Вокруг военные в странной необычной форме, красивой и удобной, всё странное и непонятное, вот он и не возьмёт в толк, куда попал.
— Ребят, дайте ему позвонить, пусть доложит папе с мамой, что жив. Хочешь позвонить, кацо? Да скажи уже хоть что-нибудь.
Нет, не говорит, только щерится, как зверь. Но от звонка не отказывается. Озираясь на парней, которые совсем не похожи на вертухаев и держатся уверенно, но свободно, он набирает номер. Но как только начинает говорить, я подхожу и отбираю трубку.
— Алё, генацвале, гамарджоба. Физкульт привет, в натуре!
— Э-э, ты кто такой, а? — раздаётся раздосадованный голос с акцентом. — Дай Давиду трубку.
— Посмотрю на твоё поведение. Я Бро, а ты кто? Лягушка-лаврушка? Давай, скажи, чтобы знать, кого благодарить.
— Ты чё несёшь, чмо!
— Ах, как мне нравится, как ты красиво по-русски говоришь, — усмехаюсь я. — Ладно, слушай сюда, оху*вшая тварь, два раза повторять не буду.
— Э-э! Ты чё там…
— Давид твой у меня, как и предыдущие парламентёры, кто там у нас? — я поворачиваюсь к своим парням. — Кто у нас, Пецо что ли?
Они кивают.
— Итак, даю тебе неделю, слышишь, жопа безымянная? Одну маленькую недельку, впрочем, если она у тебя последняя, покажется самой длинной в жизни.
— Чё ты там блеешь⁈ — раздаётся в трубке. — Ты кто такой вообще?
— Ты не очень вежливый, да? — хмыкаю я. — В общем, я хамов недолюбливаю. Слушай сюда и не говори, что не слышал. У тебя одна неделя, с тебя десять лямов, полное подчинение, присяга Цвету и… и всё. Этого мне достаточно. И твой Давид и Пецо, или как там его, едут домой. Если нет, им, тебе и всем твоим корешам грузинским и азерским пи*да. Я закончил. Желаю хорошего дня.
Не дожидаясь ответной реакции, кладу трубку на рычаги. Боюсь только, мой оппонент слова эти всерьёз не воспринял. Да и хер с ним. Надоели они. Или со Злобиным, или без оного, а я своё дело сделаю.
— Ну что, Давид, страшно тебе? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему.
Он старается показать, что нет, не страшно. И более того, пучит глаза так, чтобы страшно стало мне. Но мне делается смешно.
— Поживёшь у нас недельку, — киваю я. — Не больше, не волнуйся. А там или к своим поедешь, или…
Я провожу ребром ладони по горлу
— Хочешь поговорить?
Он, естественно, не отвечает. Да и хрен с ним. Колоть его и развязывать язык у меня пока нет желания. Знаю, что среди парней есть любители душевных разговоров с опытом, типа Михал Михалыча. Но пока просто приказываю разместить его в одноместном номерочке. Подумаю ещё, что с ним делать.
— Люксов нет, — усмехаюсь я. — Но, хотя бы крысы не бегают. Смотри, содержи комнату в чистоте, иначе будешь всё тут у нас драить.
Ехать к Наташке уже нет времени, и так вон полдня прокатался. Меньше, конечно, но, всё равно, на работу надо. А то Пастухов меня немедленно на выход попросит. Накидает выговоров и адью.
Но выговоры мне накидывает не он, а Новицкая.
— Брагин, ну ёлки-палки, почему тебя никогда на месте нет? Тебя Гурко разыскивает.
— Чего разыскивать-то? — отмахиваюсь я. — В машине есть телефон, я почти всегда на связи. Я ездил на базу, проводил собрание с личным составом, ориентиры давал, нравственные. В чём проблема?
— Давай, шуруй к Гурко.
— Может, позвонить сначала?
— Езжай, говорю. Ты не понимаешь что ли, что за каждый твой проступок головомойку-то мне устраивают?
— И какой тут проступок, скажите, пожалуйста?
— А такой, что тебе, возможно безразлично, что тебя увольняют, а мне кроме как на Гурко рассчитывать не на кого. Ты понимаешь, что из-за тебя я могу вылететь отсюда, как пробка?
— Никуда ты не вылетишь, — отмахиваюсь я. — Если только наверх по служебной лестнице.
— Так, Брагин, не зли меня. Понял?
Пока еду, звоню Большаку.
— Дядя Юра, привет. Ну как дела, выгорело с министерством минеральных удобрений?
— Да, всё нормально. Только что трубку положил, вот прямо перед твоим звонком.
— Значит, можно Горбача скидывать с хвоста?
— Так мы, собственно, уже скинули. Ему больше и знать не надо ничего. Он же сам отгрузками и их контролем не занимается. Добро дал? Дал. Ну, и всё. Лучше ему не напоминать. Хорошо бы, чтоб он вообще забыл об этом деле, а то войдёт во вкус и будет постоянно кружить. Там уж коньяком не отделаешься.
— Понял, — отвечаю я. — Соглашаюсь.
— Вызывали? — заглядываю я к Гурко.
— Ну, Брагин, ты бы ещё завтра пришёл на мой зов. Вызывал. Проходи. Мне, правда, убегать надо. Короче, у меня пасьянс сложился просто идеально. Я идею с Мишиным подкинул шефу. Сказал, что в Госкомиздате место освобождается и…
— Так оно же не освобождается… — хмурюсь я.
— Брагин, — морщится он. — Учись быть дальновидным и мудрым политиком, пока есть у кого учиться. И не нужно меня перебивать. Я сказал, что место освобождается. Сам попробуй сообразить, ладно?
— Ладно, — соглашаюсь я.
