– Поломай его, поломай, – кричала чья-то знатная жена, помогая нашей беседе.
Кронпринц долго думал над ответом.
– Служит моему отцу? – эхом повторил он. – Но ведь, будь оно так, я бы признал тот символ… Два рассвета, вы сказали?
Безнадежен. Или делает вид.
– Это не все, Ваше Высочество, – вытаскивать кронпринца из молчания оказалось весьма непросто. – Вы знаете, что мой род, род Коул, верно служит интересам Воснии. Мы никогда не переходили дорогу вашей семье. – Кронпринц затряс головой в согласии. – И эти разбойники, о которых шла речь… не только убивают ваших подданных. – Я выдержала небольшую паузу, трибуны взорвались рукоплесканиями и свистом. – Они тайно используют счета, засылают визитеров в наш банк, чтобы прятать следы, – последнее я уже прошептала. Ухо Джерона было так близко, словно он задумал уснуть и прислониться ко мне.
На манеже снова что-то стряслось: благородные девы повставали с насиженных мест. Кронпринц выпрямился и задумчиво пошевелил губами.
– Они проникли не только в наши хранилища, Ваше Высочество. Быть может, эти разбойники ходят и в вашей свите… среди залов, в самой резиденции…
Я взглядом указала на латника, почесавшего колено с обратной стороны.
– …И мне нужна ваша помощь, как никогда.
Быть может, в этот миг я засунула голову в пасть голодному медведю. Кронпринц мог лгать. Мог не знать о том, что лжет, ибо сам обманут. Но нет ничего хуже бездействия. Моя мать лежит в могиле неотомщенной, отец дряхлеет и с каждым днем все меньше похож на себя, а уж братья-бездельники… кругом – сплошь бестолковые псы. И сотни врагов. Оставаться на месте – подобно смерти.
Джерон растерялся. Подозрительно скромен для своего положения. Впрочем, что я знала о династии? Те прятались от вассалов, точно мыши от мельника. Крохотные мыши, повелители материка…
Нам принесли вино на замену.
– Ох, миледи, – выдохнул кронпринц и отпил из кубка. – Это… это очень много и сразу, признаться. – Я изобразила неизбывную печаль, и в глазах сами собой созрели слезы. Кронпринц маялся: – Из всей честности скажу, ваш банк еще никогда не доставлял нам неудобств. Ну, уж последнюю дюжину лет так точно, и мне нет никакого резона отвергать вашу просьбу. Или же не верить вам…
Еще бы. Священники нанимают головорезов, гвардейцы работают с бандитами, благородные дома заняты резней, графы пропивают целые состояния в ночь… И все они приходят под вывеску «Арифлия и Коул» в слезах, с мольбами и угрозами вперемешку. Куда им еще идти, когда аудиенции не дождешься и за дюжину лет?
– Я польщена. Благодарю от имени всего рода Коул…
Эту речь кронпринц приберег вовсе не ради моей благодарности.
– Но… если бы я только мог что-нибудь изменить… – В его глазах, быть может, и зрела скорбь. Почти что сострадание святого отца, разводящего руками пред отбившейся паствой. Но я знала, что последует дальше. – Если бы только я мог…
Бессильные мира сего.
– Но что же ваш отец? Его Величество?
Джерон махнул рукой:
– Вам ли не знать, как он стар.
По сей день я не знала, как он выглядит, жив ли. Кроме профиля на монетах, что мы чеканим уже двадцать лет. Быть может, мой отец застал его в здравии? Застал – и остался без помощи от бестолкового старика. Гаранта нашей власти…
– Со дня на день его заберет к себе всеблагая Мать. – Печально подняв кубок, произнес Джерон. А потом столь же грустно улыбнулся. – Так они говорили семь лет назад. Говорят и сейчас.
Джерон вернул выпивку на столик. А вот и суть разговора. Условия, большая нужда старшего принца.
– Миледи, вы, должно быть, думаете, что я подстрекаю вас к заговору с целью захвата власти?
Он посмеялся и покачал головой:
– Нет ничего, что я желал бы больше, чем здравие моего отца. – Кронпринц повысил голос и поправился: – И процветания нашего края.
Я терпеливо ждала, выказывая уважение. Все прелюдии, все отступления, все оправдания самой искренней и честной жажды человека. Жажды власти.
– Я был у его постели. В том году, в этом. О, как он плох! В таком состоянии шутка ли – управлять Воснией. – Он поджал губы и прошептал: – Я и представить не могу, кто управляет ею.
Смешок так и просился наружу, но я выдержала взгляд кронпринца. Всем на этой скамье было известно с малых лет, кто принимал решения. И кто будет их принимать, окажись так, что вся династия скончается, не оставив наследников.
Герцоги, графы, знать. Те, кто владеет землей. Те, кто ставят людей на заставы и у переправ. Владеют дорогами, казармами, стенами, каменоломнями и ночлегами для распоследних шлюх. Храмами и часовнями, конюшнями, городами…
Я сжала левый кулак, который был спрятан от взгляда кронпринца.
– Что, если ею сможете управлять вы?..
Он с неверием посмотрел в ответ. И я подумала, что поспешила: слишком не любила ждать. Наждалась уже на годы вперед, с тех пор как маму похоронили, с тех пор как мерзавцы с меткой стали лезть в дела моей семьи. С тех пор как ушли без наказания…
– О, это покажет лишь время – главный судья. А как вы считаете, миледи? – Это был риторический вопрос. Кронпринц продолжил мысль: – Но я точно знаю, чего не допущу, пока буду зваться королем.
