Учитель задумался. Судя по его виду, когда речь пошла о знакомой ему теме, он несколько успокоился.
— Да, да. У нас, не как у вас в России, больших лесов мало. Вот есть сосновый лес. В трех километрах западнее.
— Карту умеете читать? — Мельников развернул заранее прихваченный у майора лист карты. Это была немецкая пятикилометровка. Крупновато, но понять можно.
— Вот тут. Правда, рядом ферма. Но она скорее всего, пустая. Ее хозяин последний в городе был… до вас. Он говорил о своем желании уйти. А больше никто его не видел.
Лейтенант отметил про себя, что лес как раз находился между дорогой, на которой произошло нападение, и их городком. А Черный лес был далеко на юго-востоке. Правда, не давала покоя одна странность. На месте этих нацистских партизан Мельников, если б уж полез в город, первым делом ликвидировал бы Фридриха. Как приспешника оккупантов. Хотя бы чтоб другим неповадно было. Или он все-таки является их человеком? Но тогда надо действовать быстро, а не размышлять.
Прихватив из комендатуры автомат, Мельников отправился на разведку. Лес он нашел быстро — это был довольно крупный сосновый массив, располагавшийся на холме. Впрочем, «лесом» такое назвать можно в Германии. У нас он сошел бы за парк — разве что без дорожек и скамеек. Тут в лесах старательно вычищали не только бурелом, но и убирали подлесок и хворост. На краю леса и в самом деле имелась ферма, судя по всему, довольно богатая и, совершенно очевидно, пустая. В наступающих сумерках лейтенант заметил поднимающийся под деревьями дымок… Во дают! Они б еще указатель поставили.
Собственно, основную информацию он узнал, но раз пошел, надо доводить дело до конца. Он заметил заросли кустов возле опушки и осторожно двинулся к ним. От них уже проник в лес. Маскироваться в этом сосняке было трудно, но лейтенант и не такое проходил. Тут хоть росла довольно высокая трава. К этому времени уже совсем стемнело. Продвинувшись вглубь, он увидел вдалеке пламя костра, на фоне которого выделялся силуэт человека, стоявшего с винтовкой. Впрочем, стоял — это было громко сказано. Человек привалился к дереву в расслабленной позе. Обойти его труда не составило. В пламени костра он увидел еще четверых. Судя по доносившемуся оттуда шуму, все были изрядно пьяны. Можно было уходить.
— Товарищ майор, как партизаны они ничего не стоят. К тому же они сейчас пьяны. А пока мы будем докладывать по начальству, пока они там раскачаются, эти люди уйдут на другое место. К тому же любители любителями, но у них могут быть люди в окрестных населенных пунктах. Может, они и этого немца убили, что, допустим, у него были какие-то обязательства, а он потом отказался. Да и видел я, как немцы с партизанами боролись, пока не научились. Шума было до неба, толку — куда меньше.
— Было б на войне… А теперь — людей в мирное время станем класть? Я на себя ответственности не возьму.
Майор взялся за телефон. Доложив обстановку, он упомянул и об инициативе Мельникова.
— Он, товарищ полковник, фронтовой разведчик, а еще раньше — партизан…
Выслушав ответ, Щербина повернулся к Мельникову:
— Спрашивают, живым хоть одного взять сможешь?
— Так точно.
— Говорит, сможет. Есть.
Щербина опустил трубку на рычаг.
— Приказ такой: вести наблюдение, если «языка» взять не можете, не лезьте. Если возьмете — действуйте по обстановке. Но брать только добровольцев!
В добровольцы вызвалось много народу. Почти все. Но Мельников решительно отсеял тех, кто не воевал, или воевал вдали от фронта. К лесу они вышли уже перед утром.
— Есть те, кому в разведку приходилось ходить? — спросил он.
— Мне приходилось, товарищ лейтенант, — отозвался усатый ефрейтор средних лет с двумя медалями «За отвагу».
— Тогда, Никифоров, возьмешь семь человек, скрытно обойдете лагерь сзади. Близко не подходите. Я возьму «языка», потом начнем работать. Услышите выстрелы, лупите по всему, что движется. Мы их будем гнать на вас. Остальные — так: прикрываете меня, я беру часового. Если что не выйдет — потом начинаем концерт.
Уже знакомой дорогой Мельников прополз к часовому. Теперь он стоял достаточно прямо. Но лейтенант подкрался к нему сзади, прыгнул, одной рукой пережал горло, другой ударил по затылку. Тот обмяк в руках у лейтенанта. Мельников достал из кармана припасенный шнур с петлей, стянул ему руки и потащил прочь. Первое дело было сделано.
Свои находились метрах в двадцати. Мельников тронул одного за плечо и одними губами произнес:
— Ты с ним. И чтобы живой и не рыпнулся!
Отряд двинулся вперед. Стала видна поляна с костром. Честно говоря, лейтенант надеялся, что они спят, но ведь нет — двое сидели вокруг костра.
Он поманил Копеляна и показал знаком: ты левого, я правого.
Они дали очередь почти одновременно. Мельников попал, а вот старший сержант мазанул. Второй вскочил, но тут другие бойцы стали стрелять из винтовок. В пламени костра метнулись еще две-три тени. Один метнулся прямо на отряд Мельникова — и почти тут же свалился. Но двое, дав по очереди из автомата, пригибаясь, двинули в темноту. Но там тоже раздались звуки «ППШ» и винтовочные выстрелы. Послышалась очередь из «MP-40». Потом все стихло.
