Я кивнул, надеясь таким образом ободрить его.
– Я молился, чтобы Господь указал мне путь истинный, – продолжил Хадграфт. – И постепенно Он привел меня к мысли, что лучшее из всех благодеяний – во славу Божью отстроить заново богадельню на Чард-лейн. Разумеется, с целью облегчить страдания неимущих.
Я предположил, что подобную речь Хадграфт произносил неоднократно. Она звучала подозрительно гладко, почти мелодично, и явно была тщательно отрепетирована. Конечно, из этого не следует, что Хадграфт лицемерит. Однако недавний опыт пробудил во мне цинизм. Я задался вопросом: какую выгоду Хадграфт рассчитывает получить от своего проекта?
– Заведение, уничтоженное Пожаром, было старым, прямо-таки ветхим, – между тем объяснял хозяин. – В каком-то смысле его гибель в огне – благо. Заручившись согласием попечителей, я возведу целый комплекс удобных зданий, а также красивую часовню и комфортный дом для смотрителя. Ну а то, что наш участок земли по-прежнему является частью владений епископа – досадная случайность. Но увы, из-за нее епископский суд имеет право выносить решение по некоторым видам тяжб, связанным с этой землей. В законах я разбираюсь, сэр, и боюсь, оспорить это право не выйдет.
В Лондоне подобные затруднения – обычное дело, и в Сити, и в его окрестностях. Уголки, находящиеся в безраздельной власти духовного сословия, появились в городе еще до Реформации. Монастыри давно ушли в прошлое, а вместе с ними и городские дворцы епископов, но закрепленные за определенными территориями привилегии сохранились, хотя их природа и масштаб были весьма различны. Часто основой им служило законное право убежища, поэтому на бывших церковных землях укрывались от закона воры, беглецы, должники и уличные девки. Мне приходилось бывать на такой территории, известной под названием Эльзасия. Она располагалась неподалеку от моего дома в Савое. В Эльзасии искали наемников те, кому нужно было кого-то покалечить или даже убить, воры сбывали там краденое добро, а двоеженцы платили спившимся священникам за обряд венчания. Но с другой стороны, все, кто туда заглядывал, рисковали расстаться с кошельком, а то и с жизнью. Во владении епископа Илийского в Холборне подобных беззаконий не творили, но я ничуть не удивился, узнав, что там легко увязнуть в юридической трясине.
Я подался вперед:
– Даже если речь идет об убийстве? Ловить преступников – дело короны, а не епископа, разве нет?
Прежде чем нарушить паузу, Хадграфт подлил мне в бокал хереса. Тщательно подбирая слова, он ответил:
– На первый взгляд, да. Однако в случае подозрительной смерти епископ имеет приоритетное право назначить собственного коронера. Я подал запрос, чтобы мне предоставили для ознакомления и первоначальный текст вольной грамоты, и все поправки, внесенные в нее впоследствии. Но на все это уйдет время, которого у нас нет, – скоро зима. Вот мы и подобрались к сути. Госпожа Хэксби рассказывала вам об ослином упрямстве человека по фамилии Раш?
– Да. Это ваш местный представитель закона.
– Дожидаясь ответа из Или, он временно опечатал не только место, где нашли тело, но и всю стройку. Раш утверждает, что коронер якобы может обнаружить на участке нечто, имеющее отношение к убийству. При этом у Раша нет ни одной веской причины утверждать подобное. А между тем мои строители разбредаются кто куда, а мои убытки растут с каждым днем.
– Зачем господину Рашу вести себя подобным образом? – спросил я.
– Им движет исключительно злоба. Этот человек испытывает ко мне жгучую ненависть, глухую к доводам рассудка. Раньше я вел с ним дела, и, похоже, Рашу отчего-то взбрело в голову, будто я ущемил его интересы. Разумеется, это полная чепуха!
Я решил зайти с другой стороны:
– Вы не замечали в окрестностях иностранцев?
– Что? – Застигнутый врасплох, Хадграфт судорожно сглотнул, и его кадык подпрыгнул. – Почему вы спрашиваете?
– Лорд Арлингтон пристально следит за всеми, кто прибыл из чужеземных краев. – Я махнул рукой. – Среди них ведь столько проходимцев и смутьянов! Там, где появляются чужаки, жди беды.
– Полагаю, у нас, как и везде, живут иностранцы. Но мне про их дела ничего не известно.
Мой взгляд скользнул к окну, и я поглядел на беседку, в которой сидели две женщины.
– Вы ведь, кажется, наняли для дочери учителя французского, сэр? Разве он не француз?
Хадграфт фыркнул:
– Ах вот вы о ком! Да, француз. Тот еще пижон! – Он выдержал паузу, явно решая, что сказать, а о чем умолчать. – Видите ли, я думал, что вы спрашиваете про новых людей, а он уже несколько месяцев в наших краях. Однако на днях мне пришлось его рассчитать. Этот французишка чересчур много о себе возомнил, а сам еле сводит концы с концами. Я… я… застиг его за попыткой украсть серебряную ложку. Пусть этот воришка скажет спасибо, что я просто выставил его за дверь.
– Когда это было?
Хадграфт с неожиданным остервенением чиркнул по лбу ногтем, прочертив под париком красную полосу.
– В субботу вечером.
– Как зовут француза?
– Всем представляется Фарамоном. Постойте, неужели вы думаете, что он…
– Жертва? Или даже убийца? Не знаю. Где живет ваш Фарамон?