Алчные мужи Воснии и их амбиции. Ни один не стоил и мизинца моего отца.
– …Препятствий торговле. Вы только подумайте, что мог бы дать беспошлинный обмен с соседями юга? Или, так скажем, одна плата за весь товар – как вам? Больше никаких преград, никаких лишних пальцев в мошне у купцов. Города и дороги к городам, вереницы товаров. Приток умельцев с севера, невольники с морей. Шелка и специи, породистые жеребцы…
Не веря ни единому слову, я изобразила вежливый интерес. Кронпринц сотрясал воздух:
– Но это лишь малая часть. Не потерплю я продажных клерков при канцелярии и пустующей резиденции!
Законченный мечтатель. Такими речами он мог бы купить простушек из села, ратующих за устои всеблагой Матери.
– …раздоров и резни, будь она проклята всеми богами. Дома Восходов, Долы, вся эта знать… всякое дело превращают в резню. – Он запустил пальцы в волосы и задумчиво покрутил кудрявый локон у лба.
Принц собрался бодаться со знатью, которая и поддерживает династию последний век? Я посмотрела на него иначе:
– Вашими устами глаголет истина. Нет идеи, которую я бы поддержала с большей радостью…
А вот кронпринц изменился в лице. Стал снисходительным.
– Полно вам, миледи. Не думаю, что в этом мы с вами схожи. Я слышал, с самого детства за вами тянется след из висельников, мертвецов…
Слова застряли в горле. Я выбила их оттуда так скоро, как могла:
– Никто не говорил, что возможно изменить что-то, не наследив. – Он скептически поднял брови. – Мы каждый день теряем охрану и казним разбойников, чтобы сохранить порядки. Вопрос в числах, Ваше Высочество.
– Числа…
– Никогда не лгут.
– И значит, все эти жертвы – ради перемен к лучшему? – Он посмотрел в небо, будто бы там написали верные слова для нашей беседы.
– Полагаю, что так, Ваше Высочество.
– Но лучшего – для кого? Уж не сочтите, что я собрался читать вам проповеди…
Я широко улыбнулась и сказала самую чистую правду из всех:
– Как минимум для нас с вами. – И подняла предложенный кубок в его честь. – А раз уж для нас с вами, то и для всей Воснии. Вам так не кажется, Ваше Высочество?
Толпа снова взревела. Тахари одолел врага с большим отрывом: три к одному. Одолел с поврежденной ладонью, опаленный в пожаре, избитый бандитами. Я прищурилась. Должно быть, нам и впрямь есть о чем побеседовать с графиней Малор.
Кронпринц заговорил очень громко, стараясь перекричать трибуны, и восторженно хлопал в ладоши, будто следил за возней на ристалище:
– Миледи, нам с вами обязательно нужно побеседовать вот так. Еще раз. Скажем, в резиденции?
Я широко улыбнулась и поклонилась чуть ниже, чем в первый раз.
XVIII. Белая сотня, серые рясы
– Я немедля требую прекратить все это безобразие!
Голос смотрителя Белена тонул в выкриках толпы.
– Пшел вон, мерзавец! – визжала жена цирюльника.
– Чтоб тебя там отодрали, – с нездоровым азартом приговаривал сам цирюльник.
Белая сотня тащила смотрителя вдоль рядов. Подрясники их были вовсе не белыми, так – сероватыми. Да и шла отнюдь не сотня – за смотрителем отправилось от силы две дюжины.
Посмотреть на позор Белена вышел весь Горн.
– Ждали-ждали – и дождалися, слава всяким богам, – мазала лоб пальцами старушка, державшая коптильню.
– Слава всеблагой Матери, – вежливо поправил я ее.
Хин, облаченный теперь в крохотный подрясник, подергал меня за рукав:
– Не стоит вам, отче, на люду ходить. Мало ли чего.
Утерев взмокший лоб чепцом, я оглянулся. Уже десятый раз кто-то хлопал меня по спине и говорил слова одобрения, благодарности. Но слышался мне один упрек. И скорбный лик Матери вставал перед глазами. Две дюжины тащили человека к клети у небольшого помоста, что высился над рынком. Там же стоял и законник, Ормунд, надевший серую рубаху в знак поддержки.
– За прегрешенья супротив честного люду, – он обвел толпу взглядом, – нас с вами, то бишь. Ныне разжалованный смотритель Белен…
– Никто не имеет права меня разжалобить… тьфу… раз-жаловать! – взвизгнул смотритель, стоя в одном ночном платье. – Волею Его Величества, я…
Большой и плотный мешок нахлобучили на его визжащую голову, и крики поутихли. Толпа одобрительно загудела.
– На плаху яго!
Мое сердце трепыхалось. Я еле протолкался сквозь людей – уж в этом бы точно сгодилась Белая сотня! – и взбежал на рыночный помост. Развел широко руками:
– Постойте! Послушайте же!
– Святой отче! – довольно отозвалась толпа.
– Ваше Преподобие…
– Ольгерд! Ольгерд с нами!
И остались только шепотки да гудение из-под мешковины. Я сглотнул ком в горле, чувствуя, что одно неверное слово – и мешком угостят и меня.