Именно для этого я здесь, не так ли?
Двери оставили чуть приоткрытыми. Должно быть, двери в опочивальню. Где еще должна закончиться свадьба?
Я выпрямил спину и шагнул вперед. За дверью не было осады, мертвых друзей, сотников с придурью, наемных убийц или вороватых капралов.
– Смелее, – улыбнулась Жанетта Малор, грозная женщина.
Я сдержанно кивнул.
Дел-то на половину часа. И, похоже, нет дела, за которое мне платили бы лучше.
– Вам понравится, – легко улыбнулась графиня. И толкнула двери. – Ну, по крайней мере, мне так кажется. Вы улыбаетесь? Не верите… Готовы поспорить?
Я покачал головой и выдавил из себя улыбку в ответ.
Простор в комнате делал пламя четырех свечей почти незаметным. Угольная тьма расходилась в стороны, и я не видел ни стен, ни мебели…
Малор двинулась в черноту, прорисовывались углы массивного стола и гардероба. Там же заканчивалась и комната. Графиня поднесла свечи к стене, и яркая полоса почти ослепила меня. Пламя разделило стену и заплясало в лампадах, соединенных перемычками.
Проявилось все: и гобелены по левую руку с яркой цветной нитью, и широкое ложе с балдахином, и медвежья шкура, и широкий кабинетный стол.
– Впечатляет? – обернулась графиня, и огонь плясал в ее потемневших глазах.
Я неторопливо кивнул. Время шло слишком быстро. Через пару мгновений станет ясно, насколько я паршивый муж.
– Присмотритесь получше, – попросила Малор и указала на стол рядом с собой.
Там лежала парчовая ткань, в которую завернули… нечто продолговатое. Сердце забилось чаще. В Воснии ничего не бывает просто так. Тем более что-то хорошее.
Тонкие узловатые пальцы потянули парчовый уголок, и блеснуло железо.
– Видно ли вам?
Графиня отступила на два шага в сторону, и на свету замерцали ножны с серебрением. Парный узор Дальнего Излома. Содружества. А рядом с ними лежал клинок. На лезвии остались зазубрины. Одна – после неудачной перековки под Волоком. Еще две сохранились там после схватки в Ставнице, где нас осталось четверо. Самый потрепанный клинок. Гарант того, что я верну сотню золотых, запрошенных мною в банке.
Клинок, который стоил не меньше двух сотен. Вещь, которая мне больше не пригодится.
Я подошел на негнущихся ногах к столу. Потянулся к лезвию, осторожно провел черту вдоль клинка и растер масло между пальцами. На стали отразилось мое вытянутое, ошалелое лицо.
– У волка есть зубы. У медведя – когти. – Малор плавно коснулась моего предплечья. – У первого мечника – два клинка. Не теряйте их.
– Вы… это – мне?
Она прикрыла улыбку ладонью – должно быть, именно таким идиотом я и казался сейчас.
– А кому же еще? Сегодня я венчалась с Лэйном Тахари, не так ли?
– Ох. Не стоило, я…
– Я же говорила – вам понравится.
Больше всего на свете мне хотелось это отрицать. Но лгать мне хотелось еще меньше. Я осторожно убрал клинок в ножны, спрятав манящую кромку, от которой почему-то бывает так сложно отвести взгляд.
– Спасибо. Я не знаю, как… что еще сказать…
– А больше ничего и не нужно, – хрипло ответила графиня. – Я рада видеть вас в своем доме. – Ее рука стекла по моему плечу. – Располагайтесь.
Малор развернулась и отправилась к дверям, продолжая говорить.
– Эта спальня принадлежала покойному мужу. Надеюсь, вы не смутитесь. Завтра вы можете поставить любую мебель на свой вкус. Или выбросить все, коли угодно. – Ее невысокие каблуки отбивали ритм на паркете. – Доброй ночи. И… – она склонила голову набок, толкнув дверь от себя, – кажется, я устала быть вдовой. Постарайтесь не умирать.
Я шагнул в ее сторону, точно привязанный. В Воснии ничего не бывает просто так.
– Останьтесь.
Она замерла у порога, придерживая дверь. Полуобернулась.
– Только если вы и правда того желаете, первый мечник.
– Желаю.
Графиня улыбнулась, опустила глаза в пол и задула свечи. А затем закрыла дверь изнутри.
Огонек на свечах колебался, острые пики пламени отворачивались от меня, будто в отвращении. Высокие полки, покрытые пылью, упирались в самый потолок. Я не смотрел вниз.
«Сказания о Сильгиде и сыновьях его».
– Не то.
«Похлебки Эритании».
– Это еще здесь откуда?..
Я пошатнулся, вцепился изо всех сил в остов лестницы, прижавшись грудью. Перевел дух.
«Фамильное древо, династия Орон-До», «Последние чудеса Эритании», «Летопись Небесного Горна» и прочие дары Мансула, о которых я не просил. Пыль и запах сырой бумаги. Пыль и ненужные слова.
– Где же ты, где… о!
Пальцы нащупали истрепавшийся корешок. Старая кожа, осыпающаяся в уголках. Книга, пожаловавшая со мной на болота. Влага никогда не помогала хранить старые вещи… Я выдохнул, навалился животом на верхнюю ступеньку и вытянул том на себя. Глянул вниз. Половина роста отделяла меня от пола часовни. Половины роста достаточно, чтобы переломать слабые кости святого отца.
Обнявши книгу, я плавно стек по ступеням. Дрожала то ли лестница, то ли шкаф, то ли ноги. Коснувшись стопами половиц, я вытер пот со лба рукавом, обжегся воском. Затем подошел к столу, торопливо подвинул свечи к краю. Ощупью нашел табурет, рухнул на него и тут же очень бережно огладил обложку по краю.
