерской гонки. Наше дыхание смешалось, и Уилл издал мучительный вздох.
– Я могу объяснить, – сказал он, освобождая мою руку из захвата, вслед за этим костяшки его пальцев мягко пробежались по моей скуле. – Пожалуйста, не беги.
Я все еще пыталась отдышаться, судорожно хватая воздух открытым ртом, глядя в темноту перед собой.
– Ты… ты… Кто ты такой? – только и могла спросить.
– Это не лучшее место для разговора. Позволь отвезти тебя туда, где безопасно. – Теплые пальцы пробежали по углу моей челюсти в сторону уха, а потом спустились по волосам, пропуская пряди между собой. – Ты можешь мне доверять, Фиалка. Я не враг.
– Доверять? – В приливе возмущения я толкнула Уилла в грудь, но он был тверд как камень, даже не пошатнулся. – О каком доверии мы говорим? Ты солгал, что не знаешь меня. Кто ты, черт возьми, такой?