у за себя постоять. Он же не преследует, за руки не хватает. Я дам понять, что не намерена ничего подобного терпеть, вот и всё. Мне же в этой фирме ещё карьеру строить. Не нужно, Егор, пожалуйста. Это для моей репутации будет не очень хорошо. Да и что ты скажешь? Что не надо сотрудницам цветы дарить? Так он не мне же одной подарил.
— Подстраховался гад, — подмигиваю я. — Ладно, не беспокойся. Если не хочешь, я не буду. Но ты должна быть настороже, поняла?
— Ну, конечно, что ты думаешь, я девочка маленькая?
Разумеется, именно так я и думаю, но хорошо хотя бы, что ты не ведёшь себя, как с Мариной и вполне понимаешь риски. Я надеюсь, что понимаешь. Впрочем, с этим Зевакиным Игорем Алексеевичем я всё-таки поговорю. Не понравилась мне его улыбочка. Совсем не понравилась.
— Ну, что там с Фериком? — спрашиваю я у Цвета, снова встречаясь с ним в казино. — Есть информация? И вообще, какие потери в целом?
— Ферик дома уже. Он походу больше перетрухал, чем в натуре пострадал, но сам факт довольно напряжный. Подъёхал хер на мотоцикле, как в кино американском, достал дуру и начал херачить.
— Где это произошло? К дому-то его просто так не подъехать, там охрана, ворота и всё такое.
— Нет, не дома. Он из ресторана выходил.
— Он там постоянно бывает или случайно оказался? А, может, пригласил кто-то? Минимум, несколько человек надо для реализации такого дерзкого нападения.
— Сейчас позвоним ему и узнаем, я пока не в курсе.
— А у Уголька как было обставлено?
— Тоже кабак, но он там постоянно трётся, целыми днями.
— В скольки местах одновременно всё произошло?
— В четырёх, — качает он головой.
— Это типа нам показывают, какие они могучие и как много у них сил, что могут себе позволить одномоментно четыре теракта захерачить?
— Чего-чего? — хмурится Цвет.
— Четыре террористических акта одновременно.
— А, ну да. Пошли Ферику брякнем.
Мы брякаем.
— Фархад Шарафович, вы уже дома? Это пример настоящего мужества и урок всем настоящим борцам за справедливость.
— Точно, — посмеивается он, понимая, что я его немножко троллю. — Жду от вас звезду героя.
— Ага, — ржёт Цвет. — А лучше две. И прости, но будут они не золотыми, а чернильными. И носить ты их будешь с двух сторон груди.
— Хорошо, что не четыре, как у главного пахана, да? — усмехается Ферик. — Но вот что скажу, ребятки. Шутки шутками, но могут быть и дети. Понимаете вы меня? Нам сегодня пощёчину влепили…
— Не всем, — усмехается Цвет. — Итальянцу не сумели.
— А он схватил нападавшего? — спрашивает Матчанов.
— Нет, тот шустрее оказался.
— Значит, — резюмирует Ферик, — и ему влепили.
— Фархад Шарафович, — меняю я тему. — Расскажите, пожалуйста, где у вас инцидент произошёл.
— На крыльце ресторана «Самарканд».
— Вы входили или выходили?
— Выходил, как раз. А этот ждал меня, стоял там рядом.
— А вы часто там бываете?
— Нет, Егор, редко очень. Встреча была, вот и приехал.
— Неплохо было бы проверить того, с кем встречались, — говорю я. — Потому что вполне логично предположить, что мотоциклист этот либо следовал за вами с самого начала, либо был проинформирован, где и во сколько вы будете.
— Да, вы правы, друзья мои. Вы правы. Я тут по своим каналам собираю информацию. Надеюсь, в ближайшие пару дней прилететь. Тогда всё обсудим с вами и решим, что делать.
— Айгюль там с вами? — спрашиваю я.
— Да, здесь вот сидит. Подойди, Гуля, Егор спрашивает про тебя.
— Смотрите, никуда её одну не отпускайте, — говорю я.
— Да он и так не отпускает, папочка, — усмехается она в трубку. — Привет от старых штиблет.
— Привет, — улыбаюсь я. — Ты гляди там, не пренебрегай безопасностью.
— Я и не пренебрегаю.
— Ну, и правильно, — хвалю её я. — Скажи лучше, как там дядя твой, а то он храбрится, правду не сообщает.
— Бледный, но бодрый, — отвечает она. — Привезу его скоро, сам посмотришь.
Мы прощаемся с Фериком и я замечаю Ефима, сидящего за столиком. Он остановился в «Москве» и мы договаривались о встрече. Ещё и Платоныч скоро подъедет.
— Ефим Прохорович, я вас категорически приветствую! С приездом!
— Егор! — расплывается он в улыбке. — Наконец-то увиделись. Сто лет уж с последней встречи прошло.
До чего на Табакова стал похож, не назвать бы его Олегом Павловичем. Подтягивается Большак.
— Лидочка, пришли нам, пожалуйста, французский коньячок с вип-набором.
— Сейчас сделаю, — улыбается она.
— И коробочка там стоит в пластиковом пакете.
— Поняла.
Она отходит.
— Погоди, — удивлённо провожает её взглядом товарищ Ефим. — Это не та ли милиционерша, что у Гусыниной в гастрономе?..
— Ну, Ефим Прохорович, вы даёте, — смеюсь я. — Вы же здесь не впервый раз уже, а только сейчас рассмотрели её?
— Да, — качает он головой, — только сейчас. Так она или нет?
— Она, Острый Глаз.
