Иногда приходилось пропускать по стаканчику, чтобы разговорить персонал, выдавая себя за его старинного приятеля, а непьющего приятеля у Рыбака быть не могло. Ведь показывать его фотографию – путь в никуда: ментов нигде не любят. Да, его видели то тут, то там, да, вот недавно был здесь, выпейте стаканчик, подождите, может, скоро заглянет, куда ему деваться… Но выйти на чистоплотного алкоголика никак не удавалось.
Ноги гудели, желудок требовал еды, а вино наоборот – просило выхода, но воля римского императора Веспессиана и любопытная деталь местного коммунального хозяйства исключали обычную в таких случаях процедуру, которую можно исполнить где угодно…
«При чем тут Веспессиан?» – спросит меня пытливый читатель. Да при том, что именно он насаждал во всех владениях Рима платные общественные туалеты (ему и принадлежит знаменитая фраза «деньги не пахнут»), а неизвестный изобретатель придумал наклонные доски, закрывающие углы на уровне коленей: чтобы не справляли нужду где ни попадя – теперь не примостишься, да еще обязательно забрызгаешься… Называли эту придумку не очень изящно, но точно: «антиссыкун»! Вдобавок к основному назначению она играет и антикриминальную роль: злоумышленники не спрячутся в углу темным вечером, поджидая припозднившуюся жертву. Может, поэтому я и не слышал про ограбления в Венеции?
Я зашёл в очередную симпатичную уютную тратторию и, посетив чистенький санузел, устроился в углу небольшого зала. Миловидная пожилая хозяйка с улыбкой выслушала просьбу принести пиццу, пасту, какую-нибудь закуску, вино и рюмку граппы. И неспешно сообщила:
– Есть вино домашнее деревенское, граппа тоже из нашей деревни, антипасти, то есть закуски остренькие. А вот по основным блюдам позвольте дать совет: отведайте мою баклажанную пармеджану и наше простое венецианское блюдо – баккаламантекато – кремовые шарики из протёртой трески с гренками из поленты с пармезаном. Гарантирую, останетесь довольны!
– Согласен сразу, но вы действительно считаете, что ваша баккала такое простое блюдо? Я даже не слышал о нём никогда…
– Покажите мне человека, у которого нет возможности купить кусок высушенной трески и пару кукурузин с щепоткой сыра. Настоящая домашняя и, главное, недорогая еда. И, в отличие от пиццы, готовится заранее, что ей совсем не вредит, наоборот, только лучше пропитается, так что вы ещё не успеете закусить граппу, как всё будет разогрето и появится перед вами на столе в лучшем виде.
Я действительно ещё не успел прожевать острый перчик, нафаршированный овечьим сыром, после рюмки ароматной крепчайшей граппы, а пармеджана уже появилась на столе. Заметив блаженство на моём лице, когда я глубоко вдохнул умопомрачительный букет баклажана, томата и пармезана, хозяйка сказала:
– Пицца самое популярное и разрекламированное блюдо нашей кухни, но держать раскалённую печь в ожидании случайного туриста мы не можем себе позволить, к сожалению. В туристическом центре многие заведения предложат вам большой выбор, зато у нас вы полакомитесь настоящей домашней кухней. Все в нашем квартале знают мою тратторию.
Я, при всей своей сдержанности и интеллигентности, так набил с голодухи рот, что только и мог согласно, как китайский болванчик, благодарно кивать головой. Довольная хозяйка улыбнулась и, отвернувшись от меня на звякнувший колокольчик, с кем-то поздоровалась:
– Салют, Джузи! Как всегда?
Когда она отошла, перестав перекрывать мне обзор, у меня в голове, как у человека эрудированного и читавшего не только Воннегута, всплыли слова нашего классика Некрасова: «…Поглядел из-за портьеры: Зала публикой кишит – Все тузы-акционеры! На ловца и зверь бежит…». За соседний столик, а в маленьком зальчике все столики располагались по соседству, присаживался Джузеппе Брандолини – Рыбак. Такие дела.
Пьян ли он был? Трудно сказать, я его видел впервые в жизни. Скажем так – со стороны он казался глубоко задумчивым. Молодость миновала, а пройденная жизнь отметила его лицо клеймом разочарования и бессмысленности бытия. Тем не менее физиономия поразительно контрастировала со здоровой дородностью статного тела, будто пить-то он пил, но тренажёрный зал посещал регулярно. Объяснение, скорее всего, крылось в генах семьи потомственных ремесленников Брандолини.
Добрая хозяюшка поставила перед ним графинчик с вином и тарелку с уже знакомыми мне перчиками и зелёными оливками. Рыбак закурил, медленно выпил стакан вина и, не закусив, погрузился в самосозерцание, а может, просто задремал, не выпуская сигарету из руки. Вот уж действительно – спящий агент.
Я продолжил трапезу, внимательно наблюдая за ним и залом. Народу было совсем мало – у противоположной стены сидела молодая пара, которая под кофе с печеньками-макаронками пыталась накормить своего малыша мороженым с наименьшими потерями. Часть холодного десерта была на столе, часть на родителях, часть на маленьком разбойнике. Попало ли что-нибудь непосредственно в него, определить не представлялось возможным. Короче, им было не до нас.
