– Ты чего, из этих? – нападал Круп.
– Я про когорты толкую, олух…
Шишак повел рукой:
– Вот ежели девок поймают…
– Все тебе девки!
– Камнем за такое по голове надо, камнем! – распалился сержант. – Попробуй-ка провернуть в нашем краю, мигом в землю пойдешь, сволота… Вот она – сила королевского закона!
Обух с Шишаком перестали браниться, повернулись к сержанту. По широкой луже у изгнившей осины прошла рябь.
– Так меня в тесальщики и отправили, – помрачнел Круп, – говорят, кто-то увидал, что я чего стащил. Краденое, говаривают, так нигде и не нашли. А толку? Увели меня за ворота, а там проси не проси…
Шестерня покивал:
– Никому дела нет.
– Кто увидал? – не понял Брегель. – С кем?..
– Да не с кем, а якобы крал я чего, за пазуху припрятал! Как проверить, я вот о чем толкую?
В войске то и дело вздрагивали, слышались шлепки – гадов становилось все больше, хоть казалось, что больше уже не бывает.
– Ничему-то вы не учены, – Брегель развел плечи. – Плохой человек докладывать не станет!
Обух возразил:
– Стукачи-то всем хороши, как ни погляди…
Тропа сделалась уже, и меня потеснили с двух сторон. Кони спотыкались, и чавкали копыта в размякшей почве. Брегель никак не мог угомониться.
– Уж век как нет этого богомерзкого разврата, как церковь милосердной Матери…
Рут цыкнул зубом:
– Не припомню я, чтобы у нее что-то было про то, к кому в штаны можно лезть, а кому – камнем по голове.
Шишак ударил кулаком по подставленной ладони:
– Это что же получается… Коли придумает кто небылицу, заявится и соврет, что я из тех, а он со мною?!
У Брегеля затряслись руки, он медленно, но верно багровел не то от стыда, не то от злости.
– На хер такие законы, – сплюнул Обух.
– Это устои, несчастный вы люд, устои. Мы все без них – как младенец без титьки! – Обух в ответ поморщился и сплюнул еще разок. Сержант не отставал: – Вот ты куда по нужде ходишь, если ночью приперло?
– Куда-куда, – проворчал Шишак, – куда придется.
Брегель вскинул руки и чуть не потерял равновесие в седле.
– Ну точно спятил! Представь себе, коли каждый станет гадить, как ему вздумается… на стол, в углу, за шатром. Что с нашим краем станется?
– В Воснии такого закона нет, – осторожно напомнил Рут. – И ничего, живем…
Сержант нашел нового врага:
– Пустая ты голова! Не прав ты, мысли шире, шире! Тут какое дело: не то важно, чего есть и легко пощупать. А то, значится, чего могло бы быть, во… – он поднял набитый палец, и явно произвел впечатление на Шишака. – Толкую я о том, что ежели нам такой закон сделать, точно лучше станет!
– И в горшки половина ходить не умеет. Как ни проснусь в корчме, ей-богу, смердит, как в хлеву.
– Все к горшкам прицепился…
К мертвецки холодному воздуху прибавился смрад. Я придержал коня, обернулся и сказал громче:
– Если вы сейчас же не закроете рты, то я введу плети за болтовню.
Шишак начал смеяться до моих слов, и только его смех продолжился после них. Круп саданул его локтем в ребро, и настала почти блаженная тишина. И солдаты, и бывшие невольники таращились на меня с явным смятением. Я повернулся к дороге, чувствуя, как теплота власти разливается под кожей.
Но дело было не в плетях, не во власти и не в моем слове.
– Святая матерь всякого солнца, – одиноко отзвучало за моей спиной.
У первого поворота, под первым же знаком, встреченным нами после заставы, стояли занятые колья. Нагие кости, до которых добрались птицы, говорили об одном: мертвецы провисели здесь не меньше недели.
– Это еще кто? – щурился полуслепой Обух.
Мертвецы не представились.
– Воры, поди, – тихо буркнул Круп и потупил взгляд.
Толмач Бык, спотыкаясь от страха в каждом слове, объяснил:
– Это родня.
– Чьих родня? – опешил Обух. – Твои знакомцы?
Бык помотал головой, и отвечал без уверенности:
– Когорты, которая пала…
Солдаты, застрявшие позади, спрашивали причину затора. Деханд попытался блеснуть умом:
– Коли не знаешь, чего гадать! Мы понятия не имеем, что здесь за порядки.
– Никаких, на хер, порядков, – прорычал Рут и спешился.
Брегель по виду был с ним во всем согласен. Ровно до тех пор, пока приятель не сошел с дороги, направляясь прямиком к мертвецам.
– Оставь, дурень! – проблеял сержант, сам белее обглоданных костей. – Проклято.
Рут вообще ничего не ответил, подошел к источнику смрада как ни в чем не бывало и принялся выворачивать ближний кол из земли. Голыми руками, без перчаток.
– Коли не воры, чем же тогда они провинились? – Шестерня шмыгнул носом и вопросительно поглядел на меня.
Будто первая задача ставленника – сеять мертвецов по всему материку, выдумывая им провинности. А может, так оно и было в Восходах. Я помрачнел.
– Ничем, – нас нагнал Родрик и не замешкался, когда увидел колья. – Те двое справа – детвора. Нечего здесь стоять.
Начался балаган, и болтать стали в три раза больше. Так, что перемежались отдельные фразы, а смысла не несла ни одна.