Большак смеётся. Бармен приносит нам бутылку по-настоящему французского коньяка, шоколад, выдержанный сыр и ароматную бастурму, которую мы не так давно освоили сами. Собственно, только для своих точек, практически. Объёмы пока небольшие, но, лиха беда начало, как известно.
— О, какое непростительное буржуйство! — прищёлкивает языком Ефим. — Да вы тут настоящие акулы. Пресыщенные и, скорее всего, совершенно развратные.
— Ефим Прохорович, — неодобрительно тяну я. — Ну, что же вы такое недальновидное говорите? Может, мы, конечно и акулы, но не буржуйские, это уж точно. Коммунистические, мы акулы коммунизма, уже сейчас рисующие в мозгах адептов картины грядущего удовлетворения насущных и не только насущных потребностей. От каждого — по желанию, а Ефиму Прохоровичу — всё, что он потребует. Вы спросите, почему? А я отвечу, потому что мы члены одного и того же коммунистического клуба.
Подходит Лида и подаёт мне пакет с часами.
— Стоп-стоп-стоп, товарищ, — качаю я головой, замечая взгляд Захарьина, каким он её одаривает. — А вот эти потребности удовлетворяйте сами, в смысле, без Лиды, поскольку женщина она замужняя, а муж её настоящий корсар. Впрочем, забудьте вы о ней, есть вещи поинтереснее. Вот, например, то что я держу в руках. Видите надпись на пакете? Смотрите. Да читайте, читайте вы.
— Ролекс? — удивлённо произносит он.
— Такое ощущение, будто это слово кажется вам неприличным.
— Да нет, — пожимает он плечами и принимает пакет. — Ого, коробочка красивая какая. В ней хранить можно что-нибудь.
— Точно, — с улыбкой соглашается Большак. — Например, золотые часы.
— Чего-чего?
Захарьин добирается до коробки и мы его теряем. Глаза его вспыхивают огнём, слово видят знаменитое кольцо, то самое, которое «моя прелесть»…
— Это что? — бормочет он.
— Похоже на портативную машину времени, — усмехается Платоныч.
— О! Друзья! Невероятно! Егор, а ты умеешь держать слово! Я ведь не забыл, что ты мне часики обещал, правда не думал, что вот… ёлки… О-о-о! Что вот такие будут. Швейцария, твою за ногу.
Он натягивает часы на руку и застёгивает браслет, сразу оказывающийся практически впору. Запястья-то у него не тоненькие. Он со счастливым видом любуется чуть отставленной в сторону рукой и блаженно улыбается.
— Это от нас с Юрием Платоновичем, — заявляю я. — На долгую крепкую память. Носите на здоровье. В знак искренней преданности и нерушимой дружбы.
— Спасибо, спасибо, друзья мои. Как же я без вас скучаю. Умчались в Москву, а меня там бросили одного. Нехорошо это.
— Так вы приезжайте почаще, — улыбается Большак.
В общем, сидим мы в обстановке всепроникающей и глубокой любви, чему очень даже содействует блеск презренного металла и старые виноградные спирты, использованные для производства коньяка.
— Ефим Прохорович, — говорю я. — У нас к вам дело имеется.
— Дело? Прямо дело? Или просьба?
— Прямо дело, конечно, — киваю я. — Нам надо, чтобы одно из ваших городских предприятий выдало сверхнормативную продукцию.
— Какое это?
— Химкомбинат, — говорит Большак. — Нужно по десять тысяч тонн мочевины и селитры.
— Так э-э-э… — подвисает Ефим.
— Ну, это же немного, — улыбаюсь я.
— А куда, — пытается сообразить Захарьин. — На Китай?
— Нет-нет, по расширенному плану Минсельхоза.
— Так это ж причём? Не то министерство… А с министерством минудобрений?
— Завтра с Петрищевым поговорю, — кивает дядя Юра. — Там проблем не будет.
— Ну, а от меня что требуется, в таком случае? — не понимает Ефим и машинально прячет часы под манжет рубашки.
— Как что! — подливаю я ему в пузатый бокал. — Вы бастурму, кстати, попробуйте, это же чудо, хамон просто отдыхает.
— Хамон отдыхает? — не понимая, хмурится он.
— Да, именно, нервно курит в сторонке, — подтверждаю я. — А от вас потребуется идейное вдохновение директора предприятия и обеспечение этого дополнительного плана в первоочередном порядке.
— Это, конечно можно, — чешет в затылке первый секретарь горкома, — но они будут чего-нибудь себе требовать. Фонды там, путёвки, или…
— Ну, — опускаю я ладонь на его руку, — фонды пусть им министерства и главснабы выделяют. Вместе с госпланами. А вот со всем остальным помогите. Там ещё наверняка с подвижным составом вопросы возникнут. У МПС нехватка вагонов. Нужно в областном управлении железной дороги серьёзную воспитательную работу провести.
— Так как я-то помогу? Чем⁈
— Ну, Ефим Прохорович, — качаю я головой, — у партии ведь направляющая и скрепляющая роль, вы же лучше меня знаете. К тому же, если бы всё было так уж просто, кто бы вам за это дело предложил пять тысяч долларов? А они сами себя не заработают.
Он с довольно громким хлопком прикрывает рот и замолкает. Думает.
— Ладно, дорогие товарищи, — поразмыслив, кивает он и подцепляет вилкой тончайший, практически прозрачный, ломтик ароматной бастурмы. — С вами очень приятно иметь дело.
Он запихивает вяленое мясо в рот и задумчиво жуёт.