Само название «Азбука» родилось так. Осведомления я получал от разных лиц. Главный осведомитель был сотрудник «Киевлянина» и член Государственной Думы Савенко. Он сказал, что так как он будет и дальше давать сообщения, то хотел бы как-то свое авторство отметить. И будет подписываться «Аз». Член Государственной Думы Демидов, бывший тогда в Киеве, не зная сам того, стал у меня «Буки». Третьим членом Государственной Думы был я, и себе я присвоил шифр «Веди». Когда «Азбука» из осведомительной организации выросла в организацию, требующую военной дисциплины, «Веди» стал главою «Азбуки».
В это же время потребовалось дать нечто вроде устава и программы организации. Устав объяснялся просто. Военная дисциплина. Начальник «Азбуки» хоть и пишет «прошу», но это означает «приказываю». Программа «Азбуки» объяснялась так:
— «Киевлянин» читаете?
— Да.
— В таком случае вы знаете программу «Азбуки».
Ее можно было высказать в таких словах: «Против немцев, против большевиков, против украинцев и за Добровольческую армию».
Начальник «Азбуки» знал всех членов организации, остальные даже и не подозревали, что их друзья и близкие состояли в одной и той же организации. Каждая буква могла набирать себе подчиненных, давая им прозвища уже не буквенные, а какие им были угодны.
Буква «Глаголь» был одним из сотрудников «Киевлянина», хорошо осведомленный в городских делах. Однако он не знал, так же как и «Буки», что состоит в «Азбуке», но оказывал ей неоценимую услугу, снабжая организацию информацией по различным вопросам.
Позже еще один член Государственной Думы, Степанов, стал членом организации под шифром «Слово». Он имел в своем подчинении «Принцессу», очень красивую молодую девушку, которая позже вышла замуж за букву «Како». «Како» был молодым офицером по фамилии Кояндер. В личном подчинении у «Веди» был «Паж» (штабс-капитан Виридарский), с которым я познакомился на Государственном совещании.
Таким образом, основоположниками «Азбуки» можно считать «Веди» и Дарью Васильевну Данилевскую. Иногда она называлась «Вединецкая». Она готовила ленточки для папирос, она же писала листы, с которых делались снимки. Затем, когда для «Азбуки» наступило особо опасное время, она передавала часть сведений одному чеху (через него я держал связь с Энно), с которым встречалась в Николаевском парке. Под видом флирта передавала ему пакет. Когда она выходила из дома по этому делу, за ней неотступно следил мой старший сын. Он шел на таком расстоянии, чтобы не терять ее из глаз, но чтобы и никому не пришло в голову, что он идет за этой молодой женщиной. На таком же расстоянии от Василька шел его отец, то есть «Веди». Таким образом, мы были уверены, что если с ней что случится, мы можем ей помочь. В это время я шутя называл ее шпионкой, чем она гордилась.
Итак, «Азбука» состояла из четырех членов Государственной Думы (двух националистов-прогрессистов — Савенко и меня — и двух кадетов — «Буки» и «Слово»). Остальные буквы были офицеры разных чинов (три генерала, несколько полковников и обер-офицеров), а также военных моряков. Среди последних выделялся очень деятельный «Гри-гри» — старший лейтенант Масленников, входивший в группу «Веди». Затем в организацию входили лица невоенные и дамы.
Значение «Азбуки» то преувеличивалось, то преуменьшалось. Деникин называл ее просто «Осведомительная организация». Какой-то писатель говорил о ней: «Таинственная и всемогущая “Азбука”». О всемогуществе, конечно, говорить смешно, но звучало величественно, когда говорили о том, что она обслуживала Францию и Англию. Это случилось после того, как Шульгин написал свою статью, переданную Клемансо, и стал «Веди», то есть если не всемогущим, то всеведущим. Но прежде всего «Азбука» обслуживала Добровольческую армию, когда мы ее нашли.
Дело в том, что когда трехтысячный отряд, которым командовали генералы Алексеев, Корнилов и Деникин, ушел с Дона на Кубань, то связь с ними прекратилась. И я послал одного из своих молодых азбучников найти Добровольческую армию. Почти в это же время со своей стороны командование Добровольческой армии послало во главе пятидесяти всадников одного полковника узнать, не переменилось ли положение на Дону. Он выполнил это поручение, и тогда Добровольческая армия вернулась на Дон, а через короткое время этот полковник генерального штаба Владимир Петрович Барцевич вошел в состав «Азбуки» и стал подчиненным «Веди».
Итак, немцы по-джентльменски разрешили редактору «Киевлянина» сказать им в лицо, что он их враг, пока идет война. Но естественно, что немцы такого открытого врага пригласили объясниться. Я не жил в то время у себя дома, потому что все азбучные занятия делались на Никольско-Ботанической, но постоянно приходил на Караваевскую. И вот Екатерина Григорьевна мне как-то сказала, что приходил какой-то немецкий унтер-офицер и просил передать, что меня требует немецкая разведка, помещавшаяся на углу Бибиковского бульвара и Елизаветинской. Я немедленно написал письмо, в котором просил прислать мне приглашение в письменном виде и по какому делу. Через некоторое время я получил такое приглашение. Не помню только, была ли указана причина моего вызова.
