Я глядел на хозяина с невозмутимым видом, хотя и понимал, что нам обоим известно: он лжет.
– Боюсь, что так, сэр. Он торговал конфиденциальными сведениями, к которым имел доступ благодаря службе в комиссии.
– Вот проходимец! А ведь производил впечатление достойного, респектабельного человека.
– Даже не сомневаюсь. – Я вспомнил золото, мерцавшее в шкатулке Айрдейла. – Уверен, вы не единственный, кого Айрдейл… э-э-э… ввел в заблуждение.
– Между прочим, во всем виноват Раш! – выпалил Хадграфт, не в силах забыть о своей обиде. – Не забери он свои деньги – заметьте, без всякого предупреждения! – нам не пришлось бы отчаянно хвататься за любые способы уменьшить риски.
– Увы, что сделано, то сделано, сэр. Тут уж ничего не попишешь.
– Но полагаю, наша конкретная сделка по-прежнему в силе. – Хадграфт выдержал паузу, без сомнения обдумывая возможные последствия, а затем повеселел. – Не вижу ни одного препятствия. Ведь и плантатор, и мы получаем выгоду. И даже если бы мы хотели отменить нашу договоренность, нет ни одного практичного способа это сделать… – Хадграфт осекся и устремил на меня испытующий взгляд.
Ну наконец-то до него дошло, подумал я.
– Неужели?.. Вы имеете в виду?.. – Хадграфт сделал глубокий вдох и, понизив голос, спросил: – Человек без лица – Айрдейл? Выходит, его убили из-за этой истории?
Дверь открылась, и на пороге возникла Грейс Хадграфт.
Я встал и поклонился сначала ей, потом компаньонке, скользившей за госпожой беззвучно, будто тень. Обе вошли в гостиную. Хадграфт что-то говорил, но для моих ушей его речь звучала как слегка раздражающее жужжание мухи.
Грейс присела передо мной в низком реверансе:
– К вашим услугам, сэр. – Она посмотрела на меня сквозь длинные, блестящие в сиянии свечей ресницы. – Пожалуйста, простите, что заставила вас ждать. – Ее пухлые губы чуть приоткрылись в полуулыбке. – Но время летит так незаметно, сэр, что нам, людям, трудно за ним уследить, вы не находите?
– И в самом деле, мадам, – ответил я.
Ее замечание показалось мне весьма остроумным и глубоким, хотя потом я, как ни старался, не мог вспомнить почему.
Грейс повернулась к отцу:
– Простите за опоздание, сэр.
Но теперь Хадграфт так и лучился благодушием.
– Мы с господином Марвудом прекрасно составили друг другу компанию, – ответил он. – Нам в любом случае нужно было обсудить одно пустяковое дельце. А пока мы тебя ждали, у нас разыгрался аппетит. Самое время спускаться к ужину.
Тем вечером я почти не замечал, что́ мы ели и пили. Огонь в камине и свечи заливали роскошно обставленную столовую мягким сиянием. Одна стена была завешена гобеленом, на котором танцевали боги и нимфы, – при таком освещении казалось, будто они и впрямь движутся. Бокалы сверкали, вино искрилось, на гладко отполированных деревянных поверхностях мелькали наши размытые отражения.
Приятный полумрак играл нам всем на руку: черты Хадграфта перестали быть такими отталкивающими, худое, тонкогубое лицо госпожи Сюзанны превратилось в почти прекрасную в своей суровости маску, а Грейс и вовсе блистала ангельской красотой. Весь вечер я глядел на нее опьяненный, и вино здесь было ни при чем.
Говорил в основном Хадграфт. Он описывал здания, которые собирался построить на пустыре, как только снесут развалины богадельни.
– Я непременно должен показать вам планы. Если все пройдет благополучно, приступим к строительству летом, а к весне семьдесят третьего года можно будет заселять первых жильцов. – Хадграфт взглянул на меня поверх бокала. – Кстати, один из наших домов идеально подошел бы человеку вашего статуса. Или, может быть, вам по душе ваше нынешнее жилье?
