Все было ясно. Вернувшись в редакцию, Алексей поправил письмо, вставил несколько ядовитых фраз в адрес строителей и понес Петру Петровичу. Он опасался, что заведующий может не пропустить заметку, и уже заранее приготовился к жаркой схватке.
— Надо бы заказать художнику карикатуру к письму, — предложил он, настороженно всматриваясь в лицо Петра Петровича, читавшего заметку. — Строители в огромной галоше переправляются через лужу в комнате. По-моему, будет хорошо.
Заведующий отделом вернул письмо Алексею.
— Надо проверить…
— Что проверять, что? — нетерпеливо перебил Алексей. Так и есть: "Сухарь" решил зарезать заметку. — Вы считаете, что раз газета в прошлом месяце похвалила, то теперь нельзя сказать о недостатках? Это же лицемерие!
Петр Петрович поднял очки и с удивлением посмотрел на Алексея.
— Что такое?
— Ладно, извините! — продолжал Алексей все в том же возбужденном тоне. — Но я считаю, что так поступать неэтично. Я пойду к редактору. Газета должна иметь мужество признать ошибку.
— Не пойму, о чем вы, честное слово!
— Не поймете? Почему возвращаете мне письмо? Разве плохо написано? А факты я лично проверял — вы же знаете.
— Я хотел только попросить вас сверить название строительной организации, — спокойно сказал Петр Петрович. — Мне кажется, стройуправление названо неточно.
Алексей прикусил язык. Фу, как глупо получилось!..
Оказалось, что автор письма действительно допустил неточность. Алексей выяснил это, поговорив со строительной организацией по телефону. Он исправил ошибку и, превозмогая чувство неловкости, подал письмо заведующему отделом. Тот снова прочитал его и подписал.
— Эти "мелочи" всегда надо тщательно проверять: фамилии, названия, цифры, — сказал Петр Петрович. — Они частенько нашего брата подводят. Особенно цифры. Мы всегда говорим об этом, а проверять забываем. Недавно у меня из-за одной цифры чуть было крупная неприятность не вышла. Хорошо, что редактор заметил. Теперь я даже счеты у бухгалтера беру… Заголовок вот у вас суховат: "Крупные недоделки". Может, поставим "Летит штукатурка"?
— "Берегись, летит штукатурка!" — предложил Алексей.
— Так еще лучше… Несите в секретариат.
В коридоре Алексей встретился с редактором.
— Здравствуйте, Воронцов… Зайдите ко мне.
Редактор спросил Алексея, как ему нравится работа в отделе. Алексей ответил уклончиво.
— Как вы смотрите, если мы назначим вас в отдел культуры?
В первый момент Алексей обрадовался. Книги, спектакли, фильмы — это ему по душе… Но тут же он подумал о другом: его уход может быть неправильно истолкован. Что подумает Петр Петрович? Что Алексей в первые же дни понаделал кучу ошибок и сбежал, расписавшись в своей беспомощности… Нет, сейчас он из отдела никуда не пойдет. Он сначала докажет Петру Петровичу…
— Раз я уж начал в отделе промышленности… Нет, я лучше останусь.
— Что ж, неволить не буду…
Домой Алексей пошел вместе с Жаркиным. Дорогой рассказал ему о предложении редактора.
— Чудак ты! Надо было немедленно согласиться. Разве можно сравнить: культура и промышленность. И потом этот Петр Петрович — такой начальничек, что ой-ей-ей! Наплачешься! Он у меня и то снимки бракует. Сегодня опять забраковал.
— Какой? Вечер в технической библиотеке? Правильно сделал, что забраковал. Я бы тоже забраковал. Серая муть — ничего не разберешь.
— Муть?.. Конечно, муть, — сразу согласился Жаркин и рассмеялся. — Я только протолкнуть попробовал. Не вышло — и не надо. Другой сделаю…
У дверей комнаты их ждал сюрприз. Только Алексей вытащил из кармана ключ, как дверь широко распахнулась, и хозяйский сын Вова Савчук проскочил мимо оторопевших от неожиданности квартирантов. У него было такое выражение лица, что никаких сомнений не оставалось — Вова нашкодил!
И в самом деле, только они вошли в комнату, в глаза сразу бросился открытый чемодан Алексея, поставленный среди комнаты. Очевидно, Вова копался в нем.
— Как он в комнату забрался, ума не приложу. — Федя сделал большие глаза. — Ведь дверь-то была на замке.
— Это моя вина, — сказал Алексей, укладывая чемодан на место. — Забыл утром запереть.
— Вот видишь, — расстроился Федя. — Я же тебя просил: обязательно закрывай. Еще хорошо, что он одним чемоданом ограничился. А если бы ему вздумалось покопаться в телевизоре?
Федя опустил шторы. В комнате стало темно.
— Снова будешь снимки печатать? — спросил Алексей. — Когда же ты меня наконец учить начнешь? Давай я хоть сейчас посмотрю.
— Завтра, завтра… Понимаешь, я очень тороплюсь. Зизи знаешь, как злится, если я опаздываю. Это ведь для нее снимки.
— Подумаешь, Зинка рассердится… Не понимаю, что ты в ней нашел.
— Ладно… Я же о твоей ничего не говорю. — Федя взял Алексея за плечи и шутливо подтолкнул к двери. — Иди пока во двор, почитай. Я скажу тебе, когда кончу.
Федя включил старенький хозяйский репродуктор, висевший, на стене. Из него полились хриплые звуки марша.
