– Кхе-хе-кхе… – Я мог поклясться всеми мучениками, что Смердяк в этот раз только смеялся, а не кашлял. – Видели мои глаза, этот день настанет.
Я с непониманием помял уголок листа пальцами.
– День, когда я войду в мыльную воду, хе-кх, станет для меня последним. – Смердяк, похоже, не шутил. Волоски на моей шее зашевелились. – Но я готов исполнить просьбу моего друга.
– Нет-нет, что вы, я не…
– В тот день, как исполним мы волю великой Матери, да, кхе-хе?
Я не знал, что сказать.
Заскрипели ступени, птицы встрепенулись. Дверь голубятни распахнулась.
– А стучаться вас, святой отче, не учили?! – крикнул с порога хозяин птиц.
После нелепых извинений я наконец приступил к делу. Смердяк стоял рядом, но не смотрел в письмо. Должно быть, провидцу нет нужды читать даже письма…
Я ответил отцу Мафони, что милосерднейшая из Матерей направила меня. И что увидел я верный ответ после усердных молитв. Мои уши все еще горели, когда я передал письмо в Квинту.
Уже на улице Смердяк коснулся моего плеча:
– Вы расскажете все, кхе-хе, как настанет нужный час.
– Я солгал. – Последнее слово казалось далеким, чужим. Из привычки я начал покаяние: – Милосердная Мать, что же сделалось со мной в этом краю…
– Не корите себя, друг мой, хекх. Не видел я более верного служителя Ее, чем вы есть. Вы нынешний, вы – грядущий…
Мы разошлись, холод Горна пытался добраться до самых костей. Но, странное дело, я все еще чувствовал теплоту в груди.
– Доброго денька, отец Ольгерд! – помахала мне девочка.
Я улыбнулся и поднял руку в ответ, забыв про ложь, покаяние и вину. Передо мной, обласканная редкими лучами солнца, стояла часовня. Обитель Ее. Главное дело моей жизни.
Во дворе, возле новенького прируба, играли и смеялись дети.
Что делает женщину неотразимой? Роскошное платье, сводящее груди вместе, там, где им положено быть вопреки притяжению? Ожерелье и серьги, отражающие свет? Богатство, из которого рождаются платья, горделивая осанка, блеск в локонах и десяток охранников, которые не дозволяют кому-либо еще воспользоваться этой красотой? Возможно.
Но я полагаю, что все это венчает правильный взгляд. Острый, разящий, ясный, точно лезвие керчетты.
Я просто сидел и пил, пытаясь приглушить боль. И, кажется, этого уже было достаточно, чтобы на меня смотрели так.
Взглядом женщины, которую я не заслужил.
– Сегодня выглядит гораздо лучше, – соврала графиня, подсев рядом.
Я потянулся рукой к лицу, и ее пальцы легли на мою ладонь.
– Это все белила, – я осторожно пожал плечами. – Работа ваших слуг.
Она едва улыбнулась и резво поднялась, потянув меня за руку к себе:
– Наших слуг.
Весьма неуклюже, из-за разбитого лица, я опрокинул в себя кубок. Вытер уголок губ тыльной стороной ладони.
– Госпожа, все готово, – буркнул из-за дверей телохранитель. Я почти привык к тому, что он всегда рядом.
– Вы же не собираетесь отступаться в последний час? – спросила Малор.
Я ухмыльнулся:
– Мне всегда говорили, что я медленно думаю. – Кубок вернулся на стол гостиной. – Но, если уж принял решение – верен ему до последнего.
Графиня ничего не ответила, но я и так понял по ее лицу, что сказал все верно.
– Идемте, – меня поманили тощими узловатыми пальцами, и я не стал противиться.
Клак-клак. Невысокий каблук, который часто встречался в Содружестве и который почти не умели делать в Воснии, смотрелся на сапогах Малор изыском. Я забыл, каким приятным и отвлекающим может быть его звук.
– Люблю неторопливо думающих людей, – вдруг добавила она, когда мы спускались по лестнице.
Мы почти вышли во двор, и нас окликнули:
– Постойте, вы кое-что обронили…
Телохранитель склонился, подобрал что-то с пола и зажал в ладони. И смотрел на меня.
– Да?..
Я опустил голову и осмотрел пуговицы на дублете. Все на месте. Графиня добавила, не останавливаясь:
– Я подожду у экипажа. Убегать лучше через задний двор, там невысокая часть ограды…
Клак-клак – отзвучали шаги будущей жены. Телохранитель двинулся ко мне, но не остановился – обошел и перегородил выход. Разжал ладонь, в которой, как предполагалось, должна была лежать потерянная вещь.
– Вы находитесь в доме рода Малор, – произнес он низким, но взволнованным голосом. – Покойный господин Квинси был удивительным человеком: честным, верным, мудрым. Почитал супругу, был строг к слугам. – Деханд смерил меня таким взглядом, что я почувствовал себя пьяницей, вылезшим из выгребной ямы. – В этом доме не будет нахлебников.
Я так ошалел, что не сразу вспомнил, что остался без меча. И стою напротив человека, закованного в сталь почти целиком.
– Это угроза?
– Зависит от того, какие у вас намерения, – он и не думал отступать.
«Я намерен прожить долгую, спокойную жизнь. И выпотрошу любого, кто решит мне помешать, как выпотрошил того здоровяка на задворках у площади».