– Мать милосердия… – прошептал я.
И раскрыл страницы, с которых начался Ольгерд из Квинты.
– Слово ее становилось делом. Скорби ее, непостижимые для смертного ума…
Пролистав первые главы, я зажмурился от жгучего стыда: отец Мафони подарил мне книгу после прочтения. Подарил вещь, которая стоила дороже жизни любого сироты и беспризорника Квинты. А я уже не помнил и половины.
– Соберитесь, святой отец, – шепнул я и вернулся к оглавлению.
«Тени» и «люди».
– Карательница теней, – палец прошел по строке в середине книги. – Спасительница рода людского. Карательница…
Кара, повешение, казнь.
– И пропали слуги теней из мира нашего, мира людей…
Ушли по своей воле, посрамленные добротой Ее? Я покачал головой. Старый глупый Ольгерд. Слепой дурак.
Когда я нашел провидца, том все еще оставался прижатым к моему боку. Смердяк сидел в одиночестве, в дальнем углу трапезной. В кружке, как всегда, остывала горячая, пустая вода. Полуслепые, или, скорее, чрезмерно зрячие, глаза поднялись на меня.
– Вы гневаетесь, мой бывший друг? Или же нет, кхе-хе, друг нынешний?
Я выпалил, не дыша носом:
– Скажите мне, возможно ли, что милосерднейшая из матерей взяла на себя грех убийства? Вопреки заветам. Вопреки…
Крамола почти резала слух.
– О-о, кхо-кхо, мой друг Ольгерд, отец с большим сердцем. Иногда из милосердия, кхехе, убивать просто необходимо.
Я стискивал том бесполезными пальцами. Ничего не понимал, стоя там, на сквозняке, в полутьме трапезной. А может, ничего не желал понимать.
– Но… когда? Разве же…
Смердяк показал темнющие зубы, и от странной его улыбки потеплело в груди. Скрипнула скамья – нищий поднялся.
– В чем, кехк, отличие тени от даров?
Он наступал вперед, точно теснил меня к краю обрыва.
– Чуда, кхе, от чудовища?
Я покрепче обнял том о всеблагой Матери. И ответил:
– Тем, идет оно во благо или приводит ко злу.
Смердяк шагнул ближе, но я не отступил. Он прохрипел:
– Выходит, лишь писарь решает, чудовищем была милосердная Мать или чудом?..
Я с вызовом встретил его слепой взгляд:
– Милосерднейшая Мать спасла сотни тысяч, а значит…
Он дрожащей рукой указал себе на лицо:
– А мои глаза, друг, кхех, это глаза чудовища или…
– А вы спасли меня! – я резко перебил провидца. Тот замолчал. – Выходит, что вы – мое чудо. – Я нелепо посмеялся – и тут же устыдился собственных слов.
– Хм… Кх-хм…
Когда провидец отвернулся, я заметил грустную улыбку на его лице. Неловкая тишина стала нам другом. По крыше замолотил крупный дождь. Первым заговорил Смердяк, медленно повернувшись лицом ко мне.
– Через весну, мой друг Ольгерд, кхех, на болота ступит войско. Зеленый флаг, серый флаг. Несколько сотен славных, но страшно обманутых людей. Нам нужно подготовиться как положено, не так ли, хехе?
Я стоял и сжимал книгу.
– Вместе с ними, кх, на болота явится слуга теней.
Смердяк, не отводя взгляда, помазал лоб.
– И если мы его не обнаружим, мой дорогой друг, кхе… то церковь падет, и тени вернутся. – Он закашлялся и прополоскал горло кипятком. Должно быть, в один день у него обварятся десны. Я молчал, не зная, что сказать. И скрипучий голос зазвучал вновь: – Поможем ли мы остановить его? Ради нашей дружбы? – Смердяк прижал руку к подмышке. – Ради милосердной Матери?
Не было при мне такого пророчества, которое бы не сбылось.
«Ради милосердной Матери».
Отец Мафони не стал бы отправлять меня, своего названого сына, в глушь. Ни одно испытание милосердной Матери не остается без награды. Мы все – дети ее, следуем замыслу. Потакаем тени или выбираем свет. Меня призвали на службу Ее с того дня, как я открыл страницы в церкви Квинты.
От пяток до ушей повылезала гусиная кожа. Я пригладил том пальцами и спросил:
– Что нужно сделать?
Провидец вернулся за стол и что-то щелкнуло, когда он присел на скамью.
– Тут вы и сами все понимаете, друг мой, кхехе. Пришла беда со смотрителем Беленом, посягнул он на наши святыни, да?
Я с грустью кивнул.
– Видел я, кх-х, один способ. Да только он вам совсем, кхе-хе-хе, не понравится.
В удивлении я дернул подбородком, ничего не поняв. А потом схватился за сердце, как понял.
– Ох, нет-нет, как же можно?.. Мы же не палачи!
Смердяк улыбнулся, похваставшись разом почти всеми гнилыми зубами.
– Но есть и другой способ, кхехе. – Я посмотрел на него, полнясь надеждами. – Он не понравится вам чуточку меньше.
VIII. Сраные болота
Отчего люди пьют?
Смеетесь, я слышу. Или ухмылка у вас на половину лица, не так ли? Еще одна исповедь от пропойцы: пыль в глаза, глупая сказка, херовенькая ложь. Но скажу я вам, что и в петлю человек не полезет без причины. Да и как часто вы делаете что-то, не имея замысла, желания? Бьете ли девку по упругой заднице, проклинаете живого человека, крадете ли, ссыпаете крошки со стола на пол…