– Снимает, гля!
– …верхом-то что…
– …про камни толкуете…
– …знали бы вы!
– Пойдем, – крикнул я Руту. – Они не оценят, а мы хоть засветло доберемся.
Тот настойчиво сотрясал несчастные останки, пока не вывернул первую палку. Одну из семи.
– А мы и так не успеем, – проворчал он. – Готовьтесь ночевать под небом.
Позади толкалось войско, не понимая задержки. Я потер уголки глаз.
– Веди их, Брегель. Я разберусь.
Ветер по болоту не гулял, и въедливый запах уже перебил конский пот и шлейф марширующего войска. Впереди сгущался легкий, местами прозрачный туман, побеливший островки суши и дорожную даль. Войско двинулось к нему, и удары сапог изорвали кружево стылого воздуха, примяли траву, растревожили грязь.
Подведя коня ближе к мертвецам, я посмотрел на приятеля:
– А ведь я говорил, что тебе не место на болотах.
Рут, не отвлекаясь от дела, отвечал так, как не дерзят ставленнику Восходов.
– Нет, это я тебе говорил, что ты спятил, а в этой дыре ловить нечего. Но ты ж никогда не слушаешь, верно?
– Уж по дырам у нас Шишак главный знаток, – прыснул Шестерня, избавив меня от необходимости защищаться.
Второй мертвец коснулся земли. К потугам Рута присоединились Шестерня, Круп и помощники Деханда. Дело пошло быстрее.
Нет никакой чести оказаться подвешенным за шею или надетым на кол. Дикари, звери? Обирали перед смертью одинаково – что в Воснии, что на болотах. Так ли отличны местные порядки?
Сняли последнего мертвеца.
– Ну все, двинули? – с надеждой спросил помощник Деханда.
– Коли меня спросите, вас тут никто и не держал. – Беззаботно поковырялся в ухе Рут. – Есть у кого лопата?
– Закапывать никого не стану, и не уговаривайте, – поморщился Круп, разминая заклинившую спину.
– Огонь разводить и того дольше – все отсырело, – буркнул Рут.
А сам никого не слушал – выпросил у последнего обоза лопату и принялся раскидывать землю.
– И кто еще тут свихнулся, – спросил Круп неведомо кого.
Конь неспокойно потоптался, и я посмотрел на темные влажные стволы осин и ясеней. Кроны с изломанными ветвями, спертый густой воздух, стоялая вода в рваных лужах, точно нарывы на коже земли. Полчища насекомых: жемчужные крылья, раздутые красные брюшки, тысячи черных сетчатых глаз, цепкие мохнатые лапки, гулявшие по мертвецам. Казалось, что нас слышат, чуют, ждут. Покрытый сырыми язвами лес приглашал гостей.
Обоз увели за поворот. Войско превратилось в сотню. Затем – в две дюжины, и так до тех пор, пока последняя троица солдат не растворилась за побелевшими ивами.
– Пора бы нам… не дело это… – тревожно заозирался Шестерня. – Ставленнику-то в хвосте быть…
– Не дело, – мрачно кивнул Деханд.
Я посмотрел на приятеля: тот выкидывал влажную землю на дорогу, совершенно не торопясь. Копал могилу с тем же упоением, с каковым опрокидывал в себя кружки в городе.
– Свихнулся, – заключил Круп.
С ним было сложно спорить. Рут повернулся к нам и со странным весельем махнул черенком на развилку:
– Во имя всякой матушки, вы еще здесь? Я вас нагоню, не пройдет и часа. – Он сверкнул щербатым зубом. – Такое войско и в ночи не потеряешь.
Я переглянулся с Дехандом, и мы оба смутились.
– Если ты задумал увести лопату, знай – Брегель с тебя три шкуры сдерет.
Приятель сделал рукой какой-то неопределенный жест, что могло означать как пренебрежение, так и утешительное слово. Деханд покашлял в кулак, явно поторапливая нас.
– А вот коли вы задержитесь, то точно заплутаете. Зуб свой даю. – Он повременил: – Самый здоровый зуб, так-то! А таковых у меня мало.
И снова взялся копать.
– Сегодня копает, а завтра что? – уже шепотом повторил Шестерня.
Мы отправились по размашистому следу, по истоптанной дороге, раздавшейся вширь. Один за другим из дымки стали появляться спины, железные головы, крупы коней.
Услышав шум войска, я выдохнул. Скрип колес, нестройная песня, мерный звон металла. Глядя на утомленных солдат, испуганно глазевших по сторонам, согнувшихся под весом поклажи, я думал, что готов оставить здесь каждого. Всех, кто встанет между мной и богословом, поставками железа и любой прихотью Энима.
Теперь Эйв Теннет вовсе не казался мне безумцем, проклятым фанатиком. Вместо образа Матери двойного солнца моим алтарем было поместье, вместо службы – тихие вечера с женой, вместо веры – полная, насыщенная жизнь в городе. Должно быть, Эйв Теннет тоже всего лишь хотел поскорее вернуться домой.
Эпилог
Танзана собрала волосы в руке, склонилась над медной чашей и прижалась щекой к водной глади. Вечный друг ее – влага, нанесенная в ладонях, стекшая с одежды, волос, кожи. Пойманные птицы разбрызгивали воду крыльями, стряхивали с хвоста…
– Шаги, – сказала она. – Много-много ног, подковы в грязи, рябь на воде…