— Ну?! — взревел Пролович и санитар тут же зажал ему рот.
Боченко потряс кровать сильнее, но это не привело ни к какому результату. Тогда главврач тронул девушку за руку. Рука была теплой, но Санеева по-прежнему лежала с закрытыми глазами.
— Лида! — с нарастающим беспокойством позвал Боченко и принялся трясти девушку за плечи.
— Пульс! — почти приказал Пролович, которого санитары, обеспокоенные таким ходом событий, наконец, оставили в покое.
— Не указывайте! — огрызнулся Боченко, но все же выполнил требование Проловича.
Пульса не было. Боченко раскрыл левый глаз: зрачок не реагировал на свет.
— Она умерла! ОНА И В САМОМ ДЕЛЕ УМЕРЛА! — прошептал Пролович и беззвучно заплакал, глотая крупные соленые слезы.
Еще продолжал суетиться Боченко, делая Лиде прямой массаж сердца, еще искали какие-то медикаменты и шприцы, но Пролович уже знал, что все это не имеет абсолютно никакого смысла — сон оказался правдой и Лида умерла. Умерла в том мрачном и сыром склепе, убитая Синим человеком с ядовитыми, желтыми глазами…
Сознание медленно провалилось в молочно-серый туман…
Пролович пришел в себя лишь после обеда. Медленно разлепив глаза, Сергей тут же их закрыл — свет, льющийся из большого окна, казался нестерпимо ярким.
— Как вы себя чувствуете? — мягко спросил Боченко.
Пролович вновь открыл глаза, удивленно посмотрел на Боченко и тут же его мозг пронзила острая боль — ЛИДЫ БОЛЬШЕ НЕТ!
— Вы меня слышите? — спросил Боченко, увидев, что Пролович очнулся.
— Слышу, — глухо сказал Пролович, прокручивая в памяти все утренние событие.
Вначале ему казалось, что Лиду еще можно было спасти, будь расторопнее он сам и более сообразительнее медперсонал. Но потом Сергей все же понял, что в любом случае было уже поздно — Лида умерла до его пробуждения. Боченко что-то говорил, но Сергей его не слушал — перед ним все время стояли милые черты любимого, ставшего родным лица.
— Да вы меня совсем не слушаете?! — наконец заметил главврач.
— Ну почему же?
— Извините, но как вы обо всем узнали?
— Можете мне не верить, но я это узнал во сне. Я был с ней и видел ее смерть, Лида умерла на моих руках.
— То есть, это был в некоторой мере вещий сон?
— Не совсем. Это был наш общий сон, — задумчиво сказал Пролович.
— Но разве бывают общие сны? — удивленно спросил Боченко.
— Бывают. Например, сегодня я видел тот же сон, что и вы.
— И что это был за сон? — Боченко внимательно взглянул на Проловича.
— Обещайте, что вы еще раз внимательно меня исследуете на предмет моего сумасшедствия, если я сейчас расскажу, что вы видели сегодня во сне?! попросил Сергей.
— Что ж — интересно послушать, — уклонился от ответа Боченко.
— Но вы обещаете?
Боченко вздохнул, немного помолчал и, поняв, что отвечать все же придется, осторожно заметил:
— Я не могу вам этого гарантировать, но… Но могу обещать, что если у вас будет значительное улучшение… Тогда можно будет серьезно говорить о вашей вменяемости.
— Неужели вы и в самом деле считаете, что я — сумасшедший?!
— Не забывайте и о том, что от этого зависят ваши взаимоотношения с милицией…
— Иными словами — меня могут отправить в тюрьму? Вот видите — я прекрасно понимаю и это?! Вы считаете меня сумасшедшим?
— Вовсе нет, но вы, видимо, немного больны и у вас порой случаются нервные срывы.
— Но…
— Вы, кажется, хотели рассказать мне сон? — мягко оборвал Проловича Боченко.
— Сегодня вам снился ночной город, жители которого регулярно спасаются от нашествия пластилиновых обезьян, — начал свой рассказ Пролович.
Время от времени Сергей поглядывал на Боченко, пытаясь определить реакцию главврача на услышанное. С первых же слов Боченко сосредоточенно слушал Проловича, стараясь не упустить ни одной подробности. Пролович дошел до того момента, когда его позвала Лида и замолчал, не зная, стоит ли рассказывать и второй сон.
— Что же было дальше? — нетерпеливо спросил Боченко.
— Дальше я попал в сон Санеевой, где она и умерла прямо на моих руках.
— А хотите, я расскажу, что видел я? — неожиданно предложил Боченко и, не дожидаясь ответа, начал свой рассказ: — Дело в том, что схватка с обезьянами показалась мне настоящим безумием, но я не убежал, а спрятался в кустах, росших на самом краю болота. Я видел, как вас облепили обезьяны, но потом…
— Что было потом?
— Потом вы стали совсем прозрачным и вскоре совершенно исчезли. Обезьяны еще долго пытались вас найти, но у них ничего не получалось вместо вас они нашли меня. Я очень сильно испугался и проснулся… Но… Но откуда вы узнали про резиновый мост, медного человека и свинцовую реку? Дело в том, что все это снилось мне и раньше, но вот вчера я этого точно не видел.
