— Так я уже всё ведь ему объяснил.
— Значит, не всё. Снова объясни. Я не шучу, он тебя реально вызывает.
— Кто? — не сразу соображаю я. — Пастухов что ли?
— Ну, а кто ещё? Иди, и лучше его сегодня не зли. Я только что от него пришла.
— А вот и он, — саркастически замечает Пастухов, когда я вхожу в его кабинет. — Вы только посмотрите!
— Здравствуйте, Борис Николаевич — отзываюсь я.
— Здравствуйте-здравствуйте, товарищ Брагин, — говорит Пастухов. — Ну, что вам сказать? По-моему, злоупотребляете вы терпением нашим.
Я пытаюсь понять, к чему он клонит.
— Кажется, пора вас с должности убирать. Не тянете вы, товарищ Брагин. Не тянете.
Что за хрень! Это я не тяну?!!!
— Да с чего бы это? — не могу я сдержаться.
— Да с того! — резко отвечает он. — Увольнять вас будем. Вместе с Новицкой! Оперативно и быстро!
6. Ку-ку, мой мальчик
Увольнять? Серьёзно? Что ещё за новости? Какое такое увольнение?
— Я вас не понимаю Борис Николаевич, — спокойно отвечаю я. — Вы не могли бы мне объяснить что я такого сделал или, наоборот, не сделал, что вы так рассердились?
— Самое главное, что ты сделал, опорочил честь комсомольца. На втором месте стоит непростительно медленное выполнение плана. Нам поручили наиболее ответственный участок работы, а у нас никаких внятных успехов до сих пор нет. Третье. И это просто ни в какие ворота! Комсомолец, работник аппарата ЦК не просто играет в карты на деньги, но ещё и сам содержит притон! Как такое вообще можно представить? Это какой цинизм нужно… Но это уже пусть соответствующие органы разбираются. Меня это уже не касается.
— Да вы что, Борис Николаевич, я там исключительно, как агент этих самых органов и состою. Как Штирлиц. Могу вам встречу с зампреда КГБ устроить… Да что там, могу и с председателем. Или с замминистра внутренних дел.
— Как агент? — переспрашивает Пастухов. — Ну, я не возражаю. Раз уж ты агент, тогда продолжай работать. Агентом. Но не в комсомоле. Всё, Брагин, разговор окончен. Да и о чём нам говорить? Работа завалена. Ты же агент, тебе некогда о патриотизме думать, надо шпионов ловить, или кого ты там ловишь. И это ещё не всё. Есть и четвёртая причина. Целых четыре причины! Как тебе такое? Четыре!!!
Он показывает мне четыре пальца, чтобы я сам увидел, как много существует резонов меня уволить. Увидел и ужаснулся.
— Четвёртая причина заключается в том, что я не желаю слышать вопли со стороны членов полит… — он спотыкается и многозначительно показывает пальцем в потолок. — Так и быть, пиши заявление по собственному и можешь без отработки, прямо с понедельника уже не выходить.
— А Новицкая здесь причём?
— Новицкая? Так от неё тоже толку мало. Работа медленно очень идёт. И вместо того, чтобы требовать от подчинённых самоотдачи, она им всячески потакает. Но это и понятно, учитывая, что будучи ещё первым секретарём горкома… крутила роман с несовершеннолетним. Да, Брагин? Не думал, наверное, что эти дела всплывут когда-нибудь? Ну, теперь зато будешь знать, что ни одна бумажка в нашем мире не исчезает. А однажды подшитая бумажка, живёт в веках. И у меня этих бумажек много.
— Стыдно, Борис Николаевич, сплетни распространять, тем более такие, низкого пошиба. Сплетни и голословные обвинения. И я не буду заявление писать. И она не будет. Увольняйте, если есть за что.
— Напишет, — беспечно кивает Пастухов и стучит пальцем по картонной папочке. — И ты напишешь. А если не напишете, значит будем подключать коллектив, рассматривать персональные дела, разбираться с товарищами, исключать из комсомола. У тебя, кстати, уже два выговора имеется, так мы ещё подкинем. Будешь злостным…
— Каких это два? — перебиваю я. — Один, и тот по надуманным причинам. Так я на вас в суд подам. И выиграю, без сомнения.
— Подавай-подавай. Ты же агент, тебе и карты в руки. Агент, понимаешь ли, 007… Джеймс Бонд, выискался.
— Ладно, — киваю я после небольшой паузы, как следует наглядевшись на папку по которой похлопывает Пастухов. — Хорошо, напишу заявление по собственному. Если не передумаете.
— Ха, — усмехается он.
— Но две недели отработаю. А Новицкая останется на своём месте.
Посмотрим, что можно сделать. В конце концов, можно и к главному управлению вернуться если Пастухов жёстко закусит. Выведем структуру из его ведомства и отдадим воякам. А может, Чурбанова подключим или даже самого дорогого Леонид Ильича…
— По Новицкой ещё подумаю, — кивает он.
— До свидания, в таком случае…
Я выхожу из его кабинета и шагаю в свою сторону. Кто же, интересно, так мной недоволен, что Пастухова вздрючил? Неужели Черненко? Чем я ему так уж насолил? Не по-советски веду себя… Да, есть такое дело. Если ничего не изменится, то после смерти Брежнева он меня пережуёт… Но не торопитесь, Константин Устинович, у меня же сейчас будет бронебойное орудие. Правда, Андропян тип мутный, и что у него в голове, хрен знает… Но попробовать стоит. Вот честное благородное, стоит.
