Злобин что-то говорит, но уже ничего не разобрать. Открывает рыба рот, да не слышно, что поёт.
— Брагин? — орёт один из подбежавших фэсэошников, или как они тут…
Тут… Вообще-то, если говорить серьёзно, это «тут» и есть самое, что ни на есть моё настоящее. И я даже в тайне от себя проигрываю мысль, что хорошо бы, когда всё, когда уже придёт полный трындец, снова попасть сюда, а не куда-нибудь в ничто или в какое-то другое время.
Кинопоказ очередного вестерна, как выясняется, я пропустил, зато попадаю к столу и рассказываю согласованную версию участия в операции.
Секретные документы, каким-то странным и необъяснимым, да, собственно, и не требующим объяснений, образом оказавшиеся у меня, заложник, спецназ, вертолёт — получается довольно увлекательная и захватывающая история.
Впрочем, секретную составляющую и смысл генсеку объяснил Андропов, а на мою долю приходится описывать детали. Ну, это я, разумеется, могу и делаю. К тому же присутствие посторонних, пусть и родственников, не позволяет говорить о сути самого дела.
Особенно дедушке нравится финал, когда Трыня освобождённый посылает во врага народа разящее ядро возмездия и заставляет принять обидчика ванну с нечистотами.
— Юра, — кивает Чурбанову Леонид Ильич, — э-э-э… ты понимаешь… э-э-э… где надо начинать… искать… кадры… Среди э-э-э… молодёжи… А… Андропов тебя обскакал… между… прочим. Обскакал. Заберёт э-э-э… Егора… к себе.
Юра улыбается:
— Зато в гости он к нам будет приходить, а не к Андропову. И на охоту тоже с нами ездить.
— О! — замирает Ильич. — Правильно! Молодец. Наливай э-э-э… «Зубровку». Давай э-э-э… герой дня. На тебя… и орденов… не напасёшься… Когда свадьба?
— На следующей неделе, — улыбаюсь я.
— Молодец. Ну… давай… под котлету…
— Я же не пью, — смеюсь я.
— Я… тоже — подмигивает деда Лёня.
Приходится жахнуть под котлеточку да под огурчики.
— Ну… как там твоя работа? — спрашивает Брежнев, когда мы переводим дух от огненной воды.
— Честно говоря, я очень воодушевлён результатами. Если бы вы это дело не взяли на личный контроль ничего бы и не было такого.
— Было… бы. Идея правильная! Работайте, а… награды э-э-э… себя ждать не заставят.
— Да мы не за награды, Леонид Ильич, мы за дело. В общем, я очень доволен результатами, хотя понимаю, что их было бы больше, если бы мы работали по-военному чётко. В последнее время всё больше инструкций стало спускаться, причём таких, что несколько уводят от реальной жизни к бюрократической скуке и формализму. Очень боюсь, что со временем движение может прекратить вызывать интерес со стороны учащихся.
— Это… почему? — удивляется Ильич.
— Намечается некоторый перекос от практических действий и живого разговора к выверенным по методичкам лекциям и, по сути, повторению школьных уроков с усиленным идеологическим зарядом.
То есть вдалбливание в мозги и без того набивших оскомину лозунгов. Об этом я молчу, конечно.
— Это… э-э-э… Суслов за вас взялся?
Я киваю.
— И чего… ты хочешь?
— Хочу под ГлавПУР. Они и сами некоторое время назад нас хотели перетянуть, да я отбился. А сейчас вот вижу, что совершил ошибку. Всё-таки, главное политуправление не столько теоретики, сколько практики. Они и войну прошли, и вон какие результаты показывали…
Ильич, задумавшись, кивает.
— А ещё, — продолжаю я, — хочу и сам в армии послужить. Жалко призыв весенний закончился, теперь вон сколько ждать…
Что за фрукт начальник ГлавПУРа я не особо понимаю, честно говоря, но это ничего. Знаю, что он ярый поборник канонических догматов идеологии, Брежневу в рот смотрит и к товарищу Андропову прислушивается. В общем, позиция представляется неплохой в плане равноудалённости от существующих пока что центров силы, но с подстраховочкой, так сказать.
В итоге нашего разговора Леонид Ильич обещает подумать. И это, в принципе, как я понимаю, означает, что он идею поддержит.
— А вообще, — закидываю я удочку. — Мы были бы рады и практическому применению. Могли бы и органам помогать, вот, Юрию Михайловичу, например.
— Преступников… э-э-э… ловить хочешь? — удивляется Брежнев.
— Ну… — пожимаю я плечами. — Можно и ловить. У нас опытных ребят хватает. Не из числа школьников, а бывших военных. Их можно использовать для формирования спецназов милицейских.
— А зачем нам такие э-э-э… спецназы? — удивляется Брежнев. — У нас бандформирований нет… э-э-э… кажется.
— Ну-у-у… — пожимаю я плечами. — Зато у нас есть целые регионы, где преступность имеет организационную структуру по образцу мафии. Это Грузия, в первую очередь. Товарищ Шеварнадзе там тысячами коррупционеров сажал, а только мало что изменилось, потому что власть воров имеет силу, не меньшую, чем у власти законной.
Брежнев смотрит на меня очень внимательно и не перебивает.