— Этого я не могу вам сказать. Видите ли, сон скорее всего, похож на автоголограмму и наше сознание может, видимо, охватить лишь ее часть. Иначе говоря, сон что-то вроде компьютерной игры, а наше сознание выполняет роль джойстика. На экране мы видим лишь часть города, но все его остальные части тоже существуют, но вне экрана — в памяти компьютера, и появляются по мере нашей ходьбы. Так и во сне. Мост и река, наверное, были в другой части вашей мысленной голограммы, в которую я попал. А ваше сознание в это время было на другом берегу.
— Но тогда получается, что мир сна не ограничивается тем, что воспринимает наше сознание?
— Очевидно. Более того, сон — это, быть может, какое-то биологическое поле, своеобразная голограмма, на девяносто девять процентов построенная бессознательным, — Пролович впервые высказывал свои идеи без опасения, что его сочтут сумасшедшим.
— Но как же тогда вы попадаете в чужие сны? И почему только вы, а я, например, нет?
— Я не могу ответить на эти вопросы, я сам недавно обнаружил, что могу это делать. Может быть, в таких случаях происходит взаимопроникновение полей сна или их своеобразная интерференция. Здесь нужны специалисты.
— Как вы себя сейчас чувствуете?
— Вполне удовлетворительно. Но… Но сегодня я потерял очень близкого человека.
— Дело в том, что из Минска приехал специалист по парапсихологии и он хотел бы вас немного посмотреть и побеседовать.
— Чтобы помочь засадить меня в тюрьму?
— Не думаю.
— Сегодня мне очень плохо. Не физически, конечно. Поэтому я предпочел бы отложить этот разговор на завтра.
— Но это очень хороший специалист и он мне сказал, что для него очень важно поговорить с вами именно сегодня. Иначе я бы не настаивал. Он к тому же сказал, что получил от вас очень интересное письмо.
— Письмо? Какое письмо? Как его фамилия? — оживился Пролович, вспомнив о письме, отправленном в Минск.
— Кабцев.
— Кабцев? Тогда я согласен с ним поговорить и чем быстрее, тем лучше.
— Хорошо, я сейчас его приведу, — удовлетворенно кивнул головой Боченко и вышел в коридор.
23
Минут через пятнадцать Боченко вернулся в сопровождении низенького и очень толстого пожилого человека и тут же представил Проловичу своего спутника:
— Александр Федорович Кабцев. Я вас оставлю — дела.
Толстяк плотно прикрыл дверь вслед за Боченко и внимательно посмотрел на Сергея.
«Наверное, тоже считает, что я псих», — подумал Пролович, и от досады ему и в самом деле захотелось выкинуть что-нибудь идиотское, например, изобразить собаку и укусить Кабцева за ногу.
— Я получил ваше письмо, — Кабцев первым нарушил достаточно тягостное молчание.
— Ну и как — я не показался вам сумасшедшим? Кстати, хочу предупредить, я здесь лежу с диагнозом «шизофрения».
— Меня уже об этом предупредили. Наша беда в том, что во всех случаях жизни мы, как тот страус, прячущий голову в песок, обвиняем людей в шизофрении, если они хоть как-то отклоняются от стереотипа. Я понимаю ваше состояние и, я говорю об этом совершенно серьезно, подозреваю, что вы вполне нормальный человек, — мягко сказал Кабцев и улыбнулся той особенной улыбкой, какой могут улыбаться одни только толстяки.
— Извините за мой тон, я и в самом деле немного здесь устал. Сегодня утром умерла девушка… Она была моей невестой, — Пролович смахнул рукой невольно навернувшуюся слезу и отвернулся к окну.
— От чего она умерла? — резко спросил Кабцев, но тут же смутился. Простите за бестактность, но это очень важно.
— Я еще не знаю официального заключения, но… Это может показаться вам странным… — Пролович замялся, не зная, продолжать ли ему свой рассказ.
С одной стороны, хотелось рассказать, с другой же Пролович надеялся на Кабцева и не хотел заранее давать тому повод подозревать его в шизофрении. Кабцев, видимо, понял, что делается на душе у Сергея и поспешно заверил:
— Можете рассказывать все, что случилось, я уже сказал, что не считаю вас сумасшедшим. Постарайтесь припомнить все, что с вами случилось после того, как вы отослали мне письмо. Я уже успел кое-что выяснить у вашего друга Бумагина, но пока мне не хватает кое-каких деталей. Не будем терять времени — у вас может больше не быть такой возможности поговорить со мной наедине.
Спокойный, уверенный тон Кабцева, располагал к откровенности, и Пролович начал свой рассказ. Кабцев слушал с большим вниманием, и постепенно Сергей стал говорить обо всем с полной откровенностью, стараясь припомнить мельчайшие детали. По мере рассказа Сергея Александр Федорович становился все более мрачным, а когда Пролович дошел до смерти Лиды, Кабцев буквально посерел.
— Что с вами? — удивленно спросил Сергей.
Для Кабцева Лида была совершенно чужим человеком, поэтому Проловича несколько озадачила такая реакция ученого.
— Я опоздал! Я опоздал! Неужели тень вновь появилась и появилась так быстро?! — едва слышно пробормотал Кабцев и уставился в угол, словно он был один в комнате.
— Какая тень?! — почти крикнул Пролович.
Кабцев вздрогнул, оглянулся на Сергея, медленно встал со стула и подошел к нему:
— Меня сразу заинтересовало ваше письмо о снах. Еще в древнекитайских летописях можно найти упоминание о том, что некоторые люди во время сна могут посещать других людей, приходя к ним в сны — похоже, что вы обладаете этим свойством…