Но, конечно, я смолчал. Только примирительно улыбнулся и встретил его взгляд, протянув ладонь:
– Не торопитесь с выводами. От нашей вражды никому не станет лучше, поверьте. Я был на войне.
Он хмыкнул и не принял моей руки. И двери тоже не придержал, когда мы вышли под осеннее небо Оксола. Моя будущая жена встретила нас с той же грацией: чуть вздернутым подбородком и благородной улыбкой.
– Экипаж уже прибыл. Пытаясь поднять пуговицу, вы обронили дублет? – она вскинула бровь. – Все в порядке?
– В полном, госпожа, – ответил телохранитель вперед меня, сильно согнувшись.
– Есть одна сложность, – я улыбнулся, покосившись на него. Заметил, как злость и страх отразились на его сером лице. – Мы так и не были представлены друг другу.
– Это Деханд, – графиня переплела пальцы. – Служит нашему роду с малых лет. Незаменимый помощник, верный солдат.
Уши Деханда порозовели.
– Если бы все его люди были хоть вполовину так же хороши, – вздохнула Малор, посмотрев через плечо на кочевника и приземистого воснийца. – Впрочем, мне ли печалиться? Теперь у меня есть еще один защитник, не так ли? Первый мечник Крига.
Мне показалось, что губа Деханда дернулась в презрении. Несложно представить, что думал он в этот миг. О выскочке, который ничем не заслужил своего счастья. О том, как несправедлив этот мир, и, вероятно, о том, что ему никогда не бывать на моем месте.
Вот только, Деханд, я побывал уже с той стороны и больше там оставаться не намерен. Ничего хорошего не заслужишь в Воснии честным трудом.
Небольшой и совершенно неброский экипаж стоял в тени деревьев, рядом с высокими коваными воротами, отделанными дубовой доской.
– Госпожа, – почти поцеловал землю кучер.
Я сделал два шага вперед и уже протянул руку, чтобы открыть резную дверь и пустить будущую жену внутрь, но она потянула меня назад, к себе. Мы почти столкнулись.
– Что вы! Для этого есть слуги, – смешливые морщинки собрались возле ее больших глаз, – должны же они отрабатывать свое содержание.
Я прикусил язык. И, расположившись в экипаже, молчал о том, что и мне вот-вот придется отрабатывать ее милость. Чем-то, когда-то, одним богам ведомо как. И любому слуге ясно, что одной дверцей дело не обойдется.
Сиденья внутри обили бурой кожей. Из таких шкур, должно быть, можно сделать десяток сапог, которые не стопчешь и в двух походах. Я провел пальцами по шву у подлокотника.
– Постарайтесь расслабиться, – ладонь Малор коснулась моего плеча. Мы сидели на одной стороне, и в экипаже все еще не было тесно. – Эта пытка не продлится долго.
Ворота открыли не без усилий, а сам экипаж легко тронулся с места. В крохотном окне, завешенном полупрозрачной занавеской, сменяли друг друга дома: забегаловка «Гусь», кузня, небольшая ночлежка у сада, площадь Годари, дом увеселений, названия которого я не успел прочесть, и, конечно, банк. За много дней пути от Оксола, в несчастном Волоке, в стенах почти такого же банка лежал мой фамильный меч, отданный за жалкую сотню золотых. Уже не мой. Не мой меч, в котором больше нет никакой нужды.
Все кончено. Я с силой улыбнулся. Ведь именно этого я и желал, верно?
– Не обращайте внимания на гостей, – зачем-то уточнила графиня, не глядя мне в глаза. – Есть в городе люди, которым не принято отказывать. В какой-то степени это даже смешно, не находите? Мы презираем друг друга, но вынуждены являться на свадьбы, похороны, банкеты…
Экипаж резко замедлился. У храмового квартала собралась толпа. Многие оделись не по погоде: семейная чета укрывалась одним широким плащом и держалась за руки. Подмастерье стоял, глядя прямо на нас через крохотное окно, и потирал предплечья – короткая прохудившаяся обувь и тонкие льняные портки не добавляли тепла.
– А есть нахлебники и бездари, – указала графиня. – По счастью, вы избавлены от нужды в близком знакомстве. Смотрите мимо них. Или поверх голов. Вскоре вы разучитесь слышать их назойливую болтовню, – шепнула она, и ухо обдало жаром.
В окне экипажа, возвысившись над серой людской массой, красовался храм из беленого кирпича. Дверь отворили, и я на пару мгновений замер, залюбовавшись.
– Поторопитесь… э-эм… милорд, – еще не привык ко мне слуга. – Скоро…
Объяснять не потребовалось: толпа двинулась к экипажу. Слева и справа, как по волшебству, появился Деханд с подручными. Я не успел сделать и двух шагов от ступеней, а спины охранников уже придвинулись к нам.
Страх. Первое, что чувствует человек, попавший в давку. Особенно если последний раз в такой давке он был под стенами осажденного замка.
– За мной, госпожа, – с натугой произнес Деханд. Голос у него был хриплый, неприязненный.
Я уловил шлейф настойки: должно быть, за личную жизнь госпожи выпили все – и охрана, и последняя кухарка. Что говорить, я и сам начал утро с вина. Самая пьяная свадьба, на которой я побывал.
Я придерживал графиню за локоть и не был уверен в том, кто кого ведет на самом деле. Мы продвигались к храму, и казалось, что он бесконечно далеко. Деханд разрезал толпу, точно колун древесину.