Слова только отзвучали в пылающей комнате, а повеса уже разбил Конюху голову… подсвечником? Который только что лежал под ногами? Когда это все…
Столик. Он укрылся столиком? Ругга взвизгнул, заново поднял дубину – и сделал это зря. Повеса пригнулся. На него бросился Медяк, поставил подножку, шатаясь. На его виске темнел кровоподтек. Он упал, запутавшись в ногах, когда повеса зацепил его колено стопой. Приложился еще раз головой об лежак.
«Довольно!» – сказал бы я, сложись такое дело в Криге. Взялся бы за кортик и положил конец и муженьку графини, и самой графине, будь так приказано. Только моя задница будто пристала к ковру, глаза беспомощно распахнулись. Комната пылала. Я чувствовал холод всей кожей.
Повеса убивал Руггу со скучающим, почти утомленным лицом. Перехватил дубинку, приняв удар на плечо, завел запястье мальчишки за спину. Разрезал ему шею ниже уха краешком битой посуды. Ругга упал с выпученными глазами, обливаясь кровью, и зажимал порез, глотая ртом воздух, точно рыба на берегу. С пальцев повесы текла кровь, но будто бы это не имело значения. Искрица? Раж? Херово безумие!
– Стойте, – я перешел на вы. – Посто…
Ярко-зеленое, теперь все в бордово-коричневых брызгах, шелковое пятно сместилось к лежаку. На полу у голых ног повесы корчился Два Зуба. Враг плавно наклонился, поднял укатившуюся дубину. Взял ее с другого конца, где потолще, и, пошатываясь, встал ровнехонько над головой.
Нет, лучше уж видеть распоротых людей, чем стручок твоего убийцы за миг до смерти.
– Пожалуйста, – я поднял руку, не в силах подняться. – Не на…
Хрясь! Дубина вошла тонким концом в глазницу. Ноги задергались, стуча по полу. Два Зуба выгнулся и затих. Дубина, выпущенная из рук, отвернула его голову набок, с чавканьем высвободилась из черепа и упокоилась у подпаленной шкуры.
Огонь затих. Исчез. Так – остались небольшие всполохи у лежака. Как?..
– О-о… – завыл, поднимаясь по стенке, Медяк. И расплылся. От дыма слезились глаза.
Тень подступила к стене.
– Ум-моляю, н-не надо, я не х-хотел, – завизжал Медяк, отползая. – Я не буду, я уйду… я ухожу!
Тень двинулась следом. Склонилась, протянула к нему руку… обе руки.
– А-а-а-арлгх!
Ноги Медяка заплясали по половицам. Шлеп. Ч-ч-вк. Влажный, отвратительный звук. Что-то полилось, чавкнуло. Я вытер глаза, сипло вдохнул. Повеса поднялся, его руки повисли вдоль тела. Все в крови от запястий до кончиков пальцев. Из левой ладони торчал осколок. Он убивал их левой?.. Медяк, прислонившись затылком к стене, смотрел на меня черными провалами глазниц. Я медленно нашел опору в дрожащих ногах, задержал дыхание. Ширк! Ткань на портках зацепилась за доску.
Повеса повертел головой, словно по запаху чуял людей. Сделал два плавных, будто танцующих, шага к лежаку. Замер. Обернулся и посмотрел на меня с вековой усталостью, отступил назад, пошевелил рукой по столешнице у стены, нащупал второй подсвечник. И двинулся в мою сторону. Огни заколыхались, воск вылился на ковер, прочертив тонкую полосу.
В этот миг я понял, как убили Варда. Как покончили с Симоном.
– Пожалуйста! – вскрикнул я. – Милорд, послушайте! Мы пришли поболтать! За что… боги!
Он сделал еще шаг, я отступил. Поднял руки к потолку. Видел бы мой папаша, как они дрожали.
На подсвечнике, искаженная вдоль и поперек, виднелась моя побагровевшая рожа.
– Ах, поговорить, – повеса остановился. Потом вытер лицо ладонью, только размазав кровь еще больше.
На полу возле его ног захлебывался кровью Ругга.
– П-просто п-поболтать! – голос дал петуха.
Повеса пошатнулся, наступил ногой на бьющееся тело и плавно подошел к перевернутому столику. Из его ладони непрерывно сочилась кровь, на стопе набухали порезы от осколков. На белой коже темнели свежие синяки.
– Поболтать. Так вы бы сразу, – он запнулся, наклонился, поднял уцелевшую кружку, заглянул на дно, опрокинул ее – не сорвалось ни капли, – сразу бы так…
Плясали встревоженные тени. Снаружи началась суета, приметили дым. Каждый вдох давался все с большим трудом…
– С этого и стоило начинать, – я не понимал, шутит этот ублюдок или серьезен.
Я на дрожащих ногах поднялся, вытянул руки перед собой и попятился к двери.
– Поздновато для беседы, признаться, – повеса приложил руку ко лбу, зажмурил глаза. Его кожа в тот миг казалась белее, чем кости.
Я сделал еще три шага к выходу, стараясь не шуметь, не хватать ртом воздух.
– Уф, – он отнял руку от лица, уставился на ладонь. Добавил: – Ну и дрянь, признаться. Это была искрица? И чего в ней находят?
Я зашарил руками за спиной, вытянувшись, потея, как свинья. Засов на двери не сдвинулся с места.
«Ну же, ну!» – молился я всем известным богам. Сердце билось о ребра, точно просилось на волю. Воля – это все, о чем я сейчас мечтал. Быть подальше, где угодно…
Ругга всхрипнул. Кровь сгустком сорвалась с его губ, потекла по щеке.