Лейтенант осторожно приблизился к поляне. Тут было все ясно — трое мертвых, один живой, но явно долго не протянет.
— Никифоров, у тебя там что?
— Порядок. Двое готовы. Потерь нет.
— Можете выходить!
Подошли остальные из отряда лейтенанта, из темноты показались люди Никифорова.
— Ну как? — спросись Копелян.
— Хреново. Их оказалось не пятеро, а семеро. Двоих проглядел. Разведчик, блин.
— Ладно тебе… Хорошо кончилось — и ладно.
Тем временем Мельников нагнулся над убитым, лежащим возле костра. Это был молодой парень с многодневной небритостью, в донельзя изорванной одежде без погон и петлиц. Только на рукаве видна была нашивка обер-ефрейтора[6]. Или ротенфюрера. Разбери тут.
Нечто похожее Мельников видел. В сорок первом — наших солдат в таком виде, в сорок четвертом в Белоруссии — немецких. Типичный окруженец. Второй был примерно в таком же грязном и драном виде. Но у него была черная танкистская форма и знаки различия шарфюрера[7] СС.
— Что-то не похожи они на партизан, — словно прочел его мысль Копелян.
— Знаешь, когда окруженцы в отряд приходили, у них и похуже видок был. Но ты прав в том смысле, что это точно люди, посланные неким действующим Центром. Ладно, поговорим с тем, кто живой… Никифоров! Вы соберите с людьми оружие. Копелян! Иди туда, помоги клиента доставить.
Вскоре старший сержант и другой боец появились, подталкивая стволами пленного.
— Товарищ сержант, а этот — он наш! — обратился к лейтенанту боец, карауливший «языка».
— Русский, что ли?
— Никак нет. Я сам с Украины, так он, когда очухался, по-нашему, по-украински, ругался. То есть, не совсем по-украински…
Мельников оглядел пленного. Он был такой же грязный и небритый, от него на три шага пахло немытым телом.
— Розповидай, сволоту, звидки ти такий взявся…[8] — спросил Мельников, переходя на язык Шевченко. — Ты знаешь, я в партизанах воевал, умею с такими разговаривать. К тому ж ты кто? Просто бандит.
Судя по тому, как пленный напрягся, ему доводилось кое-что слышать о партизанах и об их своеобразных методах — особенно по отношению к тем, кто поступил к немцам на службу.
— Ну так как? — поднапер лейтенант.
— Так все равно ж расстреляете… — наконец ответил он.
— Так тебя еще судить будут, а суд у нас гуманный. А если тебя я сейчас допрашивать буду, ты сам будешь смерть звать.
Пленный вздохнул. Похоже, смерти он не боялся. По той причине, что человек смертельно устал. Не физической, а моральной усталостью, когда человеку уже все равно. Но мучиться-то все одно не хотелось.
— Ладно, раз поймали. Данила Басюк, штурман[9], дивизия СС «Галичина». Сам из-под Львова.
— Что по лесам бегал?
— А куда мне? Все одно расстреляете. Ваши наших в плен не брали.
— Теперь война кончилась, дела другие. Кто остальные?
— Двое, кроме меня, — наши. Трое — добровольцы из СС. Двое эстонцев. А один то ли швед, то ли норвежец. В общем, откуда-то с севера. Командир, танкист, — немец. Он говорил, я, дескать, никогда не сдамся.
— И что вы собирались делать?
— А бис его знает. Иногда думали — на Запад прорваться. И в общем, так получалось…
— А немца зачем в городе убили?
— Немца? Это не мы!
— И машину подбили не вы?
— Машину — мы. Жрать-то что-то надо. А там одно вино оказалось. Никто из нас тут и не знает никого и ничего. Немец-то — он из Баварии.
— Ладно, двинулись в обратный путь. Пленного не потеряйте!
На обратном пути Копелян подошел к Мельникову.
— Лейтенант, как думаешь, он правду говорит?
— Похоже на то. На машину напасть или, допустим, ферму ограбить — в их стиле. Но устраивать такую уголовщину… Что-то не похоже. Я вот только не пойму. Эти украинцы и эстонцы — они предатели. Их и в самом деле не очень-то в плен брали. Но вот немец? Такой нацист, что ли? Или этот, который швед или норвежец.
— Могу тебе сказать как историк, хоть и недоучившийся. После любой войны такие остаются, которые остановиться не могут. А скандинав, так он по международному праву считается не пленным, а наемником. Швеция ведь не воевала. А раз наемник… Тоже в Сибирь не хотел. Слушай, ты вот немецкий знаешь, украинский знаешь… А какие еще?
— Белорусский, понятное дело. Польский неплохо. Сербский.
— А этот-то откуда?
— А были у нас в соседнем отряде сербы. Их фрицы в армию призвали. А им воевать за них не хотелось. Вот они к нам и перебежали. Немцы, кстати, к нам тоже перебегали. Поглядели, что их соотечественники у нас вытворяют, кое-кто и не выдерживал. А с сербами я так, болтал время от времени, вот и научился.