– Два к одному! – Радостно вскрикнул смотритель, будто только и ждал, когда я получу преимущество. – Ведет Изло… Лэйн Тахари!
Эстес отшагнул: слишком лениво, но достаточно проворно, чтобы толпа завыла в предвкушении. Он сделал полукруг, будто боялся подойти ближе, высматривал прорехи в моей защите. Я стоял, опустив мечи чуть ниже, чем следовало на манеже. Слова нашлись не сразу.
– Как это понимать?
На щите Эстеса, расписанном под рыбью чешую, точно копоть чернели следы керчетт. Эстес не ответил, только зазвенел цеп, и я снова отступил. Он нещадно погнал меня по песку вдоль ограды. И девицы охали, и мужчины подбадривали нас, перемежая советы с бранью. От жары и тяжести доспеха я горел. Будто этого мало, изнутри меня спекала ярость.
«Ах вот как?!»
Цепь изогнулась в воздухе, потянув за собой груз. Я пропустил удар, поддавшись. Эстес распахнул глаза и увел цеп в сторону, едва-едва избежав столкновения.
– Чего творишь? – процедил он сквозь зубы, отступив.
Мы разошлись, точно два трусливых кота, испугавшихся драки. С трибун не успели заметить столь нелепую заминку – я перешел в наступление, изрезав воздух перед носом Эстеса.
Подонок, принявший деньги. Продажная, мелочная тварь! Он мог бы победить. Мог бы отказаться. Должно быть, ему в радость так унижаться, пока кошелек полон?
Должно быть, это нравилось и мне, коль уж я так долго оставался в Криге?
Стиснув челюсти, я нанес ему последний удар. Будь кто на моем месте, точно заметил бы, что соперник даже не потрудился его отвести. Лезвие ударилось об выставленное плечо за щитом, затупилось и отскочило.
– Три к одному! Победа за… домом Тахари!
А потом, когда толпа взревела, Эстес с силой швырнул цеп на землю и пнул сапогом холмик песка. Сыграл свою роль. Выступил со мной в этом цирке…
– Хороший бой, – бесцветно сказал он, чуть переждав. Наклонился, поднял цеп, стряхнул с него песчинки и отправился на выход, насвистывая мотив похабной песни.
Я молча стоял, провожая его взглядом. А когда поднял голову, жены на трибунах уже не было.
В тени лиственницы, на аллее, ведущей к резиденции, Жанетта стояла, похожая на статую. Собранная, величавая, холодная. Только оказавшись перед ней, я вспомнил, что забыл чертов шлем на одной из скамей.
– Вы, верно, удивлены, почему я не спешу вам навстречу и не поздравляю со слезами на глазах, как положено достойной жене? – в голосе Жанетты не было усмешки, но под ребрами что-то кольнуло.
Я приблизился на два шага, не находя слов.
– …все потому, что я не сомневалась в вас, – Жанетта бережно потянулась к моей щеке. – Ни мгновения не сомневалась.
Я взял ее руку, остановив в дюйме от лица.
– Вы заплатили Эстесу.
Улыбка приподняла уголки ее губ и тут же затерялась на собранном, спокойном лице.
– Стоило бы вызвать вас на поединок чести за то, как вы порочите имя моего мужа. Но, так и быть, поскольку вы – он и есть, я буду милостива.
Есть женщины, с которыми невозможно спорить. Я осторожно опустил руку, Жанетта вдела пальцы в пропуски на моей перчатке. Ладонь зачесалась.
– Почему? – глухо спросил я.
Жанетта молча повела меня вдоль аллеи. Все дальше и дальше от толпы, прохожих, надоедливых зевак и торговцев безделушками. Мы встали под широкой аркой, первой из многих, ведущих к пустому зданию королей.
– Теперь вам нельзя проигрывать, первый мечник, – шепнула она возле моей щеки, приподнявшись на носочках. Шепнула, хоть никого и не было рядом. – Больше ни-ког-да.
– Миледи, уверяю вас, – на ходу тараторил клерк, – из всех имен вам покажется интересней всего та дюжина, что я…
– Вот и посмотрим.
Мы добрались до просторного дома на улице Зеленщиков. Хорун воспользовался деньгами, как полагается наместнику: выбрал отдельное жилище, и не самое дурное, хоть в Оксоле давно разучились строить.
– За нами следили? – тихо спросила я у Ганта. Тот неуверенно покачал головой. – Останься снаружи. Запоминай лица. – Снова кивок, уже увереннее.
Человек многих талантов уж точно способен простоять без дела неполный час.
На входной двери кто-то в спешке вырезал срам небольших, унизительных размеров. Клерков не любили ни в одном городе, но Хорун стыдливо прикрыл художество рукой. Перед тем как пустить нас за порог, он попросил повременить и залился краской, отчего ожог на лице почти затерялся. Вуд не слышал просьбы, не подкрепленные золотом, – отодвинул клерка плечом, и тут же наступил на грязную одежду, сброшенную явно впопыхах или от пьянства.
– Прошу вас, одну минуточку!
Показалось, что Хорун решил поклониться: он судорожно собрал скомканные, замызганные вещи. Я поморщила нос – в доме стоял запах жженых луговых трав, перемешавшихся с чем-то более горьким, густым.
– У нас гости! – вдруг выкрикнул Хорун. – Почтенные гости!