– Поговорить, м-м… И о чем? – повеса потянулся к опрокинутому графину.
Засов поддался. Все это время я дергал его в другую сторону. Двери распахнулись, свежий воздух прочистил голову.
– О чем? – спросил повеса, когда я рывком помчался к двери напротив.
Выбил ее плечом. Взвизгнули девки и усатый гвардеец, прикрывшийся простыней.
– Занято, осел, – огрызнулась шлюха в чепце священника.
– Стра-ажа! – завопил гвардеец.
– Пожар! – крикнули в коридоре.
Я без извинений распахнул створки небольшого окна, перемазал окровавленными сапогами раму и вывалился на улицы Оксола. Побежал, задыхаясь, вытирая слезы на бегу. Куда угодно. Подальше. Как можно дальше! В яму со змеями, к черту в задницу, на дно канала. Хоть в саму преисподнюю.
– Я… – в горле запершило, – … даже не знаю, с чего начать.
Жанетта кругом обошла мертвецов, не проронив ни слова. Единожды наклонилась, толкнула мыском стопы юнца, который распластался у разбитых горшков. Я смутно помнил, как пропорол ему шею осколком… чего-то.
– Я все объясню…
Хоть объяснения мне самому бы не помешали. Она хмыкнула, и я никак не мог уяснить, злится она или довольна.
– Слова излишни, – сказала жена. – У меня есть глаза. Их было четверо.
– Пятеро, – поправил я. – Один сбежал.
– Самый разумный из всех, как видно, – уголок ее губ чуть поднялся.
Еще час назад я говорил о ней плохо. Два часа назад оставил Рута на первом этаже с какой-то пышной южанкой. Когда все пошло не так?..
– Как он выглядел? – спросила жена.
Голова начинала трещать. Мало того, прибавилась ноющая, тянущая боль во всем теле.
– Ничего примечательного, – я дернул плечами, стараясь скрыть то, как страшно был пьян. – Восниец, похож на наемника. – Дьявол!.. я даже не помню, была ли у него борода или тот брился. – Мужчина, – зачем-то добавил я.
Жанетта отвернулась, явно спрятав улыбку.
– Мы его найдем.
Она не спрашивала про бордель, про запах искрицы, про Деханда, шелковую накидку – дьявол… где моя одежда?! – и про вечер. Обернувшись к охране, она приказала:
– Приведите мне эту девку.
Повеяло холодом. Я поднялся, запахнувшись. Нога нещадно заныла, и иглы пронзили колено. Я опустил взгляд: багровые синяки, удар от дубинки, царапины? Я ходил босиком по разбитой посуде?
– Она ни при чем, – запоздало ответил я и рухнул обратно на лежак. Коснулся пальцами кровоподтека на икре и голени. – Ау!..
Тут же заныла и распоротая рука. Через день меня ждет новая схватка на ристалище…
– Вот и узнаем, так ли это. Приведите их. И… – жена окинула меня взглядом, – … прикажите подать одежду и обувь моего мужа.
Голос Жанетты казался грубее, чем обычно. Я не имел права возражать.
– Стоило бы прочесть вам отповедь о том, что не стоит разлучаться со стражей. Даже если вы идете в бордель, – ее бровь медленно поползла вверх. – Но, полагаю, теперь вас и без охраны будут обходить стороной.
У стены, отвесив челюсть, сидел мертвец без глаз. Он просил меня о чем-то? Мясо и влага на пальцах, стянутая кожа… Кажется, они пришли поговорить?
– Я этого не хотел, я просто…
Жанетта поправила платье, нашла чистый уголок на лежаке и присела рядом. Бережно взяла мою руку. Я посмотрел на ладони. В сгибах кожи, в полосах, разделивших фаланги пальцев, – везде чернела спекшаяся кровь. А под ногтями…
– Выходит, я и впрямь в этом хорош.
Жанетта придвинулась, коснулась моего плеча. До чего горячие руки.
– У тебя много достоинств, мой дорогой муж. Но именно в этом, – она перевела взгляд на мертвецов, – ты безупречен.
Со стороны лестницы послышались торопливые шаги и пыхтение. Джереми напрягся. Входную дверь выбили плечом. Пес шагнул навстречу… и замер. На пороге появился взмокший, растрепанный Хорун.
– Миледи! Вы должны… – я вскинула бровь, клерк исправился, чуть поклонился, – вам нужно немедленно пройти со мной!
Мои пальцы постучали по столешнице. Я отставила завтрак и напомнила псу:
– В этом мире, Хорун, есть всего два человека, которым дозволено…
Хорун помотал головой и осмелился меня перебить.
– Я нашел его! Он все еще там, в здании… вы просили…
– Кто? – тупо спросил Джереми.
Я резко поднялась с кресла.
– Веди.
– Он все еще в зале, миледи, у нас не очень много времени, я боялся спугнуть…
Шерстяной плащ уже согревал мои плечи.
– Тебе следовало схватить его на месте!
Вуд задел плечом вешалку при входе, когда спешил. Она упала и покатилась по полу. Я почти бежала по лестнице:
– Как ты понял, что это он?
Хорун опережал меня на три шага – работа в Оксоле принесла ему исключительную пользу.
– Бумага, миледи. Точь-в-точь, с печатью, как в том случае…
– Большая сумма?
Хорун отвел глаза, я вступила в лужу, потому что не смотрела под ноги. Джереми и Вуд обогнали нас без особых усилий, и теперь небрежно расталкивали прохожих, расчищая путь.