Я явился, и меня принял полковник фон Лешник. Он говорил по-русски и начал так:
— Я прочел вашу статью. Почему вы закрыли газету? Зачем вы так ставите вопрос? Ведь вы украинец.
— Вам угодно называть меня украинцем, но я русский. Германия состоит в войне с Россией, а значит, все ясно. Мне кажется, господин полковник, что ваша фамилия славянского происхождения.
— Да, но меня захватила идея германской империи, и я немец.
— Точно так же и я. Меня захватила идея русской империи, и я русский.
Он понял, что тут мы не договоримся, и перешел к допросу.
— Нам известно, что вы получили письмо от генерала Алексеева.
Я знал, что тот полковник, который привез мне это письмо, немцами арестован. Он продолжал:
— Что было в этом письме? Оно есть у вас?
— Нет, я его уничтожил, но могу вам сказать его содержание.
— Именно?
— Генерал Алексеев просит меня оказать содействие полковнику, передавшему мне письмо.
— Содействие в чем?
— Там не сказано в чем, содействие вообще.
Фон Лешник надавил кнопку звонка. Вошел и встал по струнке молодой человек в немецкой форме, по-видимому, из евреев. Фон Лешник спросил его по-немецки:
— Was ist «содействие»?[32] — Затем он по-немецки же добавил:
— Может ли быть «содействие» вообще, без указания, в чем именно?
Переводчик, взглянув на меня, сказал, что по-русски такое выражение может быть. Фон Лешник отпустил его. Затем он спросил, обращаясь ко мне:
— Зачем вы бываете в гостинице «Прага»?
В «Праге» опять жила Дарья Васильевна. Я ответил:
— Господин полковник, извините меня, но я бываю там по делам, не имеющим отношения к политике.
Он смутился и даже покраснел. Затем сказал:
— Эта гостиница принадлежит чеху Вондраку89. Вы знали его?
— Очень хорошо. Он помещик Волынской губернии, как и я.
— Вы знаете профессора Билимовича? — вдруг спросил он.
— Он мой родственник.
— Что вы можете о нем сказать?
— Когда в тринадцатом году сюда, в Россию, приезжали немецкие ученые изучать реформу Столыпина, то они, естественно, обратились к профессору Билимовичу, который написал об этой реформе докторскую диссертацию.
— Как ваш племянник очутился в обществе полковника, привезшего вам письмо от генерала Алексеева? — Он имел в виду Ваню Могилевского.
— Точно не знаю, меня не было дома, и, может быть, он открыл ему дверь.
— Ваш племянник еще мальчик, и мы его освободили.
— Благодарю вас.
На этом допрос окончился. Он сухо извинился и отпустил меня.
Немедленно мобилизовав кого можно было, я послал сообщение Билимовичам, прося их куда-нибудь уехать. Оказалось, что они уже это сделали. Вондрака тоже уже не было в городе. Что касается Дарьи Васильевны, то они ее вряд ли тронут, решил я. А в общем все обошлось благополучно, и я стал думать, что поведение фон Лешника во время допроса было несколько странным. Он назвал мне ряд лиц, которые были на свободе, как бы для того, чтобы они могли скрыться. И во всяком случае, все это носило такой же джентльменский характер, как и отношение Альвенслебена к последнему номеру «Киевлянина».
Можно себе представить, как допрашивала бы меня гитлеровская разведка. Лишний раз это служит доказательством, что хотя немцы первой и второй войн той же крови, но они как будто бы два разных народа.
Энно уехал из Киева. Не помню уже как, но я узнал, что он был связан с одним чехом. Однажды этот последний явился ко мне от Энно, и с тех пор обыкновенно обмен информацией производился через него и Дарью Васильевну. Но как-то чеху-связному понадобилось переговорить со мною лично. Это было сделать труднее. Поэтому я нагромоздил еще больше препятствий для предполагаемой слежки, мобилизовав дата организации этой слежки своих сыновей.
На Днепре у лодочника Добровольского было две байдарки, почему я его хорошо и знал. Мы отправились вперед с Васильком и на первой байдарке поплыли вверх. Это уже было во времена Скоропадского. Тогда на другом берегу Днепра образовался великолепный пляж, так называемый солярий, который называли голяриумом. Перевозчик Добровольский очень хорошо зарабатывал, перевозя полуголых дам на другой берег. Мы с Васильком переправились тоже туда на байдарке, но не высадились на голяриум, а поплыли вдоль берега вверх по течению. Так как против течения мы плыли медленно, то внедрились в стаи плавающих дам. Они были очень весело настроены и хватались за байдарку. Василек был скромный юноша, и потому мы пробились без инцидентов.
Этим же путем через полчаса следовал Ляля90, который вез чеха. Ляля был веселый мальчик и, наверное, какие-нибудь инциденты с дамами произошли. Во всяком случае, и вторая байдарка направилась вверх. Пришлось «взять» несколько гатей с сильным течением. Я сделал это умышленно, чтобы быть уверенным, что за нами никого нет. Мы поднялись почти что до Чертороя, улеглись на песке и поджидали вторую байдарку. И она подошла. Тут мы могли беспрепятственно поговорить с чехом.