– А это кто?
– Отец Олаф говорил: где война – там стервятники, – сказал Арвет. – Он воевал в Африке. Я раньше думал, что он это про птиц. Но эти твари похожи на детей Роты. Ты помнишь их, Лас?
– Заметят – нападут сразу, – Лас встряхнул гривой.
Юноша запрыгнул на оленя, выхватил меч:
– Как думаешь, помнят меня?
– С чего бы? Такая мелкая сошка у них даже между зубов не застревает.
– Я застряну, – пообещал Арвет, и олень прыгнул в небо.
Лас схватил оторопевшую Дженни за шиворот, как котенка, забросил на спину.
– Вы что делаете? – взвизгнула она.
– Расчищаем путь. Шаман в небе, я на земле. Ты найдешь Дьюлу быстрее всех.
– Надо же план придумать?! Вы чего все без меня решаете?
– План простой – мы отвлекаем нечисть, а ты ищешь серого волка, – лес пронесся мимо единым черным тоннелем, и фосс, встав на тихой улочке, заколотил по пыли толстым хвостом.
Не медли! – Лас запрыгнул на остроконечную крышу, помчался прочь, сшибая черепицу. Тени наверху заволновались, разомкнули вихрь, потянулись вниз.
«Где я?»
Под ногами хрустело битое стекло. Дженни бежала мимо уличных клумб: астры, пионы, розы раскрыли бутоны, на лепестках блестела вода – ночью их полили. От их нетронутой красоты хотелось выть.
Окна, выбитые рамы, закоптелые зубы-осколки. Кирпичные стены в рытвинах от пуль.
Сгоревшие машины, брошенный скарб – чемоданы сумки, бумаги, много бумаг, целая пропасть бумаг, словно это был город одних писателей.
Бежала по улице и не могла ни слова разобрать на вывесках и надписях.
«Что за алфавит? Кириллица? Может, я на Балканах?»
Ни следа Дьюлы.
«Он из балканского Магуса, – мысли были короткие, как выстрелы. – Я в его прошлом?»
Как красив был этот городок…
По утрам жители выходили и пили кофе в беседках, а те, кто попроще, ставили столики в закрытых дворах, под пологом винограда и плюща. Дети звали друг друга играть, стуча мячом в закрытые ворота. Жасмин и розы цвели в палисадниках, старушки поливали их по утрам. Коты спали на подоконниках, дергая хвостами, и свежий ветер с горы затекал в дома.
Дженни миновала горящую машину.
За машиной лежало тело. Девочка. Лет восемь. Розовые сандалии не сгорели.
Девушка села на горячий асфальт, протянула руку, но коснуться так и не смогла. Она обвела глазами площадь, она не хотела, но считала – раз, два, три… восемь… двенадцать.
Двенадцать тел.
Дженни дотянулась до сандалии, сжалась от острой боли, пробившей сердце.
Выпрямилась:
– Мама и папа хотели увезти тебя. Посадили в машину. Стреляли уже за школой, а папа улыбался и говорил, что все ерунда, вы сейчас уедете, быстро-быстро и далеко, а потом ваши солдаты выбьют этих гадов из города…
Девушка вытерла щеки.
– А потом ты уже не помнишь. Спи, Марушка. Все кончилось, не плачь.
Кто плачет? Мертвая девочка льет в темноте слезы, или это она, живая, плачет за нее?
Дженни повернулась к автомобилю, отвела взгляд от горящих глазниц мертвецов.
– Вы не успели. На город напали еще до рассвета. Когда началась стрельба на блокпостах, вы хотели увезти дочку. Но они уже вошли в город… Спите, здесь нет вашей вины.
Ветер налетел, погасил огонь в машине, подхватил и понес по ветру пыль, которой стали Марушка и ее папа с мамой.
Дженни вышла на площадь:
– Вас всех убили. Весь город. За что?!
«Это кажется, – толкнулась спасительная мысль. – Это же Дорога Снов, это ловушка. Ищи Дьюлу, не обращай внимания…»
«Как я могу? Закрыть глаза и не видеть их боли? Кто это сделал?!»
Надо делать дело. Плакать она будет потом!
«Лас сказал, что война. Черт, да я слышала про эту войну где-то на Балканах. Но что за война, на которой убивают детей?»
Она побежала. Чем сильнее было желание на Дороге Снов, тем быстрее оно выполняется. Дома слепились в размытые стены тоннеля, а она все разгонялась, пока воздух не уперся ладонью в лицо, да так, что не вздохнуть.
Город кончился. Дальше пустырь, накатанное торжище, на каких испокон веков проводили ярмарки и праздники. Здесь праздник дыма, огня и смерти.
На одно мгновение ей показалось, что это их цирк, английский «Магус».
Горел и рушился цирковой шатер. Пылали взорванные фургоны – здесь был реквизит, здесь жили униформисты и механик, те почерневшие, оплавленные клетки – хозяйство местного дрессировщика, а вот тлеют рассыпанные булавы жонглеров…
А эти искрошенные тела – циркачи Магуса Югославии.
Дженни осторожно вынула обломок флейты из мертвой ладони. Белая флейта, почти как у Эвелины.
– Это были не солдаты, – сказала девушка. – Вас убила не человеческая война.
Что-то мелькнуло в шатре, Дженни повернула голову и сразу оказалась внутри.
