Я снова отхлебнул сливянки. Все вкуснее в родном доме.
Пьяный глуп, пока пьет. Дурень же остается собой всю жизнь. Совпадение века – сразу семеро дурней под крышей моего дома. Да кто угодно поладит с высокородным сынком лучше, чем я. А уж настоящих друзей я не знал вовсе, как вы припоминаете. Во имя всех матушек, и кому в голову пришла столь паршивая идея?
– Не я выбирал исполнителя, – главарь вздохнул. – Будь моя воля, тебе бы я не доверил и с крысой посидеть.
Рябой прыснул:
– Разве что, коли б захотелось энту крысу отправить на кол.
– Как его матушку, а?
Я хорошо запомнил его лицо. Смешливые морщинки у карих глаз, неровный нос, шрам у брови, и все это – на длинной жилистой шее. Будет трудно его проткнуть так, чтобы дерево вышло ровно из нижней челюсти…
– Ее забрала война, коли вы не слыхали, – я оскалился. Весьма хорошо лгал. Чем тупее человек, тем легче его обвести. Себя, конечно, обманывать сложнее, но и тут я справлялся.
– Ах, война. Как скажешь, – главарь неприятно улыбнулся. – Думаю, ты себе поклялся, что такого больше не случится, так? Того, что стряслось в прошлый раз.
Молния не бьет дважды в одно дерево. По крайней мере, так я думал, пока меня не сыскали в самой Воснии.
Эти дурни уверены, что могут стоять здесь и говорить так обо мне, о моей семье – и уйти целыми.
– В прошлый раз, мальчики, – я хрустнул пальцами, – я вернулся за каждым гостем моего дома. И сделал с ними то же самое. С ними, с их сыновьями. Посадил на кол еще живыми. Много времени ушло, много работы. Но я терпеливый. – Терпеливее неба. Камня в овраге. В конце концов я стерпел все, чтобы попытаться снять ее тело через пару дней, не броситься на этих ублюдков. Не погибнуть зря. Выжил, чтобы скормить их птицам. – Так что… почему бы вам, парни, не отправиться по домам. К своим детям, женам, матушкам. Ну и, пока не поздно, извиниться. Так будет лучше для всех, сечете?
На втором этаже всхлипывал Бен. Анни ни разу не издала ни звука.
– Иначе что?..
Главарь снова поднял руку, и все притихли. Похоже, терпеливым был не я один.
– Да, ты мог бы сделать все то же самое. Повторить историю.
– Говорят, старого пса новым трюкам не научишь! – хрюкнул любитель орехов.
– Я в тебе не сомневаюсь, Кабир-гата. Иначе бы нас сюда не послали. И мы бы и правда нашли тебе замену. – Главарь окинул взглядом своих мальчишек. – Но молния не бьет дважды в одно дерево. Сейчас все совсем иначе, сечешь? – он попытался передразнить меня, вышло нелепо.
– Не вижу разницы. – Я отпил сливянки, глядя ему в глаза.
– В этот раз ты можешь ее спасти.
Я замер. Где-то наверху все громче плакал Бен. Главарь продолжал говорить осторожно, без заискивания.
– И больше не потребуется никого резать. Никаких злых дел, если уж сравнить с Веледагой. Как по мне – тебе тут услугу оказали. Еще и заплатят славно, – он брезгливо отколупал старую щепку с угла стола. – Семья твоя наймет прислугу, мебель прикупит. А может, того и гляди, хороший дом.
Я пригубил сливянку, и зараза горчила. Какой-то грязный осадок на самом дне…
– И никаких покойников. Никаких кольев, – продолжал главарь. – Все, как ты желал? Три года, Кабир-гата. Не так уж и много, как по мне.
Парень с жилистой шеей потоптался, как осел в стойле. Я дернул плечом:
– Сколько платят?
– Всему свое время, – зачем-то медлил он. – Сначала о деле. Раз в сезон ты присылаешь короткую весточку, где мальчишка и чем он занят. В ответ получаешь деньжата и ответ от своей благоверной.
Не зваться мне Рутом, если бы в тот миг я не заподозрил неладное:
– А кто их писать будет? Я читаю-то по слогам, а Вель…
Главарь покивал и быстро ответил.
– В каждом городе найдется птичник, а уж старейшина в селе и у вас есть. Как мы, по-твоему, о тебе прознали?
Херова грамота не давала мне покоя с тех самых пор, как Веледага нас с ней связал.
– И я должен верить закорючкам на листке? Вот ваше слово?
– Вы уж сообразите что-нибудь. С Вельмирой, так? – он посмотрел на потолок, будто говорил с нею. – Скажем, памятное воспоминание или фраза, которая известна только вам двоим. На три года – всего дюжина. Не так уж и много, учитывая, как долго вы прятались тут, да?
Ничего хорошего от грамоты не жди, попомните мои слова.
– А коли ты решишь присвоить себе мои деньжата и выпытать у жены, чего такого писать в этих письмах?
– Тогда она солжет мне, я не смогу это проверить, и ты вернешься и нарисуешь нам всем вторую улыбку.
Жилистый испуганно почесал горло, а его сосед снова потоптался.
– Вам, вашим матерям, женам и вашим детям, – напомнил я.
– И нашим детям, – неохотно согласился главарь. – Поверь, я буду очень стараться, чтобы этого не случилось.
Я медленно поднял выпавший нож и протер его нижним краем рубахи. Ублюдки ждали. Главарь пару раз дернул ногой, пока я начищал железо до блеска.