К тому времени, как я закончил ужин, сигарета дотлела до пальцев Рыбака, он выплыл из глубин своего духовного мира и успел пропустить ещё стаканчик. Потом медленно обвёл зал то ли пьяным, то ли усталым взглядом и неожиданно остановил его на мне. Как вежливые европейцы, мы улыбнулись друг другу. Брандолини открыл пачку сигарет и, перед тем как вытащить себе, взглядом и жестом предложил мне отведать его табачку. Я с удовольствием согласился и тут же выразил ответное желание пропустить с ним по чашечке эспрессо, что было тут же принято, и мы объединились за моим столиком.
Рыбак если и был пьян, то не настолько, чтобы я не смог достучаться до его сознания, скорее, состояние итальянца я бы охарактеризовал как подшофе среднего уровня. Мы довольно долго вели светскую беседу ни о чём, выпив за это время по три-четыре чашки кофе, так как спиртное я решительно отвергал, ссылаясь на запрет врачей превышать дневную дозу, которую я сегодня уже принял. Брандолини, получив от меня подтверждение своего умозаключения, что я турист из северной Европы, с увлечением и знанием дела вещал о своём городе, всё больше и больше приходя в себя. И увидев, наконец, блеск в его глазах, я между делом задал вопрос пароля.
– Как долго я буду добираться отсюда до Дворца Дожей?
Агент должен был ответить:
– Минут одиннадцать.
Рыбак не сразу понял, при чём здесь великий памятник итальянской готической архитектуры, но, тем не менее, стал объяснять мне, избыточно жестикулируя, как лучше добраться до площади Святого Марка. Я жестом остановил его и, многозначительно глядя прямо в глубоко посаженные синие глаза, медленно задал вопрос ещё раз.
– Как долго я буду добираться отсюда до Дворца Дожей?
– Послушай, друг, выгляни в окно, там темно, нафиг сейчас тебе приспичило спешить во Дворец Дожей?!
Это была совершенно здравая и, безусловно, трезвая мысль. За долгие годы в «спящем» состоянии агент отвык и от конспиративных встреч, и от секретных занятий, и, конечно, забыл пароль. Наверное, и отзыв тоже. К тому же Рыбак имел дело с совершенно другим куратором, и когда в его голове сложится пазл, в котором «Дворец Дожей» займет не свое привычное место мировой достопримечательности, а условного знака для оперативного контакта, он вполне может ударить меня кулаком в челюсть как провокатора, который пытается поймать его на крючок старых грехов! Причем кулаком – в лучшем случае: многие итальянцы носят автоматические ножи с обоюдоострым клинком…
Сложилась глупая ситуация, когда из двух картежников только один знает правила, а второй даже не может вспомнить, в какую игру они играют! Я попробовал зайти с козырей.
– Мне рекомендовал это сделать Центурион. Вы ведь помните Центуриона?
Но и псевдоним прежнего куратора не пробился сквозь склеротические наслоения уже немолодого, к тому же изрядно проспиртованного мозга.
– Подожди, подожди, – он наморщил лоб. – Это кто-то из тех ребят, которые фотографируются у Колизея за пять евро? Но я никогда с ними не фотографировался! Даже не разговаривал! Почему я должен помнить какого-то мошенника?
Джузеппе все больше трезвел и все больше раздражался.
– И вообще, кто ты такой? Выходит, ты меня здесь поджидал?!
В голосе отчетливо звякнул металл. Грубый тон и жесткие складки у рта показывали, что дело принимает рискованный оборот, но поскольку голова у меня работает гораздо лучше и быстрее, чем у Джеймса Бонда, то в моей игровой колоде появился козырь, который Брандолини наверняка не забыл.
– Центурион познакомил вас с Коко. Это вы, надеюсь, помните? Кончитина Конте!
Моему собеседнику будто плеснули в лицо холодной водой. И не какой-то «Эвиан» или «Перье», а настоящей живой водой, привезенной из сказочного «пойди туда, не знаю куда»… Черты лица разгладились, раздражение мгновенно сменилось мечтательным умиротворением, а жесткие губы тронула улыбка. Брандолини, подняв брови, замолчал на полуслове и удивлённо уставился на меня. Я продолжал прожигать его взглядом. Через несколько секунд он опустил голову и медленно, негромко ответил:
– Коко разве забудешь? Значит, ты из этих?
– Да. Я вместо Центуриона.
– Что же случилось, что вы про меня вспомнили? Ты видишь, в каком пиджаке я хожу? – он оттопырил большими пальцами потертые лацканы.
– Это все будет исправлено! – заверил я с таким жаром и убедительностью, будто прибыл в Венецию специально с целью поднять благосостояние Джузеппе Брандолини. – Только вначале ответьте: «Как долго я буду добираться отсюда до Дворца Дожей?»
– Ах, вон ты о чем! – он махнул рукой. – Думаешь, я помню, что должен сказать в ответ? Тут идти минут двадцать… Но тебе же нужен точный ответ?
– Да. Подумайте. Мы могли встретиться гораздо ближе, и путь был бы вдвое короче…
– Десять минут? – с надеждой спросил Рыбак.
– Ну, почти. Напрягитесь, старина, вы обязательно вспомните!
Со скрипом запустив свои мозги, заржавевшие за годы нервного ожидания и не очень тягостного безделья, старый итальянский парнишка прямо у меня на глазах стал приходить в себя.