Вуд оскалился и с великой радостью достал палицу, а затем исчез за поворотом в коридоре. Джереми заслонил меня телом, а клерк отчаянно замахал руками:
– Нет-нет, миледи, вы не так по…
– Аи-и! – взвизгнули какие-то девицы.
– Как это понимать? – взволнованно спросил мужской голос.
Я шагнула за угол, к источнику звука. Просторная комната оказалась спальней. Вуд с тоской замер у огромной постели. В той, без особого успеха кутаясь в одеяла и простыни, расселась нагая троица. Юноша и две молодые девицы. Хорун из порозовевшего стал ярко-малиновым.
– Какой срам! – подал голос Джереми, но без прежней страсти, свойственной ему в Волоке. – Это бордель или курильня, я не пойму?
Троица переглянулась. Одна девица уже успела натянуть нижнее платье, повернувшись к нам спиной. Клерк обрел дар речи, встал между нами и развел руки.
– Я, э-э, миледи… это музыканты, и…
– Мы, пожалуй, пойдем. Миледи! – изобразив реверанс сидя, ответил юноша. Его соседки уже стояли босыми ногами на полу и высматривали путь к отступлению. На пути стоял погрустневший Вуд, так и не расставшись с палицей.
– Пусть идут? – с надеждой спросил Хорун.
Моя выдержка не подвела – бровь лишь слегка поднялась вверх. Я отошла в сторону и кивнула Вуду. Горец посторонился. Инструментов у труппы не было.
– Музыканты и певцы! – зачем-то продолжал убеждать меня клерк. – Они никоим образом не…
– Меня волнуют только имена.
Я поискала взглядом кабинетный стол, ящик, что угодно, где могли бы храниться бумаги.
– Э-э, – Хорун почесал затылок, обернулся в сторону двери. Та захлопнулась за гостями. Его губы зашевелились, явно перебирая разные слоги на вкус. – Это была Ли… Лия, миледи.
– Не их имена, черт бы тебя побрал!
Вуд с надеждой натирал большим пальцем рукоять палицы. Хорун нервно посмеялся:
– Да-да, как же я так оплошал… Сейчас, сейчас…
Клерк постучал пяткой по половицам в углу. Откуда-то извлек нож для бумаги, поддел им доску и достал из ниши увесистый сверток. Что должно приключиться с человеком, чтобы он прятал бумаги, которые большинство и прочесть-то не сможет? Прятал в таком месте, с такой тщательностью?
– Вот, все здесь. Абсолютно каждое подозрительное имя, как вы и просили, учтено, э-э…
Он с явным усилием держал сверток двумя руками. Чтобы разобрать такую стопку бумаг за день, в Волоке сидело пять клерков от рассвета до последнего луча. Я ничем не выдала своего смятения.
– Скажи, Хорун. – Я развязала сверток, и пыль защекотала нос. – Чем та дюжина имен отличается от… от всех этих?
Стоило убедиться, что меня не пытаются надурить. Я села на единственный чистый стул, не заваленный вещами, и принялась разбирать список. После первых трех листов закружилась голова. Мелкий почерк, написано с тщанием. Имена, чин, если таковой есть, жилье, если таковое имеется, день визита, сумма. Лавочник, конюх, ювелир, зеленщик, графиня, гвардеец, банщик… Им не было конца.
– Та дюжина, миледи, – Хорун сжимал уголок столешницы пальцами, – появилась на пороге банка с тех пор, как вы поставили меня наместником.
Я перевернула еще несколько листов.
– Остальные?
Джереми резко отдернул руку, когда я взглянула на него: он топтался возле смятой постели и приподнимал оставленное одеяло. Из-за шлема я не видела, что именно отражалось на лице пса.
– Остальные, э-э, я взял на себя смелость перебрать бумаги, спросить тут и там, как вы желали знать… Я бы не стал утверждать, то есть полагаться на достоверность, если вы понимаете, миледи…
– Трудно поверить в то, что не увидел собственными глазами, – кивнула я, прервав ненужные объяснения.
Хорун закивал следом, точно шут.
– Надеюсь, тебе понравилось быть моим наместником, – я покосилась на раскиданные вещи у изголовья кровати, Джереми сделал шаг в сторону. – И ты знаешь, что за хорошую работу я награждаю, как никто другой.
Хорун снова кивнул и потянулся, чтобы почесать некогда обожженную шею, но вовремя остановился.
Вуд стоял, прислонившись к проему. Живой памятник моей щедрости. Будь ты горцем, самым низким безродным псом, выполнишь поручение – и награда не заставит себя ждать.
– И надеюсь, что ты тщательно отобрал эти имена, Хорун. Не хотелось бы два раза злиться на одного человека.
Перевернув стопку листов, я взялась за последнюю страницу. Сверилась. Дюжина имен повторялась в двух списках: полном и укороченном, но с некоторыми изменениями. Хорун тут же приблизился и заговорил:
– Вы, верно, уже подметили, что три имени я не перенес в ваш список, миледи.
Некий Ормунд-ремесленник, старик-ветеран Гулд, Розалинда…
– Женщина? – я вскинула бровь. За деньгами чаще присылали мужей, братьев, сыновей. Разумная осторожность, если с тобой не ходит охрана.
Хорун прочистил горло.
– Да, миледи. – Возможно, от постоянной тревоги, голос его сделался тише. – Мертва. Как и те двое, уверяю вас, э-э, не вошли в короткий список по той же причине…
– Вот как. Личный визит к священникам, родне усопшего?