— Это пример того, — продолжаю я, — как преступность разъедает социалистическую идею. В регионах воровская субкультура очень активно ширится и крепнет. Школьники в повседневной жизни активно используют уголовный жаргон, а порой даже хотят быть похожими на героев воровского мира. Опять же молодёжные группировки в Татарской АССР, на Урале, в Сибири. Там проблема более широкая, чем чисто криминальная, но и влияние зоны нельзя сбрасывать со счетов. И это я не говорю о надвигающейся огромной проблеме наркотиков. Вот уж действительно похлеще чумы. Эскобар в Колумбии поставил производство кокаина на поток, и другие не отстают. Да что Колумбия, у нас самих Афганистан, Узбекистан, Таджикистан…
— И что же ты… предлагаешь? — прищуривается царь-батюшка.
— С одной стороны просвещение, причём такое, чтобы не вызвать обратную реакцию, а с другой — подготовка законодательной базы и решительная битва. Нужно сделать так, чтобы воров в законе можно было привлекать к ответственности только за то, что они называют себя таковыми. Проанализировать итальянское и американское законодательство и принять самые жёсткие по отношению к преступности меры. Но, это нужно комбинировать с борьбой с коррупцией среди госслужащих и неукоснительным соблюдением законности со стороны органов внутренних дел, прокуратуры и суда.
— Вот, Юра, — скрежещет Ильич, — ты же по кадрам… э-э-э… спец, видишь, каких тебе надо сотрудников набирать? Юношеский… максимализм с него сойдёт, а разумное… э-э-э… зерно останется.
Юношеский максимализм… Понятно… Ну, собственно, я и не ждал, что генсек кинется вскачь претворять мои идеи или даже просто о них серьёзно задумается. Более того ожидал, что он меня одёрнет, поскольку оценки действительности я вынес довольно резкие. Так что, диссидентом не назвал и то хорошо.
Но, в любом случае, в голову ему я подкинул жука, а может, и парочку. И жуки эти теперь будут тихонечко жужжать и ползать, напоминая о том, что я наговорил. Так что глядишь, когда речь об этих вопросах зайдёт на высоком государственном уровне, мои сегодняшние слова выплывут из памяти в качестве собственных соображений вождя.
— Да, Леонид Ильич, — кивает его зять. — Вы правы. Работа идёт в этом направлении, начиная с раннего возраста, через ЮДМ, например. Но, думаю, нам нужно внимательнее подыскивать молодые таланты и привлекать к учёбе и будущей работе.
Врёт, про ЮДМ я только в книжках читал, а на самом деле у нас в школе, например, ничего подобного и не было ни сейчас, ни в прошлой жизни. Да что в школе, во всём городе и целой области. Это я точно знаю.
Когда я выхожу от Брежнева, начальник охраны делает мне замечание за то, что я засиделся и нарушил график генсека. Я киваю. Дедушке спать пора. Хотя… Семьдесят четыре… Даже язык не поворачивается этот возраст старостью назвать…
Меня подвозит Чурбанов. При водителе мы говорим на отвлечённые темы, главным образом, о свадьбе.
Первым делом, оказавшись дома, я звоню Платонычу. Трыня уже спит, с ним всё хорошо. Большак малость принял на грудь, снимая стресс от пережитого. Понять можно, я и сам с Ильичом по чарочке опрокинул. В общем, всё норм.
— Дядя Юра, а чего Андрюха в Москве торчит? Каникулы же.
— Так я ж тебе говорил, девочка появилась.
— А девочка почему в городе всё лето?
— Вот, уехала, как раз, с родителями на море. Так что теперь и Андрея можно будет выпнуть.
— Так пусть в Геленджике останется после свадьбы.
— Не захочет. Чего он там один будет делать? Мы ведь все разъедемся. Я уже договорился в лагерь его отправить в Анапу, так что не переживай.
Утром, поговорив с Наташкой, успокоив её и подбодрив, отправляюсь на Лубянку. Первым делом иду к Злобину.
— А, Супермен, — кивает он, когда я вхожу в кабинет. — Садись. Как там Леонид Ильич поживает? Орден обещал?
— Не обещал, — усмехаюсь я. — За что? Обычная рутинная работа.
— Скромняга, — сияет Де Ниро.
— А как там наш Поварёнок поживает? — в свою очередь спрашиваю я.
— Да похуже, чем генсек, мне кажется, — хмыкает он. — Будем его по всей строгости закона привлекать. Похищение, террористическая деятельность, угрозы… Письмецо, кстати, ты принёс? То, что было в камере хранения.
— Да, принёс, — тянусь я во внутренний карман.
— Давай, и фотографию заложника тоже.
Я протягиваю.
— Хорошо. Всё будет в закрытом режиме проходить, но, думаю, впаяют ему по полной программе.
— По самое не балуйся? — хмурюсь я.
— Можно и так сказать, наверное, — усмехается он.
— А с остальными участниками как дела обстоят? Кто они такие вообще?
— Да, кстати, покушение на убийство нетрезвого прапорщика тоже ему предъявят, — смеётся Злобин. — Шучу-шучу. А что остальные? Подельники, ясное дело. Девица и парни — его агенты, мечтали в штат попасть. Их особо наказывать не будут, но про «контору» могут точно забыть. Прапору по ушам надают. По жопе он уже получил, теперь и по ушам получит. Свиней заколют и на гуляш пустят. Никого не забыл?
— А что за агенты? У него много было?
— Много, да, он целую сеть организовал, пока работал.