Они стояли друг против друга — высокий, все еще щеголеватый Четопиндо и едва достающий ему до плеча Миллер, нервно поправляющий очки, купленные в Оливии взамен потерянного пенсне.
— Нет порядка в стране, — вздохнул Четопиндо. — Видели, как мальчишки продают на улицах «Ротана баннеру»?
Миллер кивнул.
— А знаете, чья это газета?
— Знаю.
— Всякая нечисть поднимает голову, — сжал Четопиндо кулаки. — Но погодите, дайте срок! Мы всем им скрутим головы. Ну, а что касается вас… — Генерал подумал, облизал губы. — Могу сказать одно: ваше продвижение будет зависеть только от вас. Только от вас, Карло, — подчеркнул он. — Я понятно говорю?
— Понятно, — вытянулся в струнку Миллер.
— Мне нужен верный человек. Преданный, готовый выполнить любой мой приказ. Готовый за меня, за мое дело в огонь и в воду. Только с такими людьми мы сможем возродить несчастную Оливию.
Продолжая пожирать Четопиндо глазами, Миллер разглядел у того, видимо тщательно разглаженные массажистами и присыпанные пудрой, мешки под глазами. Да и румянец, казалось бы свидетельствующий о несокрушимом здоровье, был какого-то горячечного оттенка.
Миллер перехватил взгляд Четопиндо и поспешно отвел глаза.
— Вот что, — сказал генерал. — Я замыслил для начала одно дело, в котором у вас будет возможность проявить себя. Но от вас потребуется мужество…
Карл внутренне напрягся: видимо, Четопиндо сейчас объявит необходимые условия их дальнейшего сотрудничества. Однако генерал явно передумал посвящать немца в свои планы.
Четопиндо посмотрел на часы и вскользь заметил:
— Вы слишком небрежно храните свои драгоценности. Я велел моим ребятам спрятать их в более надежное место.
Побледневший Миллер едва сдержался, но промолчал.
— Воздержитесь сегодня от развлечений, — произнес Четопиндо. — Завтра в пять утра за вами заедет машина.
Дорога, взяв старт в порту, бежала вдоль океанского побережья. Говорили, что эта дорога начинается в Королевской впадине, а кончается в бесконечности. Действительно, это была самая длинная дорога в стране. И самая новая — ее прокладку закончили совсем недавно.
Тихий океан в это жаркое безветренное утро вполне оправдывал свое название. Если посмотреть вдаль, то можно было заметить, что широкий лоб океана, как всегда, изборожден морщинами волн, но сегодня они были мелкими, набегающими покорно и робко.
Машина Четопиндо шла без обычной охраны.
Промелькнул поселок фавел, и снова вдоль пустой дороги потянулся пустынный пейзаж. Накатанный до блеска битум лоснился, как спина грузчика.
Миллер с интересом глядел в окно. Голая равнина кое-где оживлялась экзатичными растениями, которые заставили его вспомнить уроки географии в дрезденской гимназии.
— Раньше я видел кактусы только на картинках, — заметил Миллер, опуская до отказа стекло машины.
Четопиндо, откинувшись на спинку сиденья, покрытого мексиканским ковром ручной работы, принялся методически раскуривать гавану.
— Кактусы необходимы народу, — неожиданно изрек он, пуская дым в сторону Миллера.
— Простите, не понял? — переспросил тот.
— Кактусы содержат мескалин, — лаконично пояснил Четопиндо.
— Наркотик?
— Наркотик.
Миллер умолк. Он посмотрел на мальчишеский затылок шофера, на его неправдоподобно широкое сомбреро, слегка откинутое назад, покосился на яркое, как оперенье попугая, одеяние генерала: не поймешь — военное или штатское, и подумал, что все в этой стране чуждо и непривычно. Понадобится какое-то время, чтобы хоть чуть-чуть понять Оливию, ее обычаи и психологию мышления коренных жителей этой страны. Кто их разберет, этих смуглокожих!
Генерал стряхнул под ноги пепел и, ткнув сигарой вперед, спросил:
— Нравится дорога?
— Хорошая.
— Много у вас таких в Европе?
Четопиндо говорил по-немецки вполне сносно, хотя и с акцентом, который напомнил Миллеру смуглолицего капитана Педро. Как ни странно, оказалось, что капитан «Кондора» назвался своим настоящим именем. Генерал, хотя и не прихватил с собой охрану, взял и в этот вояж семизарядный кольт, автомат и полдюжины гранат: с оружием Четопиндо не расставался ни при каких обстоятельствах, даже когда принимал ванну.
— В Германии попадаются дороги не хуже, чем эта, — ответил Миллер. Он старался нащупать верный тон и вообще правильную линию поведения в разговоре с этим щеголеватым генералом, обладающим огромной властью. Последнее Миллер понял сразу, едва только высадился в порту.
Черт его знает, как с ним надо говорить!
Принять-то Миллера он, в конечном счете, принял и взял под свою опеку, но что у него на уме? Честно говоря, этот вопрос больше всего мучил Миллера. Кроме того, его беспокоило, что сумка, с таким трудом доставленная сюда, неожиданно перекочевала к Четопиндо.
— Большинство автострад в Германии построил Гитлер, когда пришел к власти, — сказал Миллер.
Четопиндо улыбнулся.
— Вот как! А я и не знал, что Адольф Гитлер — дорожный инженер.
