– Да, после инсульта – дважды. Он в таком состоянии… На него смотреть жалко. Как бы то ни было, общаться невозможно. Судья ведь тоже пытался…
– У тебя есть идея получше?
Они зашли в ближайшее кафе, расположились у стойки. Тягостное молчание нарушил звонок Лолиного мобильника. Она сначала слушала, потом задала несколько вопросов и попросила собеседника подождать. Она сообщила Берлену, что механик из Ренна нашел “какую-то странную штучку, приделанную под кузовом «твинго»”. Жозеф в свою очередь расспросил мастера и в бешенстве нажал на отбой.
– Нам “жучок” поставили. Система навигации, связанная с компьютером.
– Теперь мы знаем, как нас выследили. По крайней мере, что-то прояснилось.
Берлен закрыл глаза и принялся глубоко дышать через нос. Успокоившись, он позвонил божественной посланнице Габриэль. Она продиктовала ему адрес пансионата-лечебницы для престарелых неподалеку от Парижа, в Перре.
Глава 36
– Ингрид? Входи. Чем обязан?
– Мондо, я скоро возвращаюсь в Штаты. Приехала последний раз сделать тебе массаж.
Он крепко обнял ее, пробормотал, что ради нее и ее золотых рук он готов совершить путешествие в Вегас.
– Твоего босса нет дома?
– Он уехал на конференцию в Коллеж де Франс. Жильдас не позволяет своим мозгам расслабляться.
Они расположились в комнате Мондо, почти военную строгость которой нарушала картина в красных тонах.
– Только не говори мне, что это Ротко…
– Так и есть. Жильдас зарабатывал много, очень много денег на всех этих делах.
– А я думала, он просто слуга государства.
– Он и хотел стать госслужащим, но привык к определенному уровню жизни, а потому после Бореля ему пришлось взять клиентов.
– Неужели?
– Ты слышала о высокопоставленном чиновнике, у которого был счет за границей?
– Это незаконно?
– Не очень, особенно если работаешь в Министерстве финансов и забываешь указать в налоговой декларации этот злополучный счет. Массмедиа рвали парня на куски, пока он не вызвал на подмогу Жильдаса. Он не хотел, чтобы его карьера пошла прахом. Старик посоветовал ему публично исповедаться. Съемочный павильон, известный журналист-стрингер, голубоватый таинственный свет, простые слова, сдержанные признания, просьба его простить… Человек обращается напрямую к людям – своим братьям. Никаких шуточек, никакого унижения. В роли священника не журналист, а народ: он либо отпустит грехи, либо нет.
– И что, получилось?
– Это бы прокатило в восьмидесятых, ну, может, еще в девяностых. С тех пор люди многому научились, стали подозрительны. Исповедальная атмосфера больше никого не впечатляет. Жильдас и его методы устарели. Он молится на телевидение, а сегодня все события происходят в интернете. Ты слышала о Пятидесятицентовой партии?
– Нет.
– Это полчища китайцев, которым платят по пятьдесят центов за комментарий в интернете, чтобы они хвалили свое правительство и коммунистическую партию, направляли умы в нужную сторону и стирали в порошок политических противников или экономических конкурентов. Политтехнологии давно изменились, а Жильдас этого даже не заметил. Что, впрочем, не мешает ему получать солидные чеки. На самом деле его до сих пор считают гуру. И платят соответственно.
Ингрид немного прошлась по квартире. Простор, тишина, остановившееся время – идеальное место, чтобы слышать свои мысли. Настоящая роскошь. Она кончиком пальца тронула полотно Ротко. В музее от этого прикосновения включилась бы сигнализация. Мондо улыбался.
– И ты можешь все это бросить?
– Да. Это безнравственно, потому что старик дряхлеет и все больше нуждается во мне. Но частных сиделок пруд пруди, а я хочу снова уехать в горы.
– Понимаю.
Она попросила его раздеться и остаться в одних трусах. Нашла большое полотенце и расстелила на кровати. Положила Мондо на живот. Она принесла с собой массажное масло с ароматом жасмина.
– Ингрид, ты еще даже ко мне не прикоснулась, а я уже как в раю.
– Знаю.
Проговорила что-то. Светлый ангел,
Во мраке над моею головой
Ты реешь, как крылатый вестник неба
Вверху, на недоступной высоте,
Над изумленною толпой народа,
Которая следит за ним с земли[33].
Театральная труппа развлекала обитателей пансионата. Берлен и Лола протиснулись через толпу зрителей. Он указал ей на крупного мужчину, дремлющего в инвалидном кресле, и после представления они подошли к нему. Санитар, присматривавший за ним, похлопал его по руке:
– Ян, к вам гости. Просто замечательно!
Старик открыл глаза, уставился на Лолу, перевел взгляд на Берлена.
– Ян, это я, Жозеф.
Ренье заморгал, а его челюсть задвигалась, словно он пережевывал пищу. Санитар отошел в сторону. Берлен представил Лолу, потом объяснил, зачем они пришли.
– Ян, помнишь о взрыве в Дамаске? В ноябре девяносто восьмого?
Он повторил вопрос, повысив голос. После долгих попыток начать диалог пришлось признать, что Ян Ренье не проявляет признаков ясного сознания.
