— Правильно, — щерится он. — Что же ты такой умный, а не догнал, что я делать буду? Я тебе откровенно скажу, мне Цвет на один укус, ты понял меня? А вот ты ещё щенок совсем, не в обиду говорю, просто ты же молодой пацан, а слабину не даёшь. Может, по глупости, а может, у тебя стержень железный. Не знаю. Но опыта, по-любому, тебе не хватает, не знаешь людей. Ладно. Решай, будешь биться втроём против семерых или со мной поедешь? Если поедешь, побазарим с тобой, может, ещё и живым останешься. А если здесь… Шансов нет вообще.
Он делает знак и вмиг у всех семерых оказываются в руках здоровенные кинжалы.
— Вы прямо рыцари, — качаю я головой. — Хотя нет, скорее, разбойники с большой дороги. Ушкуйники. Жило двенадцать разбойников и Кудияр атаман. Слыхал песню такую? Послушай, поучительная.
— Хорош помелом чесать, за мной иди и…
В руках у Алика и Вити появляются пушки.
— Мы и голыми руками, без стволов, — улыбаюсь я, — за две минуты вас семерых уделаем. Не веришь?
— Не хочешь, значит, по-хорошему… — злобно бросает Антип и мотает головой.
Трое из его людей тоже достают пистолеты. Подготовленные какие. Стволы, явно, здесь приобретены, не летели же они с ними в самолёте.
— А по-хорошему уже и не может быть, — хмыкаю я. — Ты пришёл ко мне в дом, можно сказать, начал строить из себя не пойми кого, нож в руку взял, грозить начал. И думаешь, после этого может быть по-хорошему? Что ты должен сделать, чтобы я тебя простил? Как думаешь?
От такой наглости Антип аж присвистывает.
— И знаешь, — подмигиваю я. — Ошибся ты, когда сказал, что я людей не знаю. Посмотри вокруг. Оглянись, прошу тебя.
Он оглядываться не спешит, опасаясь, что я пытаюсь отвлечь его внимание. Мне, конечно, очень хочется своими руками начистить, мягко говоря, ему рожу, но и без меня есть кому.
Антип отступает за своих бойцов и только тогда оборачивается. А сзади подходят мои отряды. Люди в хаки выскакивают из «Кубаней» и бегут к нам. Они быстро замыкают кольцо вокруг мафиозников, так что те даже охнуть не успевают.
И, не давая им опомниться… щёлк, щёлк, щёлк, щёлк, щёлк, щёлк…
Всё происходит быстро и чётко, парни работают слаженно и не привлекая внимания. Здесь полно машин, рядом несётся железный автомобильный поток, прохожих нет, никто ни на кого не обращает внимания. Тела павших джигитов быстро закидывают в карету скорой помощи и увозят на утилизацию.
Из всего бандитского отряда остаётся один Антип.
— Давай только без истерик, ладно? — прошу я. — Думать надо было раньше. Как видишь, ты очень сильно ошибся. Вы все там ошиблись, походу. А ошибки в наше время очень дорого обходятся.
— Э-э-э!!! — восклицает Антип бешено вращая глазами. — Что ты сделал, а⁈
— Скажи спасибо, что сам живым остался, — доверительно говорю я и подмигиваю. — Мы с тобой не увидимся больше. Я на это надеюсь. Тебя сейчас в аэропорт отвезут и посадят на самолёт.
Прямо к нам вплотную подъезжает чёрная «Волга», и из неё выходят трое квадратноликих джентльменов в штатском.
— Прямо на борт заведут, — киваю я, — и проследят, чтобы у тебя всё хорошо было, понимаешь да? Деньги за билет приготовь, не забудь.
Антип ошарашенно хлопает глазами.
— Так вот, — продолжаю я. — Ты когда прилетишь в свой Тифлис, встретишься с ворами и скажешь им следующее. Туда, где Цвет, вы можете прийти только если он разрешит. И делать вы сможете только то, что он вам скажет. И отдавать ему будете столько, сколько он назначит. Ни Питер, ни Москва, ни Сочи, ни Геленджик, равно, как и другие города вас не ждут. Бакинским тоже передай. Это и их касается. Капито, амико?
— Ошибку делаешь, — пытается держать он лицо.
— Ваши узники у меня уже имеются, никак откупиться не могут, слыхал про такое? Так вот за твою сегодняшнюю дерзость я тебе назначаю штраф. Пять миллионов. Слышишь меня, Антип с Антиб? Пока не заплатишь, чтобы ни один из вас здесь не появлялся. Буду уничтожать хладнокровно и беспощадно. Ты всё запомнил? Алё! Запомнил, я тебя спрашиваю?
Он сжимает челюсти и играет желваками.
— С каждым из вас, — говорю я, — будет то же самое, что и с твоими людишками. А продолжите меня злить, я сам приеду в ваш Тифлис и выверну каждого из вас наизнанку. А потом скажу, что так и было. Если хотите войну, вы её получите.
— Жалеть будешь, — хрипит он.
— Неуважительно разговариваешь, — качаю я головой. — Семь лямов. Не пять, а семь. Так… это сказал, это сказал… ну, вроде всё. Да, кажется, всё. Ну, будь здоров, Антипа с Казантипа. С деньгами не затягивай.
Злобинские громилы запихивают его в тачку и сами садятся с двух сторон от своего подопечного. Машина уезжает. Мы с парнями тоже уезжаем. На самом деле, закон для борьбы вот с этими ребятишками, конечно нужен, да только пока его примут, думаю, я как судья Дредд, буду сам и следаком, и присяжным, и палачом.