— Гитлер велел строить автострады, чтобы дать работу немецким безработным, — невозмутимо пояснил Миллер.
Четопиндо вышвырнул окурок в открытое окно машины. Солнце начинало припекать, в окно вливалась тугая струя нагретого воздуха.
— Уроки истории следует запоминать и извлекать из них пользу. Гитлера погубили не союзники, — сказал генерал. — Гитлера погубили вы, его солдаты и помощники. Что же касается дороги, по которой мы едем, то ее целиком построили заключенные. И в пустыне прокладывали, и в горах тоннели пробивали. Так сказать, перевоспитывались трудом, хотя и мерли как мухи.
Миллер с облегчением вздохнул. Похоже, этот Четопиндо свой человек. С ним можно иметь дело.
— Трудовое перевоспитание мне знакомо, — сказал Миллер.
— Вы были заключенным? — посмотрел Четопиндо на своего собеседника. — Странно. Кто бы мог подумать!..
«Шутник! — с внезапной неприязнью подумал Миллер. — Попал бы ты ко мне в лагерь…» В памяти всплыл небольшой плац, выбитый десятками тысяч ног, ободранное мертвое дерево, на котором за руки подвешивали проштрафившихся заключенных — кого на пятнадцать минут, кого на тридцать, а кого и на все четыре часа. Наказание выдерживалось с немецкой пунктуальностью, по хронометру старшего офицера охраны. Близ плаца с полной нагрузкой работал крематорий, днем и ночью выбрасывая в небо черные клубы жирного дыма. Да, это было суровое время и суровая работа для блага нации.
— Нет, я не был заключенным. Наоборот, я занимался их перевоспитанием.
Генерал засмеялся:
— Вас трудно вывести из себя, друг мой. Между прочим, я знаю о вас гораздо больше, чем вы думаете.
Миллер посмотрел на худое, с хищным носом, лицо Четопиндо и непроизвольно сжал кулаки. Врезать бы в этот подбородок, да со всего размаха, чтобы шейные позвонки затрещали!
— Отчего вы завели руки за спину? — поинтересовался Четопиндо.
Миллер вздрогнул:
— Старая привычка.
Дорога внезапно втянулась в заросли кактусов. Колючие растения то подступали к самому полотну, грозя шагнуть на проезжую часть, то отступали немного.
— Я не совсем уловил вашу мысль, генерал, — нарушил паузу Миллер.
— Относительно мескалина?
— Да.
— Мысль проста: наркотик, конечно, яд, но лучше разрешить народу наркотик, чем левые взгляды, — отчеканил Четопиндо. — По крайней мере, такова моя точка зрения. К сожалению, не все в правительстве ее разделяют. Что поделаешь! У нас в верхах засилье гнилых либеральных элементов. Но это до поры до времени, друг мой, — добавил генерал, по-отечески хлопнув Миллера по плечу.
Миллер навострил уши. Но генерал снова ушел от главного разговора. Возможно, он не хотел вести его при шофере. Шикарная машина, в которой они мчалось, обладала одним существенным недостатком: в ней нельзя было отделить стеклом кабину шофера, если бы пассажиры пожелали этого.
— От удачного завершения дела, которое мы с вами задумали, Миллер, зависит многое, — неожиданно заметил Четопиндо.
«Мы с вами задумали»! Что бы это значило? Едва Миллер ступил на оливийскую землю, таможенники — или, черт их знает, кто были эти широкомордые парни в штатском, — втащили его в приземистое кирпичное здание и впихнули в маленькую комнатку с единственным зарешеченным окном. Через несколько минут отворилась дверь, и в комнату вошел этот человек, назвавшийся генералом Четопиндо. Он показался Миллеру огромным пестрым попугаем. Однако этот попугай все дни держит его в напряжении… И вот они мчатся в Четопиндо по этой превосходной автостраде, у Миллера время от времени нет-нет да и сожмется сердце, как только вспомнит о неведомо куда уплывших ценностях.
Генерал вытер лоб белоснежным платочком.
— Жаль вашего погибшего шефа, — сказал он, аккуратно складывая платок. — Сильный был человек. Такие люди нужны моей стране, которую рвут на части эти подлые людишки, которые называют себя демократическими элементами. У него были железные руки, а главное, железное сердце. — Четопиндо покосился на затылок шофера и, не докончив фразу, сунул платок в карман.
В машине стало душно. Миллер расстегнул воротник, но это не принесло никакого облегчения.
— О вашей поклаже не беспокойтесь, — неожиданно сказал Четопиндо, как бы угадав мысли Миллера. — Могу вас заверить, что она в надежных руках и послужит нужному делу.
Миллер вздохнул.
Четопиндо просверлил его долгим взглядом:
— А пока что и вы должны исчезнуть. — И, испытующе выдержав паузу, добавил: — Кто его знает, как повернется дело после войны. У левых длинные руки. Если они начнут вылавливать беглецов третьего рейха… Короче говоря, нужно хорошенько позаботиться о том, чтобы им не помогли ни фотокарточки, ни оттиски пальцев, взятые из досье некоего Карла Миллера. Не так ли?
Миллер встревоженно показал глазами на шофера.
Четопиндо стал говорить потише, но по тому, как покраснели уши шофера, Миллер догадался, что тот слышал последние слова генерала, а значит, и весь их предыдущий разговор.