– Согласен с вами, сэр.
Наши взгляды встретились. Дэвис открыл дверь, и мы в молчании прошли через зал, где стояли турецкие кресла. Снизу из холла доносились мужские голоса, один из них громкий, самоуверенный и неприятно знакомый.
А второй голос, потише и пониже, ответил:
– Как пожелает ваша милость. Мы… мы не ожидали, что вы почтите нас своим присутствием.
Я юркнул обратно в зал. Еще не хватало вступать в конфронтацию с Бекингемом здесь!
– Отсюда есть другой выход?
Дэвис, похоже, удивился, однако тут же кивнул. Ни слова не говоря, он повел меня назад в длинную галерею. В ее конце Дэвис остановился у гобелена, висевшего у самой двери зала заседаний. Гобелен наполовину скрывал вторую дверь, поменьше. Из зала, который мы только что покинули, долетал резкий голос Бекингема.
Дэвис открыл дверь:
– Сюда.
Последовав за мной, он закрыл за нами дверь. Тускло освещенная винтовая лестница вела и наверх, и вниз. Лестница для слуг. Единственным источником света было узкое окошко над нами.
– Нам нужно вниз, – произнес он. – Вот поручень. Лучше пропустите меня вперед.
Мы спустились в темноту и вышли в зал с выложенным каменными плитами полом, в котором из мебели стоял лишь грубо сколоченный стол на козлах.
– В здании есть другой выход на улицу? – спросил я.
– Нужно пройти через старую кухню, за ней есть двор. Оттуда выйдете в переулок сбоку.
Мы шли мимо пустующих кладовых и наконец очутились на кухне со сводчатым потолком, где, похоже, уже несколько десятилетий ничего не готовили. Шкафы, скамьи, два огромных стола – все покрывал толстый слой серой пыли с вкраплениями крысиного и птичьего помета. Затем мы прошагали через судомойни до двери, ведущей в прямоугольный двор, огороженный высокими кирпичными стенами с шипами поверху. С одной стороны тянулся ряд хозяйственных пристроек, у некоторых не было крыши. Между булыжниками пробивались сорняки.
Дэвис обернулся:
– Сейчас этой частью здания не пользуются. Нам, служащим, разрешено срезать путь через дверь в задней части двора, она ведет в переулок. Очень удобно, когда идет дождь. Или когда у парадного входа человека подстерегают кредиторы.
Пройдя через двор, мы приблизились к двойным воротам в арке. Они были заперты на несколько засовов. Рядом с ними я заметил маленькую дверь, запертую на задвижку и замок. Дэвис отодвинул задвижку, потом дотянулся до притолоки и нащупал лежавший сверху ключ.
– Как выйдете – сразу направо, – говорил он, поворачивая ключ в замке. – Дойдете до конца переулка – сворачивайте влево. А дальше всего несколько шагов по Дьюк-стрит, и через арку выйдете прямиком на Линкольнс-Инн-Филдс.
– Я ваш должник.
– От герцога Бекингема скрываетесь?
– Да. – Дэвис мне очень помог, а значит, заслуживал объяснений. – Хочу избежать неудобной ситуации. Риск особенно велик, если герцога сопровождает его человек, здоровяк без руки.
– Вероятно, привратник обмолвился, что вы здесь.
С той же вероятностью можно допустить, что кто-нибудь из подручных Даррелла шел за мной.
– Особенно если его кто-то об этом попросил, – добавил я.
– Вообще-то, герцог здесь редкий гость. – Дэвис на долю секунды запнулся. – Могу я спросить, почему вы не желаете с ним встречаться?
– Вам лучше не знать. – Я постарался смягчить отказ грустной улыбкой. – Скажу только, что герцог настроен против меня.
Глава 18
После обеда группа дам дышала свежим воздухом в Собственном саду. Те, что помоложе, держались позади, недовольно переговариваясь вполголоса. Небо было затянуто тучами, а пронизывающий холод возвещал о том, что осень окончательно вступила в свои права. Поэтому для прогулки дамы выбрали именно сад – от покоев королевы идти до него было ближе, чем до парка. К тому же в саду их никто не потревожит. Джентльменов среди гуляющих не было, если не считать пожилых вельмож, которым дали место при дворе королевы. Бедолаги были слишком стары, бедны или скучны, чтобы их взяли в Юстон или Ньюмаркет.
Луиза де Керуаль шла одна. Близкими подругами среди придворных дам Уайтхолла она не обзавелась. Все они либо поглядывали на нее с подозрением, либо желали использовать ее в собственных интересах. То, что Луиза – француженка, уже достаточно серьезный недостаток, но почти с самого начала у всех возникло ощущение, что мадемуазель де Керуаль выбивается из общего ряда – к примеру, пользуется повышенным вниманием джентльменов. Ну а больше всего Луизу выделяло то, что к ней благоволил сам король.
В этот день у Луизы снова разболелся живот, и теперь списать недомогание на «эти дни» было невозможно. Месячные у нее только что закончились, и оставалось лишь молиться, что виной тому не какая-нибудь зловредная язва, растущая у нее внутри. Скорее всего, причина в непрестанных тревогах, а ведь это тоже недуг, своего рода сердечная язва.