В нашем отделе все находятся под впечатлением от предстоящих перемен и даже Ирина встречает меня благосклонно, несмотря на моё несвоевременное появление на рабочем месте.
— Значит, увольняешься? — спрашивает она, и я чувствую в этом вопросе лёгкую, тщательно скрываемую грусть.
Грустинку.
— Ну, уж нет, Ирина Викторовна, — качаю я головой. — Не дождётесь. Зачем мне трудовой стаж прерывать?
— Не поняла… — хмурится она. — Передумал уходить?
— А чего столько тревоги в голосе? — смеюсь я. — Расстроилась, что я остаюсь?
— Брагин, не зли меня!
— Ладно, не буду, — великодушно соглашаюсь я. — Не злись, если не хочешь.
— Так что?
— В армию меня призывают, вот что. Через две, через две зимы, через две, через две весны отслужу, отслужу, как надо и вернусь. Не плачь, девчонка, в общем.
— Так призыв только закончился, — проглатывает она девчонку безо всякой реакции. — А ближайшие полгода что ты будешь делать? Нервы мне мотать?
— Не волнуйся, меня по высочайшему повелению через две недели призовут. Дадут жениться и примут под белы рученьки. Ты, кстати, не забыла, что у меня свадьба?
— Такое при всём желании забыть невозможно, — чуть щурится она.
— Ну, вот и хорошо, погуляем, повеселимся значит, да?
— Посмотрим, — пожимает она плечами.
Входит Лена Иванова.
— Здрасте, Егор Андреевич, — говорит она с улыбочкой. — У вас там посетитель.
— Кто же? — удивляюсь я.
— Прокурор какой-то, — пожимает она плечами. — Пожилой дядечка, довольно скромный и уважительный.
— Ну, надо же, — с улыбкой качаю я головой. — И скромный, и уважительный. Точно ко мне? Ошибки нет? Мной такие обычно не интересуются.
— Я его отвела в малый конференц-зал, там сегодня никаких мероприятий нет.
— Ладно, — говорю я, — благодарю за информацию. Но я ещё вернусь и ты мне расскажешь все последние известия, хорошо? Ирина Викторовна, вам нужно для Елены новую должность ввести, пресс-секретаря.
— Иди, к своему прокурору, — кивает Новицкая. — Смотри, только недолго. Через час у нас совещание по текущим вопросам.
— Здравствуйте, Егор Андреевич.
Действительно, дядечка пожилой и спокойный. Выглядит доброжелательно. Впрочем, доброжелательность и спокойствие на фоне профессиональной принадлежности скорее настораживают, чем притупляют бдительность.
— Здравствуйте, — киваю я и подхожу, уверенно протягивая руку. — Мне кажется, мы с вами раньше не встречались.
— Всё верно, — соглашается он и, поднявшись из-за стола отвечает на моё рукопожатие.
Он сухонький и маленький, в поношенном чёрном костюме. Лицо изъедено глубокими морщинами, волосы абсолютно седые, белые, а глаза, глядящие через очки в тонкой металлической оправе, усталые и внимательные.
Я делаю приглашающий жест и мы присаживаемся за стол напротив друг друга. В углу на белом постаменте белый гипсовый Ленин слепо и безразлично смотрит поверх наших голов, проникая всеми помыслами в неизбежное коммунистическое грядущее. Были бы у него руки и ноги, можно было бы пригласить на свадьбу, как каменного гостя…
— Мы ещё не встречались, — кивает посетитель. — Зовут меня Иван Трофимович Катюшин, Я следователь прокуратуры, младший советник юстиции.
Младший советник соответствует майору, то есть чин не самый высокий, учитывая возраст. Причин такому может быть много, например, крупный залёт, затормозивший карьеру или излишне принципиальная позиция и стремление рубить правду-матку там, где следовало бы попридержать коней.
— Как интересно, — чуть хмурюсь я, предчувствуя, что за визитом этого дедушки может стоять что-то не самое приятное. — Какой же интерес у следователя прокуратуры к моей скромной персоне.
— Ну, — лукаво улыбается он, — не скромничайте, не скромничайте, молодой человек. Персона ваша весьма интересная, я тут справочки навёл. Вы в аппарате ЦК комсомола трудитесь, имеете государственные награды, знакомы с выдающимися деятелями современности и даже, как говорят, с самим генеральным секретарём встречались за рюмочкой чая.
Я молчу, не понимая пока, куда это он клонит.
— Это всё хорошо, конечно, — продолжает он, убирая с лица улыбку. — Но знаете, чем социалистическая законность отличается от всякой прочей, буржуазной и капиталистической?
— Конечно, знаю, — киваю я.
— О, это замечательно. Значит, вы понимаете, что в нашей стране закон один для всех, невзирая на звания, должности, знакомства и былые заслуги. И примеров, когда все эти видимые знаки отличия и доблести вмиг обесценивались и не могли обеспечить преступнику никакой защиты, превеликое множество.
Точно, правдоруб. А может, и сам репрессированный, несмотря на былые заслуги. Хм…
— Знаю, Иван Трофимович, знаю.
— Это хорошо, значит мы говорим на одном языке. Я, например, считаю, что перед законом все равны и будь ты хоть генеральным секретарём, а если чего нарушил, имей мужество ответить по закону. Я прав?
— Несомненно, — пожимаю я плечами.
— Ну, а раз так, нам будет с вами легко найти общий язык. Тут вот ведь какое дело. Мы проверяем деятельность органов внутренних дел, получивших заявление о покушении на убийство гражданина Зевакина. Знаете такого?