Я захожу к себе в кабинет и… Ты-дыч… у меня челюсть отвисает до пола, как во вражеских американских мультиках. За моим столом сидит…
— Чур меня! — восклицаю я и поворачиваюсь к левому плечу. — Тьфу-тьфу-тьфу! Ирина Викторовна, принесите кадило, пожалуйста.
Она тоже выглядит удивлённо. Сегодня суббота, ребят нет, и только мы как папы карлы, пришли пахать. А у нас тут сплошные испытания. То начальник с грязью смешивает, то вот призраки восстают из… грязи же, кстати.
А призрак этот сидит с весьма довольной рожей. Улыбается, скотина. И ничего-то ему не делается. Сусловский выкормыш… Ах, вот оно в чём дело…
Я присаживаюсь на край стола Толика и даже удивляться прекращаю, соображая, что к чему. Смотри-ка, даже Андропов его не смог его перемолоть. Птица Феникс, твою дивизию… Интересно, а зачем он сейчас-то Суслову нужен? А, ну, так вот для этого всего. Меня в сторону, а чемодан на место. Размечтались вы. Хер вам, а не чемодан.
— Здорово, Кухарчук, — говорю я, не глядя на него и продолжая размышлять. — С места моего уйди, кстати. Я тут ещё две недели буду работать.
— Почему две? — удивлённо спрашивает Новицкая.
Стало быть, с ней об увольнении разговора не было. Значит, этот хорёк метит не на её, а на моё место. Но это не точно.
— Да вот, предлагают бывшего офицера госбезопасности на моё место. Его из органов под зад коленом выпнули не так давно.
А не навестить ли мне Маришку? Вот вопрос. Если её ещё не укокошили… Ну ладно, об этом потом подумаем.
— Да, Брагин. Я, как Феникс, восстал из пепла.
— Из зада ты восстал, Пётр Николаич, — усмехаюсь я. — Давай, иди нахер отсюда, пока милицию не вызвал. Придёшь через две недели, не раньше.
Заходит Лена Иванова. Тоже трудоголичка, как и мы. Вернее, не так. Когда Новицкая здесь, тогда и она не может не прийти.
— Чего это вы ругаетесь? — спрашивает она. — Мужчина какой интересный у нас тут.
— Не советую, — качаю я головой.
— Вот видишь, Брагин, — поднимается с моего кресла Поварёнок. — Девушка-то получше тебя в людях разбирается. Ладно, пойду, раз мне здесь не рады. Вернусь, когда тебя не будет. Вы, девушка, меня дождитесь, мы с вами обязательно сработаемся.
— Это что всё значит? — спрашивает Ирина, когда Кухарь с гордым видом и надменной ухмылочкой удаляется восвояси. — Какие ещё две недели⁈
— Ухожу, я Ирина Викторовна, — развожу я руками. — Первый секретарь недоволен мной, моей работой и моральным обликом. Тобой, кстати, тоже недоволен, но, вероятно пока решил не увольнять. Понимает, что вот этот мудак Кухарчук всё дело завалит.
— А кто он такой вообще?
— Мудацкий мудак, разве по нему не видно?
— Нет, — серьёзно отвечает Иванова. — На первый взгляд, вроде, ничего мужчина.
— Теряешь хватку, Лен, — качаю я головой.
— Ой, да я и раньше вляпывалась, — вздыхает она. — Кому кофе?
Мы соглашаемся.
— Он что, действительно тебя гонит? — спрашивает Ирина, когда Лена уходит за кофе.
— Да. Но, получится ли у него, это вопрос. Большой вопрос. Но, что плохо, наш Пастухов сказал, что знает о нашей с тобой любовной истории…
— Что⁈
— И пригрозил, в случае непослушания устроить всенародный разбор полётов. Так что ты уж будь умницей, тише травы и ниже воды. То есть… ну, ты поняла…
— Мудак!
— Это точно. Мудак. Ладно, в свете возникших новых обстоятельств и, учитывая, что я уже уволен, я пойду и попробую порешать эту проблему.
— Нет, погоди, надо поработать.
— Поверь мне, ты не хочешь, чтобы моё место занял тот урод, который сидел на моём стуле. Ничего худшего даже представить нельзя. По сравнению с этим все наши успехи и неудачи полная чушь. Впрочем то, что мы, якобы, заваливаем работу, тоже чушь. Ты и твой отдел делают больше, чем весь ЦК, вместе взятый. Не забывай этого! И держи голову повыше. И, кстати, в Свердловск я не поеду.
— А свадьба-то у тебя в силе?
— Конечно. И ты приглашена.
Я еду в Дьяково. В сокровищницу и арсенал. У меня там два дома. В одном теневая ставка, а в другом, не обжитом и полузаброшенном, хранится всё самое и самое ценное. Вот и чемодан тоже. Для него сделана специальная бетонная гробница с металлической дверцей и кодовым замком, способная выдержать взрыв ядерной бомбы.
Вот только на Пастухова ничего особенного нет. Досье явно слабое. Подрался с товарищем Панчишиным в тысяча хренетсот каком-то году… Ещё когда в горкоме работал. Причём, напал на него этот самый Панчишин. Правда, вроде как защищая свою супругу, но это только со слов самого Панчишина. Ну, и так, по мелочи, всякая ерунда. В заграничной поездке продавал за валюту чёрную икру и водку «Посольскую».
Мещанские интересы, конечно, но что в этом особенного? Все приторговывали. И он тоже. Ну, или вот тоже преступление. Приобретение румынской стенки в обход очереди. Мелкие, мелкие интересы. Очень мелкие… Ну, что это, задержание в нетрезвом виде патрулём ДНД, и то, миллион лет назад…