И будто он чувствовал то же самое, он подался вперед и поднял ее с пола. Суставы воспротивились смене положения, но протесты казались лишь шепотом по сравнению с ревущей похотью, с которой она хотела Трэза.
Он должен был войти в нее. Своим телом.
Трэз понес ее к кровати и уложил на живот, его большие, теплые ладони прошлись по ней от лопаток до бедер, а потом он устроил ее на четвереньках, раздвигая колени. Опустив голову. Она хотела увидеть его… смотря мимо набухших, подрагивающих грудей, она наблюдала, как он зашел с сзади, его член покачивался, пока он устраивался…
О ее лоно потерся не член.
Он обхватил руками ее бедра, впиваясь пальцами в ягодицы и раздвигая их, ее складки для себя. А потом он накрыл ее своим ртом, влажные губы скользили по влажным губам, посасывая, поглощая. Полностью доминируя, его язык скользил вверх-вниз, проникая, порхая по ее лону, пока она не содрогнулась от оргазма, с каждым рывком вжимаясь в его лицо.
Когда он, наконец, закончил, то поднялся, упираясь кулаками по обе стороны от нее.
— А сейчас я тебя трахну, — прохрипел он ей на ухо.
— О, Боже, да…
Селена громко вскрикнула, когда он погрузился в нее, растягивая до предела. Удар отдался приятной болью… и потом он начал вбиваться. Не было и речи о медленном и уверенном темпе, от жестких движений она увидела звезды, и в итоге оказалась не в силах держать тело над кроватью. Рухнув лицом на простыни, пахнувшие им, она сражалась за дыхание, упиваясь удушьем, когда каждый толчок вжимал ее лицом в подушки.
Бамс! Бамс! Бамс!
Изголовье кровати билось также сильно, как вбивались в нее, дерево ударялось о стену, звук сливался со звериным рыком Трэза.
Изогнув голову, Селена попыталась увидеть его.
Трэз был великолепен, его грудные мышцы и плечи напрягались, огромные руки испещрены мускулами, на животе обозначились резные мышцы, в то время, как его бедра бились о нее. Кончив, он запрокинул голову назад, как и в первый раз, когда она взяла его, и взревел, сверкая длинными и смертоносными белыми клыками. Вены выделялись по обе стороны его шеи, бедра вбивались в нее, вбивались, вбивались…
Он заполнил ее.
И ее лоно выманивало из него семя, пока она не почувствовала влагу на своих бедрах.
Он не столько вышел из нее, сколько рухнул сверху, словно каждая унция силы покинула его тело. Изголовье ударилось о стену с финальным «бамсом», когда он обрушился вниз, и его ладони, руки, торс и ноги обмякли после всех усилий.
Его губы шевелились, темный взгляд нашел ее и не отрывался.
Она не понимала, что он говорил ей. Ей было все равно. Ее задница все еще была поднята, лоно гудело после жесткого секса, тело было таким же насытившимся, каким выглядел Трэз. Потоки воздуха, спускавшиеся с потолка, ласкали ее обнаженную кожу, покалывая, охлаждая.
Это был самый фееричный секс в ее жизни. Жесткий, животный, такой, как ей рассказывали и как ее учили.
Прежде чем Селена позволила себе устроиться на боку и провалиться в сон, она улыбнулась так широко, что заболели щеки.
Впервые в жизни ее не просто основательно и качественно трахнули, ее отметил мужчина, которого она любила.
Даже с тем будущем, что ждало ее впереди, невозможно было не чувствовать себя благословлённой.
Глава 22
айЭм пришел в сознание, но глаз не открыл. Его привела в чувство стреляющая боль в затылке… это и ледяной пол, на котором лежало его голое тело. Мгновение он подумывал притвориться мертвым и попытаться выяснить, где он находится, с помощью слуха, обоняния и инстинктов, но для этого не было необходимости.
Он точно знал, куда его закинули.
Двуличная тварь.
Открыв глаза, он особо ничего не увидел. С другой стороны, он лежал на животе, придавив руку своим торсом так, будто его закинули…
Открылась дверь в углу позади него. И он узнал это не по скрипу петель, а по голосам и топоту в камере.
— Зачем мне проверять его метку? — спросил мужчина. Не с’Экс.
— Таков протокол.
Ага. Ничего не изменилось.
айЭм закрыл глаза и сохранял неподвижность, когда шаги стали звучать ближе, осталось лишь неглубокое дыхание.
Кто-то охнул. А потом пальцы прощупали его поясницу, будто растягивали участок кожи, где ему, как и всем мужчинам, поставили метку в шестилетнем возрасте.
— Это, должно быть, ошибка.
Шаги в спешке удалялись, и айЭм предположил, что дверь снова закрыли.
Он поднял голову, и его размытое зрение обрело фокус. В хорошо освещенной камере двадцать на двадцать футов никого больше не было, белые стены были столь гладкими, что он видел на мраморе собственное отражение.
Голова трещала так жутко, что он был вынужден положить ее на пол, щека нашла то самое место на камне, которое успело нагреться до температуры его тела, пока он пребывал в отключке. Рука убивала его, она болела и онемела одновременно, но у него не было сил высвободить конечность из-под своего тела. Лежа здесь, дыша, существуя, он не знал, сколько провалялся без сознания, что они собирались с ним сделать, и выберется ли он живым из реализации своей блестящей идеи.