– Так сколько? – хрипло спросил я.
Вздох облегчения прошел по рядам.
– Сотня золотом… – начал главарь, и я чуть не выронил проклятый нож: пальцы дрогнули, и пьянство тут не при делах, – …за сезон.
Я с неверием покосился на него:
– Четыре сотни?..
Главарь кивнул. Парочка за его спиной выпучила глаза, и я сам, должно быть, выглядел не лучше в этот миг.
– Ты будешь получать не меньше конного рыцаря на службе Его Величества, – главарь припал на локти к столешнице, – поболее, чем гвардеец столицы. Головорез Две Улыбки выбился в люди, что скажете, ребята?
Четыре сотни. Больше, чем я имел от Веледаги в лучший год. Больше, чем я мог забрать на болотах без посторонней помощи.
Непрошеные гости молчали, и я кожей ощущал чужую зависть. На лестнице что-то скрипнуло. Я вытянул шею и увидел зареванное лицо Бена: точно мелкий хорек, заплаканный и любопытный, глупый до смерти. Вельмира спустилась за ним, и солдаты уставились на мою семью.
Я накрыл одну ладонь другой, чтобы скрыть дрожь. Отвлек внимание на себя:
– А коли мальчишка помрет? Не по моей вине, ясное дело. Или, скажем, я сам протяну ноги.
Главарь улыбнулся половиной лица и глянул снизу вверх.
– За тобой гонялась когорта Коряги, законники Горна и вся Пятерня…
– Только Гарум-бо, – подсказал я.
– Точно. Мир его праху, – деланно помазал лоб главарь. – Как видно, тебя не так уж и просто убить. Уж постарайся, чтобы этого не случилось и с пареньком. Тем более мальчишка домашний, балованный. Будет таскаться по трактирам, приставать к девкам, песни орать. Это тебе не головорезов по болоту гонять, верно?
Вельмира подслушивала, не стесняясь. Когда мы встретились взглядами, она дернула подбородком. Я бы объяснил ей все, коли бы сам понимал, в какую трясину меня тащат.
– Значит, просто проследить за мальчишкой, – спросил я, – набиться ему в друзья, доносить раз в сезон и не проболтаться, что мне платят?
– И слушать приказы. В остальном – все так.
– А потом?
– Что – потом?
– Через три года, ежели все пойдет как надо.
– Узнаешь.
Я смахнул комок грязи со стола, и жилистый солдат дернулся, как пуганая кошка.
– Набиться в друзья…
– Ты умеешь заводить друзей, – давил главарь, – если захочешь.
Как вы знаете, половину моих приятелей растаскали птицы на болотах. И, может, четверть из оставшихся в живых горела желанием со мной встретиться, чтобы расквитаться. Другая четверть считала меня мертвым, и лучше бы оно так и оставалось. Я осмотрел отсыревшие стены моего дома. Кому угодно лучше без меня, Вель.
Отложив нож в сторону, я посмотрел на порозовевшие пальцы без черных полос под ногтями. Все гости неотрывно следили за движением моих рук, словно я был сраным королем болот.
– Что скажешь, Кабир-гата? – поторопил меня главный ублюдок.
Я поднял глаза, и Вельмира покачала головой, стоя в тени. Бен выглядывал из-за подола ее юбки. Анни, верно, пряталась, и я гордился ею, как никогда. Из третьей по счету ступеньки опасно торчал гвоздь, который я кое-как загнул в сторону неделю назад, но все вернулось как было. Удивительно, сколь сильно привязываешься к месту, с которым обращался как последняя свинья. Погладив большим пальцем бок шершавой кружки, моей неразлучной подруги, я цыкнул зубом и сделал самое доброе дело:
– Ладно, уболтали. Как его звать?
Главный ублюдок поднялся и зачем-то подошел ко мне. А затем по-отечески опустил руку на плечо:
– Запомни это имечко хорошо, такое в Воснии не каждый день встретишь. А зовут его…
XXIII. Лэйн Тахари
Энима Годари я видела третий раз в жизни. Мне бы хватило и второго: тоскливее человека не сыскать. От его торжественной речи кисло молоко и увядали травы. Лица солдат, вынужденных внимать этому бормотанию, безмолвно протестовали.
– Его все еще нет, миледи, – буркнул Джереми, еще недавно дежуривший у второй дороги.
Я сжала кулаки:
– Тогда почему ты здесь, а не там?
Джереми раскланялся и проворно растолкал зевак, все глубже погружаясь в сплетение рук, ног, бездарных шляп, плащей и тревожных лиц. Все ждали.
– В связи с данным событием, наиважнейшим и крайне ответственным для всех Восходов, я, Эним Годари…
Сержантам не пришлось бы занимать у нас деньги, если бы управитель Второго Восхода меньше болтал и больше делал. На площади началась давка. Сотники и отпрыск Годари стояли на возвышенности у входа в городские сады. О, сколько речей слышала эта старая лестница! Горожане по привычке поглядывали на эшафот, но тот пустовал. Все славные, крупные торжества проводили на помосте. Удивительно, что местные еще не взяли в привычку перед ним венчаться.
– Обстоятельства вынуждают нас предпринять меры! Скорейшие меры. Долы подступают с востока, а на западе уже вовсю зреет мятеж…
Местные знали о бедах куда больше, чем сам Эним, который на улицах бывал дважды в сезон, и то окруженный охраной. Никто не охнул. Куда больше людей беспокоили цены, холода и разбой.