час Юрию Михайловичу и опиши ситуацию. Лучше, подробно.
Я выхожу и меня утрамбовывают в багажник уазика, как алкаша и хулигана. Распоряжается капитан Синичко. Начало не очень, честно говоря.
— Вы чего такие агрессивный? — интересуюсь я. — Капитан Синичко, а?
— Попал ты, композитор, — зло бросает он. — Не знаешь на кого наскочил. Это сын председателя Мособлсуда, к твоему сведению. Так что закатают тебя по повышенной норме. Вышку не дадут, но на волю ты нескоро выйдешь.
— Мособлсуда? — присвистываю я. — Вот это да. И что эта должность позволяет невиновных людей в застенки бросать? Нет, не верю. В моей советской стране такое невозможно.
— Да заткнись ты, придурок, если не хочешь с «Капиталом» познакомиться. Хорошая книга. Толстая.
Ну ладно, с «Капиталом» не хочу.
— А если я сын председателя верховного суда? — уточняю я, но ответа не удостаиваюсь.
Меня заводят в отделение, забирают паспорт и оставляют сидеть в коридоре. Такое чувство, что можно просто встать и уйти восвояси. Посидев и осмотревшись немного я так и собираюсь сделать. Встаю, но уйти не успеваю.
— Брагин! — выглядывает из двери Синичко. — Сюда иди.
Я захожу в кабинет с большим сейфом, засиженным портретом Брежнева, крашеными стенами и письменным столом.
— Садись, — кивает он не глядя на меня. — Сейчас поговорим.
К своему удивлению, я замечаю на его столе «Капитал». Толстый, тяжёлый. Вот же кощунник. Синичко что-то быстро пишет. Писанина на работе, конечно, достаёт, но без этого никуда.
Раздаётся звонок, и он снимает трубку.
— Понял, — недовольно отвечает он. — На выход, Брагин.
Я обрадованно поднимаюсь, но это не свобода. Наоборот. Он отводит меня в обезьянник и, ни слова не говоря, уходит.
— Синичко! — кричу я ему вслед. — Что за херня⁈ Э! Капитан!
Проходит часа два, не меньше. Я делю камеру с молчаливым бомжеватым забулдыгой, который непрерывно вздыхает. С судьёй, конечно, тягаться не очень приятно, тем более большой шишкой, но что делать-то? Будем выкручиваться…
Время тянется медленно, но неотвратимо. Наконец, появляется дежурный с человеком в штатском. Взглянув на него, я выдыхаю. Не то чтобы я особо опасался, но пауза несколько затянулась, надо признаться.
В человеке в штатском я узнаю подполковника Тайманова, помощника Чурбанова. Дежурный молча отмыкает дверь.
— Здравствуйте, Олег Довлатович, — киваю я. — Я уж заждался, а вы всё не идёте да не идёте.
Он хмуро помалкивает. Мы двигаем на выход и в самых дверях сталкиваемся с Синичко.
— Я не понял, куда это! — возмущённо спрашивает он у Тайманова. — Ты адвокат что ли?
— У начальника своего узнаешь.
— Бывай, капитан, — улыбаюсь я. — Надеюсь, больше не увидимся.
Он молча хлопает глазами. Ну, вот и всё, собственно. Спасибо этому дому, пойду к другому.
— Юрий Михайлович велел в четырнадцать часов подъехать к нему.
— Хорошо, — киваю я. — Спасибо.
Виктор с Аликом ждут у отделения.
— Долго мурыжили, — качает головой Алик. — На работу?
— Давайте домой заскочим, переоденусь и потом на работу. А то провонял тюрягой. Неприятно.
Мы подъезжаем к дому и выходим из машины. Я подхожу к подъезду. У двери стоит девчонка, мелкая, лет семи. Смотрит на меня. Глазёнки по блюдцу, руки за спиной, платьице, косички. Блин… глаз с меня не спускает.
— Привет, — подмигиваю я. — Ты чего здесь? Ты тут живёшь?
Она мотает белокурой головкой и косички от этого мечутся во все стороны.
— Ждёшь кого-нибудь?
Я оборачиваюсь, выискивая кого-то из старших, её родителей, например. Нет, дети, конечно, в наше время спокойно гуляют и даже самостоятельно преодолевают значительные расстояния, но как-то странно…
— Я тебя жду, — улыбается она.
— А как тебя зовут?
— Наташа, — хмыкает она.
— А сколько же тебе лет, Наташа? Мою невесту так же зовут.
— Имя распространённое, — объясняет она. — Куда ни глянь, везде какая-нибудь Наташа найдётся. А лет… Восемь недавно стукнуло.
— Стукнуло? Да ты уже совсем старуха, Наталья. Как ты здесь оказалась-то? Ты где живёшь?
— Я? В Минске.
— Где-где?
— Ну, вот так, — разводит она руками. — Забросила судьба-злодейка. Не, там хорошо, конечно. Далеко только от Москвы.
Я смеюсь.
— Ну, ты даёшь, Наташка. А родители твои где?
— Наверное, в милицию побежали, — вздыхает она.
— В милицию? Почему?
— Так я же смылась. Как на Белорусский вокзал приехали, я сразу сюда прямиком и рванула. А то мы к родственникам в Тулу дальше. Думаю, если сейчас не сбегу, так с тобой и не увижусь.
— А зачем тебе со мной видеться? — совершенно обалдеваю я. — Разве мы с тобой знакомы?
— Ну, как сказать… Ты на всякий случай мой адрес запомни. Ближайшие лет десять, я думаю, вряд ли мы куда переедем.
Она диктует. А я запоминаю.
— Наклонись, — говорит она, — а то я не дотянусь.
Я присаживаюсь перед ней на корточки.
— Чего, Наташ?