– В «Трех коронах», возле храма Гроба Господня.
– Рядом со Сноу-Хиллом? – уточнил я. – За Ньюгейтом?
– Да. – Хадграфт встал и подошел к окну. – Вижу, моя дочь вышла погулять в саду со своей компаньонкой. Позвольте представить вас Грейс. – Хозяин постучал по стеклу и жестом позвал дочь в дом. – Она сейчас поднимется.
Отказываться от знакомства было бы невежливо.
– Еще один вопрос, сэр. Вам, случайно, не попадался на глаза однорукий толстяк? На вид простой и неотесанный, хотя и носит на поясе шпагу.
Хадграфт уставился на меня во все глаза:
– А почему вы спрашиваете?
– Так да или нет?
– Нет, не встречал, однако, уж будьте любезны, удовлетворите мое любопытство. Кто…
Хадграфта прервал стук в дверь. В комнату вошли две женщины. Первой я увидел Грейс Хадграфт. Сделав реверанс, она медленно, невозмутимо улыбнулась мне.
Я поклонился. Ее отец что-то говорил, но я все пропустил мимо ушей. «Настоящая жемчужина! – пронеслось у меня в голове. – Не женщина, а совершенство».
Я покинул дом Хадграфта вскоре после того, как меня представили хозяйской дочери и ее компаньонке. Я старался не показывать, что появление госпожи Грейс лишило меня всей с большим трудом приобретенной уверенности. Совершенства этой девушки заставили меня устыдиться шрамов на лице и шее. Я жалел, что не надел камзол получше.
Хотя если госпожа Грейс и заметила в моем облике изъяны, то не подала виду. В полном соответствии со своим именем, она была воплощенная любезность[4]. Восхищаясь ее красотой и добротой, я заметил кое-что еще – в ее глазах таилась грусть, нашедшая глубокий отклик в моей душе. Я напомнил себе, что я человек деловой и практичный. Я не могу позволить себе сентиментальность. Отец Грейс – человек богатый. И это еще один аргумент в ее пользу.
Но я должен выполнить свою работу. Усилием воли выбросив из головы мысли о Грейс Хадграфт, я перешел обратно на другой берег по Холборнскому мосту. Срезая путь через переулки, я прошел мимо старого дома, где располагалась контора Кэт. Нужно предупредить ее насчет Роджера Даррелла, но только не сейчас.
Свернув на Чард-лейн, через пару минут я вышел в многолюдный Сноу-Хилл. Прежняя таверна «Три короны», стоявшая вплотную к храму Гроба Господня, сгорела во время Пожара, однако ее отстроили на том же фундаменте. Таверна ничем не отличалась от других подобных заведений. На первом этаже располагались лавки, на втором – собственно таверна, через которую можно было попасть на задний двор. А на третьем, как сказал мне владелец, сдавали комнаты внаем. Я справился о господине Фарамоне.
– А-а-а, вы мусье ищете, сэр? Неужто он и вам денег задолжал?
– Как его найти?
– Идите наверх и спросите у мамаши Гриббин. Ее вы сразу узнаете. Физиономия у старухи такая кислая, будто она соленых огурцов объелась. Только предупреждаю: этот мусье в долгах как в шелках. От него вы не получите ни пенни. Язык у Фарамона хорошо подвешен, а вот кошелек пустой.
Мамаша Гриббин чинила постельное белье, а помогала ей служанка лет десяти. Мамаша была маленькой сгорбленной старушонкой, лишившейся почти всех зубов, отчего ее рот казался безгубым.
– Господин Фарамон? Его нет.
– Не знаете, где его можно найти?
– Не знаю.
Я не сдавался:
– Когда вы видели его в последний раз?
– А вы кто такой?
– Моя фамилия Марвуд. – Я показал мамаше Гриббин свои документы. – Вот мои полномочия от короля.
Откусив нитку, старуха выплюнула ее на пол.
– Мне от вашей бумажки ни холодно ни жарко. Грамотейкой я никогда не была, а начинать в мои годы поздновато. Но одно я знаю: Фарамона здесь нет. Он мне, кстати, почти семь шиллингов задолжал.
– Но Фарамон снимает здесь квартиру?
– Квартиру? Это он так называет свою мансарду? Там даже я в полный рост распрямиться не могу.
– Позвольте взглянуть на его жилье.
– А вот и не позволю! Откуда мне знать, что вы не вор? Ежели мусье так и не отдаст мне семь шиллингов, все, что в этой мансарде, – мое. Ну уж нет, к своему добру никого не подпущу.
– Госпожа, мои документы…
– Девчонка вас проводит.
Несколько секунд я молча глядел на старуху. Мамаша Гриббин из тех, кого не проймешь ни уговорами, ни угрозами. Возможно, она от природы упряма, а жизнь только усугубила это качество. Чтобы заставить старуху меня впустить, придется возвращаться с солдатами. Я последовал за служанкой к выходу.
На лестничной площадке девочка привстала на цыпочки и прошептала мне на ухо:
– Господин, мусье убили? Это его труп нашли в богадельне на Чард-лейн?
Я молча поглядел на служанку сверху вниз. Ее личико выражало жадное любопытство.
– Я кое-что расскажу вам, если отблагодарите.
– Сначала говори, а я уж сам решу, заслужила ли ты благодарность.