— Хорошо, — недовольно кивает он. — Константин Устинович за идею ухватился, потому что с Мишиным он уже давно… э-э-э… Не суть. В общем, он из нашего резерва, если так можно выразиться.
— Надо ещё с Пастуховым переговорить, согласится ли он…
— Естественно, — высокомерно качает он головой. — Но спасибо, что подсказал. С Пастуховым я предварительно переговорил и он сейчас знаешь где?
— Где же? — поднимаю я брови.
— Он сейчас у товарища Капитонова. Получает предложение занять серьёзный и ответственный управленческий пост. Взрослый.
— А как там разрешилось со Стукалиным и Тяжельниковым?
— Пришлось посла из Румынии отправить в Африку, а их соответственно подвинуть.
Ну, и отлично. Обошлось даже без компромата и последующего шантажа Пастухова. Правда теперь получается, что я меняю шило на мыло. Мишин, будучи человеком Черненко, вряд ли будет мне хорошим союзником, зато сможет обрушивать на мою голову неприязнь своего покровителя буквально прямой наводкой.
— Чего приуныл? — спрашивает Гурко.
— Нет-нет, всё нормально. Просто задумался, насколько Мишин будет для меня лучше Пастухова. Кстати, можно его быстро убрать, чтобы в течение недели, а?
— Шутишь что ли? Вся эта перестановка займёт один-два месяца. Но зато над тобой не будет висеть человек Суслова.
— Да, вместо этого будет человек Черненко. А нельзя Новицкую в первые секретари?
— Поверь мне, кто бы ни был на этом посту, тебе от этого легче не станет. Даже если придёт Новицкая, начнёт с тебя три шкуры драть. Ладно, я пошёл к Капитонову. А с Мишиным беседу проведу, не беспокойся.
Я выхожу от Гурко и иду на выход. Иду и сталкиваюсь… блин! Сталкиваюсь с Пастуховым.
— Брагин! — недовольно бросает он. — Ты почему здесь, а не на рабочем месте?
Ну, вот уж нашла, что называется, коса на камень.
— Борис Николаевич, я здесь сугубо по рабочим вопросам. Не думаете же вы, что я в этом месте развлекаюсь вместо того, чтобы работать? Это ведь не цирк, а ЦК КПСС.
— Что⁈ — при сравнении ЦК с цирком газа у него распахиваются, как у детской куклы, говорящей овечьим голосом «ма-ма».
Он уже раскрывает рот, чтобы излить на меня потоки гнева, но в этот момент раздаётся знакомый голос:
— Брагин! Егор!
— Михал Сергеич, здравствуйте.
— Приветствую!
Горбачёв подходит и протягивает руку.
— Здравствуйте, — здоровается Пастухов.
— Добрый день, — мимолётно кивает ему Горби.
— Надо, наверное, тебя уже в ЦК партии переводить из ЦК комсомола. Что скажешь? Ты когда вступать будешь?
— Планирую, — улыбаюсь я. — В самое ближайшее время. Но мне ещё надо наказ Леонида Ильича выполнить. «Факел» на ноги поставить, а то на кого же я его брошу-то?
— Понимаю, понимаю. Ну что там, утряс твой Большак вопрос с министерством минеральных удобрений?
— Конечно, Михал Сергеевич. Всё, как вам обещали.
— Удивляюсь я твоей энергии, — ласково улыбается Горби. — Ты даже промышленность заставляешь планы перевыполнять. Не затягивай с вступлением в партию. Нам такие кадры нужны! Ну ладно, всех благ. Если будут вопросы, заходи.
— Вот, Борис Николаевич, — поднимаю я палец, когда Горбач уходит. — Видите? А вы меня не цените.
— Ничего, — зло цедит он, — скоро у тебя появится много свободного времени, сможешь всё его посвящать тем, кто тебя ценит.
Он выходит, и я тоже. Подходя к машине, я оборачиваюсь и вижу, что Пастухов стоит и следит за мной. Кажется, он немного удивлён, что у меня есть персональная машина с водителем и… с охранником, с кем ещё-то…
Пока едем к себе, мне приходит мысль, и я звоню Дольфу Лундгрену.
— Василий Альбертович, привет, это Брагин.
— Здорово, Егор.
— Можете мне помочь, пожалуйста? Человечка одного пробить надо.
— Ну, давай, попробуем. Что за человечек?
— Работает у нас. Панчишин Всеволод Игоревич.
— У вас работает? — хмыкает он. — Думаю, он уже пробитый-перепробитый. Вряд ли что-то особо интересное найдётся.
— Ну, а вдруг. Гляньте, пожалуйста. Может старые шалости какие-нибудь.
— Хорошо, посмотрю, — соглашается он.
После своей работы я еду на работу Наташкину. Сейчас разговаривать с её боссом я не планирую, поскольку уже вечер, задора нет и вообще, это уже не кажется хорошей идеей. Просто мы созваниваемся и выясняется, что она ещё в офисе, вот я и решаю заехать.
Подъезжаем и выходим из машины. Хочется немножко размяться. Конец июля, тёплый вечерок. В воздухе разлита лёгкая усталость. Конец дня — заслуженная награда за праведные дневные труды.
Прохожие уже не так торопливы, как утром. Финиш, ужин, отдых — вот ближайшие радостные перспективы. Бутылка кефира или пива, батон, сосиски, котлеты и жареная картошка. У всех по-разному, но смысл дня сводится к этому, к простой и осязаемой радости.
Наташка не идёт, и я с Виктором захожу в фойе.
— Куда, куда, молодые люди? — безо всякого энтузиазма окликает нас немолодой вахтёр. — Закрыто уже. Завтра приходите.
— Да, мы подождём просто, — улыбаюсь я. — Жену встречаю.