В сторону дам направлялись заместитель государственного секретаря господин Уильямсон и месье Кольбер. Луиза не ожидала встретить их в Собственном саду, особенно в такой час. Двое мужчин прошли через арку у ворот на Кинг-стрит и теперь медленно шагали по зигзагообразным дорожкам между низкими изгородями, скрывавшими ноги гуляющих ниже колена. Уильямсон и Кольбер явно были поглощены разговором.
Когда они почти поравнялись с дамами, Уильямсон свернул и быстро зашагал к двери в углу между башней с флюгером и Тихой галереей. Кольбер же, лучась улыбкой, шествовал по усыпанной гравием дорожке, c педантичной вежливостью приветствуя каждую даму по отдельности. Затем посол обменялся парой слов с одним из джентльменов. И вот наконец Кольбер приблизился к Луизе. С поклоном встав перед ней, он будто случайно перекрыл мадемуазель де Керуаль пути к отступлению: позади была только низкая изгородь.
– Мадемуазель, вы сегодня просто очаровательны, – произнес посол. – Благодаря холодному воздуху у вас на щеках проступил восхитительный румянец.
Луиза присела в реверансе, потом скромно опустила взгляд.
– Моя супруга передает вам наилучшие пожелания. Целую тысячу, не меньше.
– Очень мило с ее стороны. Пожалуйста, передайте ей мою благодарность.
– Утром моей супруге пришло письмо от леди Арлингтон. Ее светлость призналась, что с трудом покидает Лондон и лелеет надежду вскоре снова увидеть вас.
Луиза пробормотала, что недостойна дружеского расположения леди Арлингтон и полностью осознает, какая высокая честь ей оказана.
– Королева в своем письме любезно предоставляет вам разрешение приехать в Юстон вместе с нами. Мы с мадам Кольбер рассчитываем отправиться в дорогу через день-два, так что долго ждать не придется. Уверен, вам понравится на скачках. Ньюмаркет всего в милях двадцати оттуда, и почти весь двор уже там, за исключением тех, кто в Юстоне. Весь город будет en fête[10].
Дамы и вельможи ушли вперед – недалеко, но этого было достаточно, чтобы Луиза осталась наедине с послом.
– Я говорил с мадам де Борд, – перешел на деловой тон Кольбер. – Она подберет для вас наряды, благодаря которым вы предстанете во всей красе. В Юстоне и Ньюмаркете обстановка не такая формальная, как здесь. – Посол хохотнул. – И это тот случай, когда природные чары не мешает усилить всевозможными ухищрениями. Почему бы и нет? Помните, все, что на вас надето, должно радовать мужской глаз. Представьте себя невестой, которая готовится к свадьбе и больше всего на свете желает понравиться своему будущему супругу и повелителю. – Кольбер выдержал паузу, давая Луизе возможность осознать смысл его слов. – В подобных вопросах слушайтесь мадам де Борд, – продолжил он уже на более прагматичной ноте. – Она свое дело знает. Все счета я велел отправлять мне.
Луиза кивнула, показывая, что все поняла. Она не произнесла ни слова. Да и зачем что-то говорить? Никакие ее доводы не изменят ситуацию.
– Времени терять нельзя, – наставлял Луизу Кольбер. – Поедем все вместе в моей карете – вы, я и моя жена. А до отъезда держитесь подальше от герцога Бекингема. Где он – там неприятности, да и в любом случае Бекингем для вас неподходящая компания. – Вдруг Кольбер улыбнулся. – Чего вы так испугались, дитя мое? Пока есть возможность, наслаждайтесь тем, что жизнь преподносит вам на блюдечке.
Пес сторожа был нескладным зверем с длинными пожелтевшими клыками и пятнистой шерстью.
Он и при жизни-то не отличался красотой, а после смерти несчастное животное выглядело не просто уродливо, а прямо-таки отвратительно, и виной тому был процесс разложения. Пса несколько раз ударили клинком – возможно, тем же самым, которым закололи мужчину без лица. От него исходило гораздо более сильное зловоние, чем от тела в подвале Раша. Черви и мухи облепили труп и устроили настоящее пиршество: насекомые тучами кружили над ранами, пастью, ноздрями, гениталиями, задним проходом и глазами.
Работники отыскали собаку в куче мусора неподалеку от того места, где обнаружили тело неизвестного человека. Труп был втиснут между тем, что осталось от кирпичной стены, и сломанной балкой, а сверху засыпан слоем мусора. Смрад почувствовали бы раньше, не прикажи Раш закрыть всю стройку.
Хадграфт взглянул на мертвого пса и тут же отвернулся, закрывая нос и рот плащом. Кэт вышла во двор следом за ним.
– Что за мерзость! – воскликнул Хадграфт. – Прикажите своим людям немедленно от нее избавиться!
– Может быть, следует известить господина Осмунда? Или даже господина Раша?
– Зачем? Вердикт эта находка не изменит и на ситуацию не повлияет. А Раша она и вовсе не касается.
– Как пожелаете. Кстати, придется нам повысить работникам плату. Они и так уже говорят, что место проклятое. А теперь станет еще хуже.
– Суеверные дураки! – Хадграфт сплюнул на землю.
Состроив гримасу, он издал нечто среднее между хмыканьем и стоном. Этот звук неожиданно напомнил Кэт пронзительное взвизгивание собаки, которой наступили на лапу.
– Мало нам забот! – добавил Хадграфт.