– Вы, видимо, не родственники, иначе знали бы, что не нужно говорить так громко.
Берлен объяснил санитару, что он был заместителем Яна Ренье, а тот обладает информацией, которая может спасти офицера полиции от ложного обвинения в убийстве. Казалось, санитар взвешивает все за и против.
– Ян Ренье страдает афазией – расстройством речи. Он нас слышит, но не может говорить. К тому же с возрастом у него ухудшилась память. Сознание порой проясняется, но ненадолго.
– Он может писать?
– Двигательные функции правой руки полностью нарушены, но благодаря курсу реабилитации у него иногда получается написать несколько слов левой рукой.
Санитар принес пластиковую доску, установил ее на коленях старика, помог ему зажать маркер в левой руке.
– Вдруг вам повезет? Он сам решит, стоит вам помогать или нет. Последний раз, когда его расспрашивали, он к доске даже не прикоснулся.
– Кто расспрашивал?
– Судья. Несколько месяцев назад.
– Оливье де Женан?
– Да, кажется, так его и звали.
– Ян, ты помнишь дело “Аэроликса”?
Ренье по-прежнему моргал. Рот кривился в попытках произнести какие-то неслышные слова, рука дрожала, но крепко держала маркер.
– Ян, Дамаск, “тойота” врезалась в отель “Мэдисон”. Было много жертв. Ты столько сил положил на это расследование. Принял его близко к сердцу…
Лицо Ренье выражало целую бурю чувств. Лола ему сочувствовала. Она видела, что он наконец стал реагировать.
– Ты тогда еще сомневался, помнишь? – упрямо продолжал Берлен. – Ты не был уверен, что это и вправду теракт. К тебе сюда приходил следственный судья Оливье де Женан. Вероятно, ты не захотел ничего ему говорить, потому что у тебя были разногласия с его предшественником Мальбуром. Я тебя понимаю. Но мне-то ты всегда доверял. Мы всегда всем делились друг с другом.
Прошло несколько минут. Лола заметила, что лоб старика покрылся испариной. Берлен мягко обнял его за плечи.
– Ян, это очень важно. Новый судья нашел служебную записку. Она адресована Мальбуру. На ней твоя подпись. В этой записке ты ссылаешься на некую информацию о взрыве. Ты получил ее от одного американца, очевидца событий, оказавшегося на месте преступления почти сразу. Назови мне его имя.
Она спустилась в метро и отправилась в странствие по замысловатому маршруту. Когда убедилась, что за ней никто не следит, пересела на нужную линию и вышла на станции “Ке де ла Рапе”. Зашла в ближайшее кафе и позвонила из подвала по городскому телефону, побоявшись воспользоваться мобильным. Судебный медик появился в кафе спустя несколько минут.
– Мне повезло, что ты работаешь в эту субботу, Тома.
– А ты, птичка моя, значит, не работаешь?
– Спасибо, что согласился прийти.
– Какая разница? Не ты, так твоя ужасная подруга. Злой рок. А ты к тому же пользуешься своей неотразимой внешностью, чтобы эксплуатировать старого друга Франклина. Это некрасиво, Ингрид.
Говоря это, он широко улыбался. Ингрид передала ему пластиковый пакет. Он сунул его в карман и заказал сэндвич из багета с ветчиной и кружку пива.
– Только чтоб корнишоны были не слишком маленькими и кривенькими, – предупредил он официанта. – Ингрид, ты, видимо, красилась штукатурной лопаткой, но тебе идет. Что будешь есть?
– То же, что и ты. Корнишоны – это замечательно.
– Не думал я, что танцовщицы питаются бутербродами.
– У меня хороший размен.
– Что?
– Мой организм хорошо работает.
– Да-да, у тебя хороший обмен. Я бы сказал, у тебя отличная конституция и прекрасная наследственность.
– Попробуй то же самое сказать по-английски, посмотрим, что у тебя получится, дурак ты этакий!
– А зачем? Вас, англоязычных, несколько миллиардов. Скажи еще что-нибудь, это так забавно! Я так чудесно расслабляюсь…
– У меня есть идея получше.
Она встала позади него и стала локтями разминать ему трапециевидную мышцу, глядя в окно на небо. Пышная, клочковатая, колышущаяся пряжа стального цвета. Предвестие отвратительной погоды. Построенные бароном Османом дома постепенно окрасились в телесный цвет. Ингрид подумала, что в Неваде такого не бывает.
Они миновали вестибюль. Выйдя на улицу, одновременно подняли голову.
Облака, похожие на серую кашу, совсем как мозг Ренье. Попытка с треском провалилась, и теперь бывший шеф Берлена унесет имя американца в могилу. Ларошфуко говорил: “Старость – вот преисподняя для женщин”. Чепуха. Со времен Короля-Солнца между полами установился паритет.
– Такси или поезд?
– Лучше поезд. Нам не к спеху.
– Не отчаивайся, Лола. Еще что-нибудь придумаем.
– Я не отчаиваюсь. Просто возвращаюсь в исходное состояние. Обретаю ясность ума.
Они зашагали к вокзалу. Их кто-то окликнул. Это был санитар, мчавшийся со всех ног с пластиковой доской в руке.