— Молодой такой, — качает она головой. — Резкий, да? Всё можешь и никто не в силах тебя остановить, верно?
— Ты Ванга что ли? — усмехаюсь я, а она наклоняется ко мне и, обняв своими ручонками за шею, кладёт головку мне на плечо.
Моя дочка так делала, когда была маленькой. Сердце пропускает удар при этом воспоминании.
— Егорка, — шепчет девчушка. — Я соскучилась.
— Чего?
Я отстраняю её от себя и ещё раз внимательно осматриваю. Ничего знакомого. Определённо, я вижу её впервые.
— Смотри, — говорит она и показывает мне локоть.
На нём виднеется небольшой шрам в виде галочки. Маленький, почти незаметный. Точно такой же, как у моей Наташки…
13. Как обухом по голове
Признаюсь, это… как обухом по голове…
— Наташ… это ты что ли? — спрашиваю я.
— Ну да, — смеётся она. — Я же так самого начала и сказала. Наташа Мурашкина…
— Эк тебя… То Рыбкина, то вот Мурашкина… Наташка-мурашка
Она смеётся, как колокольчик.
— Пошли, я очень хочу домой подняться. Посмотреть…
— А ты когда… перенеслась?
— Полгода назад.
— Через год после меня значит… А сколько тебе было?
— Нет, не скажу.
— Говори, а то ремня дам. Нет, чужого ребёнка нельзя наказывать. В угол поставлю!
— Надо же, всё такой же Брагин, — качает она головой. — Молодой, дерзкий…
Она протягивает руку и треплет меня по щеке. Со стороны это может показаться просто бредом. Да, это и так бред, чего уж там.
— Ладно. Девяносто четыре…
— Чего⁈
— Ага.
Блин…
— Ну, и каково это из старушки в ребёнка?
— Нормально. Ладно. Времени мало, ты учти, меня же ищут уже, пойдём. Отведи меня домой!
— Нет, слушай, это как-то стрёмно, здоровый мужик ребёнка домой тянет. Фигово звучит.
— Да не парься ты, мы махом. Ну, пожалуйста! Очень посмотреть хочется. Давай, а то разревусь и все на тебя смотреть будут. Давай, скорей. Ты учти, меня же ищут. Сейчас участковый прибежит.
— Почему прямо сюда-то?
— Так они всё прочёсывать будут.
Я, скрепя сердце, соглашаюсь. Маленькая Наташка сбрасывает сандалики и уверенной походкой ходит по квартире. Заглядывает в шкафы, в каждый уголок. Деловая.
— Ты омлет недоел? — спрашивает она, когда мы заходим на кухню.
— Я. В ментовку загребли, не успел.
— О, это когда ты моего начальника в «Интуристе» отделал?
— Да. Расскажи, чем дело кончилось, кстати.
Она берёт вилку и нанизывает кусочек омлета.
— М-м-м… Молодец я. Неплохо готовлю, да? Что думаешь, повезло тебе со мной?
— А тебе со мной? Не подкачал? А может, ты меня прикончить заявилась за загубленную молодость? Сколько детей у нас? Давай, колись, Рыбкина-Мурашкина. Какая-то ты мелкая для восьми лет. Не врёшь, случайно?
Она улыбается.
— Здорово снова дома побывать, — говорит Наташка и вздыхает. — Ладно, пошли, а то мои там с ума сходят. Знаешь, они хорошие, и я их люблю, но такие дети прям, я им советы даю, прикинь. Уговариваю вот в Геленджик смотаться. Папу Гену посмотреть.
— Так что там у нас с детьми? Чего ты молчишь? Рассказывай давай, а то возьму тебя в заложники. Сейчас ещё вторую Наташку вызову, вернее, первую, и мы тебя вдвоём запытаем.
— Знаешь, я жизнь хорошую прожила. Не хочу, чтобы она изменилась. Я вот тебе сейчас расскажу подробности, а ты возьмёшь и поменяешь всё. Нет. Давай уж сам. У тебя неплохо получилось однажды. Так что, продолжай в том же духе. Нет, ну как мне повезло, что ты пришёл домой, а? Красавчик ты, не зря я, как дура в тебя втрескалась когда-то. Всё пошли. Отведёшь меня на вокзал, будем родителей искать. По пути поговорим.
Мы выходим и идём пешком. В машине же не поговорить.
— Ну, хоть что-нибудь расскажи. Кто президент?
— Ты, всё равно, не знаешь. Нет, не спрашивай, я не скажу, правда. Ни про нас, ни про страну…
— Ну, блин! — сержусь я. — Расскажи тогда про Большака, про Трыню. Чурбанова посадят при Черненко? А вообще, Черненко будет?
— Нет.
— А чего тогда заявилась? Сердце растревожить?
— Ну… прости. Не должна была, конечно. Но ты же себе вон паровозики дарил. Больше так не делай, не лезь к себе, понял? Пообещай.
— Да знаю я. А ты с собой хочешь встретиться?
— Не стоит, я думаю… Хотя, я могла бы многое рассказать твоей Наташке.
— Ну, может, ты знаешь что-нибудь об этих перемещениях? Что это вообще такое? Как и почему? Для чего мы здесь?
— Я думаю, — пожимает она плечами. — Мы должны что-то сделать, что-то изменить. Выполнить миссию. Но это моя версия. Романтическая, да? Я не знаю Егор. Но так хорошо начать всё заново. Ты избрал трудный путь, взвалил на свои плечи неподъёмный груз…
— И на твои ведь тоже, — говорю я.
— Точно, — соглашается она, — и на мои тоже.
— Но я тебя предупреждал…
— Ай, да ладно, — машет она рукой. — Чего ты там предупреждал-то? Сам на меня запал и боялся, что я испугаюсь твоих страшилок.