Выдернув образ из ниоткуда, мозг послал ему мысленное изображение того, как он уезжал из «Сала» прошлой ночью, как он вышел из любимого им ресторана, поговорил с официантами.
Он обнаружил, что хочет отмотать время назад и вернуться в ту инкарнацию себя, в воспоминания холода ночи на своем лице, того, как дымок вился у кончиков сигарет, что курили официанты… Все было настолько четким, что, казалось, было возможно повернуть время вспять… и снова ступить в те туфли… вернуться в свою кожу так, как он обретал форму после дематериализации.
Но время, конечно, так не работало. И воспоминания представляли собой ТВ-шоу на собственную жизнь, где ты являлся зрителем, а не участником, способным менять историю.
Отчаяние из-за Трэза, самого сильного мотиватора в его жизни, привело его во чрево к их общему врагу.
И велики шансы, что это будет стоить ему жизни.
Он со стоном перекатился на бок, моргая. Его оружие исчезло вместе с его одеждой. И больше в камере ничего не было…
Дверь открылась, панель беззвучно отделилась от стены. И вошедший был закутан с головы до пят в черную мантию, лицо укрыто, ноги тоже, даже на руках перчатки.
Это Мрачный Жнец? — задумался он. Он снова вырубился и сейчас видел сон…
Он уловил слабый запах.
Но не носом. А почувствовал всем телом.
Словно заряд электричества.
Дверь закрылась за высокой фигурой в мантии. И потом, когда мужчина подошел, айЭм изо всех сил попытался принять оборонительную позу.
Но не сильно преуспел в этом.
К нему потянулась рука в перчатке, его снова перевернули на живот, и потом он почувствовал прикосновение к пояснице.
— Я… убью тебя… — пробормотал айЭм. — Заставлю страдать…
Как — без понятия. Но он будет биться в агонии, будьте уверены.
Фигура отступила назад. Склонила голову, словно обдумывая способ смерти, который можно будет использовать.
В с’Хисбе большую часть пленников сначала пытали. Мариновали, так это называл айЭм.
Потом их убивали и закапывали, либо их съедал с’Экс со своими стражами, в зависимости от степени оскорбления.
Последнее считалось достойной гордости традицией. И также решало проблему «куда-девать-тело».
айЭм сжал кулаки, приготовившись к тому, что ждало его.
Но фигура просто долго изучала его. А потом вернулась к двери и скрылась за нею.
Оу. Ладно. Они подтвердили его личность, и не было причин убивать его до того, как они вернут сюда Трэза. Пустая трата средства для достижения цели.
Дерьмо.
Расслабляя мускулы, он попытался отпустить себя, уповая на то, что естественные способности тела к исцелению быстро разобрались с его сотрясением.
Он должен вернуть способность управлять чем-то большим, чем вялой тушей и свинцовыми конечностями.
Черт подери, ему не стоило полагаться на с’Экса.
***
В это время в Колдвелле, Пэрадайз сидела на своей кровати, поджав под себя ноги, и не сводила глаз с ночного неба по ту сторону закрытых, запертых окон.
— Значит, ты собираешься сделать это? — сказала она в свой телефон.
Пейтон рассмеялся.
— Черт, да, ты что, шутишь? Я до смерти хочу выбраться отсюда. С самых набегов я сижу в четырех стенах, это чудо, что родители отпускают меня в тренировочную программу.
Она перевела взгляд на замки на двери в ее спальню, которые были, что примечательно, заперты.
— Интересно, отпустит ли меня отец… — пробормотала она.
Повисла пауза. Потом раздался смех:
— Пэрадайз, Боже. Ну, нет. Ха-ха. Да ни за что.
— Да, наверное, ты прав. Он слишком оберегает меня…
— В этой программе нет места женщинам.
Она нахмурилась.
— Прощу прощения? В письме от Братства было сказано, что мы можем попробовать.
— Ладно, во-первых, «попробовать» не значит «будете приняты». Ты пробовала отжаться хоть раз?
— Ну, я уверена, что смогу, если…
— И, во-вторых, ты не среднестатистическая женщина. В смысле, алло, ты из Семьи Основателей. Твой отец — Первый Советник Короля. Тебя будут охранять для выведения потомства.
У Пэрадайз отвисла челюсть.
— Не верю, что ты сказал это.
— Что? Это чистая правда. Не притворяйся, что для женщин вроде тебя действуют те же правила. Ну, если кто-то из челяди в юбке захочет попытаться, то ладно. Такая потеря ничего не значит для расы. Но, Пэрри, таких как ты осталось мало. Для мужчин вроде меня? Мы берем в жены только женщин вроде тебя, а сколько вас осталось, четыре, пять?
— Самое примитивное объяснение, которое я когда-либо слышала. Мне пора.
— Ой, да брось. Не будь такой.
— Катись к черту. Я нечто большее, чем два яичника, которые ты можешь окольцевать.
Она повесила трубку и подумывала о том, чтобы бросить ее через всю комнату. То, что она не смогла последовать импульсу, наплевав на унаследованные от рождения и вбитые в ее голову манеры, означало, что Пейтон был прав.