Алексей сел с книжкой во дворе. Но что-то не читалось. Мысли то вертелись вокруг разговора с Иваном Ивановичем, то перескакивали на сегодняшнюю нелепую сцену в редакции, то снова возвращались к Ивану Ивановичу.
Минут через пятнадцать Федя позвал его.
— Готово. Подсушу отпечатки на солнце — и пойду.
Вернувшись, в комнату, Алексей поднял шторы и выключил голосистый репродуктор. Затем прилег на диван и раскрыл книгу.
Вдруг Алексей уловил тихий шорох. Он прислушался. Шорох продолжался. Он был еле слышен — словно кто-то медленно водил пальцем по бумаге.
Алексей соскочил с дивана и прошелся по комнате, напрягая слух. Вот здесь, как будто, в телевизоре… Нет, телевизор выключен.
Ах, вот оно что — магнитофон! Алексей открыл дверцу столика, где стоял магнитофон. Точно, он! Кто-то включил его, а выключить позабыл. Неужели Федя? Что же он записывал?
Алексей перемотал магнитофонную ленту и включил на звук. Сначала он ничего не услышал. Потом послышались чьи-то глухие голоса и топот бегущих ног.
"Вовка!" — догадался Алексей.
Мальчишка включил магнитофон перед самым их приходом, а затем спасся бегством, оставив моторчик включенным.
"Как он в комнату забрался, ума не приложу. Ведь дверь-то была на замке", — услышал он Федин голос. И тут же в ответ раздался его собственный: "Это моя вина. Забыл утром запереть".
Улыбаясь, он прослушал весь последующий разговор, нечаянно записанный магнитофоном. Потом зазвучал музыкальный хрип репродуктора, и остальные звуки уже слышались на его фоне. Отрывистое бульканье — это Федя наливает воду в бачки… Характерный щелчок ручки приемника… Для чего Федя включил его? Репродуктор орет благим матом, а он еще и приемник туда же.
А это что за звуки? Ти-ти… Ти-ти-ти… Да ведь это же морзянка!
В коридоре Алексею послышались осторожные шаги.
— Федя! Иди сюда! — крикнул он.
Никто не ответил. Он подошел к двери, распахнул ее настежь. Нет никого!
А магнитофон все продолжал пищать: ти-ти-ти… ти-ти…
Наконец писк прекратился. Снова раздался щелчок. Приемник выключили. И через несколько минут Федин голос: "…Готово. Подсушу отпечатки на солнце — и пойду".
И все. Магнитофонная пленка кончилась.
Алексей стоял в оцепенении. Значит, Федя! Веселый, бесшабашный фотограф Федя Жаркин! Стиляга по необходимости, который его так дружески встретил!
А может быть, это только случайно? Включил Федя рацию, случайно попал на сигналы, не выключил и занялся своим делом?
Нет-нет! Эти сигналы предназначались ему!
Чем больше Алексей думал об этом, тем сильнее крепла в нем уверенность, что Жаркин — шпион, охотившийся за ним, Алексеем. Кто проявил к нему повышенный интерес? Жаркин! Кто предложил жить в одной комнате — Жаркин! Кто имел возможность следить за каждым его шагом — опять Жаркин!
Он! Точно он!.. Сейчас же задержать его!
Алексей выбежал во двор.
— Жаркин! — крикнул он.
Никто не отозвался. Из-под забора вынырнула потешная рожица Вовы.
— Вы дядю Федю ищете? Он ушел.
— Давно?
— Минут пять. Или двадцать…
Алексей вернулся в комнату. Лихорадочное возбуждение прошло, и он вновь обрел способность рассуждать трезво. Пожалуй, хорошо, что Жаркин ушел, а то он, Алексей, наделал бы сейчас глупостей. Ведь Жаркин не должен ничего знать.
Надо немедленно сообщить обо всем Ивану Ивановичу и передать ему магнитофонную пленку. Это же улика, да еще какая!
Алексей снял пленку с бобины, завернул ее в бумагу и бросился на улицу.
По дороге он заскочил в будку телефона-автомата и набрал номер Ивана Ивановича.
— Слушаю, — раздался знакомый голос.
— Иван Иванович? Это я, Воронцов, — возбужденно заговорил Алексей. — Мне нужно немедленно вас видеть. Немедленно! У меня магнитофонная пленка с важной записью.
— Я закажу вам пропуск, приходите…
Алексей ворвался в кабинет Ивана Ивановича, словно вихрь.
— Знаете, кто шпион? — крикнул он с порога, забыв даже поздороваться. — Жаркин! Наш фотокорреспондент.
Иван Иванович отнесся к этой новости совершенно спокойно:
— М-да… Вы что-то говорили про пленку.
— Вот она.
Алексей положил пленку на стол. Иван Иванович выслушал его сбивчивый рассказ и нажал кнопку звонка. В комнату вошел подтянутый стройный лейтенант.
— Вызовите-ка мне Конюхова из шифровального отдела. И принесите сюда магнитофон… Да, Конюхову скажите, пусть захватит с собой текст перехваченной радиограммы.
— Как? — удивился Алексей. — У вас уже она есть?
— Есть, — улыбнулся Иван Иванович.
Вернулся лейтенант, неся в руках магнитофон. Вслед за ним пришел и майор Конюхов. Полковник поставил пленку, принесенную Алексеем, и Конюхов прослушал её, водя карандашом по листу бумаги, на котором Алексей увидел знаки Морзе.
— Молодец Жаркин, — сказал Конюхов, закончив сверку. — Записано точно.
И только сейчас Алексею стало ясно, откуда появилась радиограмма в управлении госбезопасности…