Здесь длилось одно и то же гибельное мгновение: огонь вечно рвал ткань купола, балки трещали, тросы лопались, трапеции и страховочные пояса летели вниз. Искры танцевали в дымном воздухе.
Дженни прошла меж дымящихся деревянных скамей, на них застыли обугленные тени.
Почти весь Магус Югославии собрался в цирке, чтобы посмотреть последнее представление о собственной гибели.
Тени шевелили сгоревшими губами, потрясали костлявыми кулаками и гремели костяшками рук. Тени жаждали крови, они взывали к отмщению.
А на арене метался серый волк. Он рвал зубами, бил грудью и лапами страшных тварей, летучих мышей с лицами старух, но его удары не достигали цели. Старухи хохотали, полосовали его длинными черными когтями, хлестали железными бичами, старухи были неуязвимы.
Дженни перемахнула бортик. Горящие опилки закружились вокруг, она зажмурилась, а когда открыла глаза, Дьюла исчез. Лишь издевательский хохот затихал вдали. Дженни рванулась следом, но споткнулась.
В центре шатра была вбита черная полая труба, в которой исходила ленивыми пузырями какая-то мерзкая жижа.
Дженни выбила трубу, запустила руки в горячие опилки.
«Не может быть… Нет».
– Есть… – Она выудила конверт из старинной цветной ткани. Конверт, вышитый металлической нитью, с некогда прочным каркасом внутри, украшенный по углам неизвестными ей знаками. Древняя земля Магуса.
Дженни распахнула мешочек, коснулась земного праха, который поедала черная бурлящая плесень. Древняя земля умирала у нее на руках, исходила белым паром.
– Кто… – зашелестел слабый шепот.
– Дженни Далфин. Я из Магуса Англии. Что…
– Беги! Он не пощадит!
– Все кончилось. Вы на Дороге Снов.
– Совсем… юная, – шепот то стихал, то набирал силу. – Беги, пока не осталась… место вечной боли…
– Здесь мой друг, как мне освободить его?
– Никак… Кто пойман… будет вечно… этот день.
– Что случилось?
– Смерть. Тьма. Они… пришли до зари. Забрали печать.
Дженни прошиб холодный пот:
– Печать Фейри?!
– Зеленую… печать. Забрали его.
– Его?
– Не знаешь? – голос Древней земли слабел, в нем не было удивления, только констатация. – Я ухожу… меня освободила… нет смысла скрывать. В семи печатях… семь вождей фейри… семь могучих воинов, плененных… Красная печать – Маха, Желтая – Бадб, Синяя…
Голос умолк, с ладоней белым облаком полетел пепел. Древняя земля Магуса Югославии наконец-то была свободна.
Шатер затрещал, балки посыпались вниз, ткань захлопала на ветру. Шатер падал.
– Арвет! – закричала она, и солнечный олень пробил купол, ступил на горящие опилки.
– Нашла?! – юноша тяжело дышал, куртка была изорвана, с меча падали густые черные капли.
– Почти. Подними меня! – она запрыгнула на спину оленю, схватилась за Арвета.
«Тот, кто попал сюда, вынужден вечно проживать этот день, – вспомнила она. – Значит, надо прожить его до конца вместе с ним…»
– Дженни, огонь…
– Я освобожу вас, – пообещала она мертвецам. – Всех вас. Поднимай!
Зарница ударил копытами, скакнул в синюю прореху в пылающем занавесе, который опускался за последним представлением балканского Магуса.
Дженни указала на серую точку, которая мчалась, обегая по кругу город: через огороды со спеющими сливами, черешней и вишней, сквозь оранжевые звезды абрикосов и желтые звезды подсолнухов, ломая плетеные заборы, через дворы с забытым бельем, на котором оседала сажа и гарь, сквозь следы обычной человеческой жизни.
А следом вихрем летели старухи на мышиных крыльях, подгоняя его ударами бичей.
– Я от них еле отбился! – изумился Арвет.
– Быстрее!
Арвет пришпорил оленя, они ринулись наперерез погоне, поравнялись с волком:
– Дьюла!
Волк и глазом не повел, он мчался вперед, вздрагивал от каждого удара когтистых бичей.
– Прямо над ним пролети и останови старух! Я его разбужу!
Юноша только глаза округлил от такого предложения, а Дженни на полном скаку соскользнула, схватила Дьюлу за мощную шею, и они кубарем покатились по земле.
Зарница прянул навстречу рою старух, выставив сияющие рога.
Арвет одним ударом срезал мохнатое крыло одной из дочерей Роты – оказалось, что это не труднее, чем бить острогой лосося.
«Только лосось не пытается тебя убить», – подумал он, когда черные когти вцепились ему в бок.
Камни, палки, доски, земля!
«Больно, как больно, Марко!»
Волк одурело мотал головой, она болталась у него на шее как нелепое украшение. Рук она не разжала, да что толку – зверь пятился, рычал, желтые глаза смотрели на нее и не узнавали.
Мотнул головой, зубы щелкнули над самым ухом, ее обдало жарким дыханием.
– Дьюла, это же я, Дженни! Ты что, не помнишь меня?!
Она затараторила, выстреливая все, что помнила, все, что могло оживить спящую человеческую память:
– Помнишь, как мы приманивали птиц на болотах, когда следили за Фреймусом? Как я заказала тирамису в кафе перед уходом в поле? Мы чуть не поругались, а потом решили помочь туристам, а потом ты загрыз этого страшного колдовского пса? Совсем не пом…