То ли случайно, то ли нарочно Хадграфт наступил мне на больную мозоль: мое недовольство сырым, медленно осыпающимся домом в Инфермари-клоуз неуклонно росло. С этим местом было связано слишком много воспоминаний о Стивене. Исходящее от Темзы зловоние отравляло воздух. Да и многие поколения мертвецов на переполненном кладбище позади дома были не слишком приятными соседями. Я позволил Хадграфту втянуть меня в дискуссию о резиденции, которая будет идеально соответствовать всем моим нуждам и пожеланиям. Хозяин предложил мне спросить Грейс о внутренней планировке, мебели и украшении комнат и даже о том, как лучше всего обустроить кухню, судомойню и кладовую.
– Можете на нее положиться, – разглагольствовал Хадграфт. – Моя дочь хотя и молода, но уже ведет хозяйство и прекрасно разбирается в подобных вещах.
Рядом со мной госпожа Сюзанна заерзала на стуле.
Вскоре мы принялись обсуждать размер моего будущего дома.
– Как ни крути, а человек не предназначен для жизни в одиночестве, – многозначительно заметил Хадграфт. – Очень может быть, что наступит день, когда вам понадобится жилье побольше.
По левую руку от меня, где сидела госпожа Сюзанна, раздалось едва слышное фырканье. Я повернулся к ней, но бледный профиль компаньонки был точно изваян из мрамора. Она не сводила глаз с тарелки.
– Ты что-то сказала, Сюзанна? – резким тоном спросила Грейс.
– Нет, – ответила та. – Просто крошка не в то горло попала.
– Грейс, душенька, может быть, сыграешь для нас что-нибудь? – предложил Хадграфт. – А заодно и споешь?
– Сэр, боюсь, моя игра недостойна услаждать слух господина Марвуда.
Хадграфт поглядел на меня с улыбкой:
– Моя дочь чересчур скромна. Между прочим, ее учитель пения говорил, что пением она могла бы зарабатывать на жизнь, если бы пожелала. А учитель игры на лютне… Но не стану больше смущать Грейс. Давайте я все-таки попрошу ее спеть. Есть одна прелестная итальянская вещица, которую я просто обожаю.
– Да, будьте так любезны. – Я поглядел на Грейс, и она не отвела взгляд. – Разумеется, если госпожа Хадграфт не возражает.
– Слышала, милая? – обратился отец к дочери. – Ты ведь не откажешь господину Марвуду?
На секунду повисла пауза, за время которой я отыскал в словах Хадграфта иные, восхитительные смыслы.
– Нет, сэр. – Грейс посмотрела на меня с застенчивой улыбкой. – Не откажу.
Глава 20
В понедельник вечером, после ужина, Луиза коснулась локтя мадам де Борд:
– Можно поговорить с вами наедине?
В сиянии свечей немолодое лицо мадам де Борд казалось желтым, а морщины на щеках – особенно глубокими.
– Мне сказали, вы едете в поместье лорда Арлингтона под Ньюмаркетом.
– Да… Все говорят, что эта резиденция просто великолепна. Настоящая сокровищница для ценителей прекрасного.
Луиза рисковала, а впрочем, вся жизнь – азартная игра. В Юстоне она поставит на кон единственное, что у нее есть ценного, а исход партии будет зависеть от одной-единственной карты. А ведь Луиза участвовала в этой игре не по своей воле. Но в рукаве у нее припрятана еще одна карта, предназначенная для совсем другой игры. Возможно, ту партию уже не спасти. Но если не разыграть тайную карту сейчас, другого случая не представится, и Луиза никогда не узнает, был ли у нее шанс на выигрыш.
– Месье Кольбер уже объяснил вам ситуацию? Он сказал, что обратится к вам. Я поеду в его карете.
– Да. Месье Кольбер просил выбрать и приобрести для вас достойный гардероб. Мы уже обо всем договорились. Господин посол велел мне отправлять счета ему.
– Когда мы приступим? – спросила Луиза. – И как именно мы будем выбирать для меня гардероб?
– Начнем завтра утром. Нам понадобится два дня. Советую сразу послать за разными вариантами, чтобы потом вы спокойно выбрали все, что вам понравится.
– Только не здесь, мадам. Я не хочу готовиться к поездке у всех на глазах. Для меня это будет…
– Ах да, конечно.
Луиза силилась подобрать нужные слова, чтобы не показывать свою слабость.
– Другие придворные дамы будут нам мешать. Сами знаете, что это за народ. Не успокоятся, пока все не рассмотрят и не потрогают. А еще засыплют вопросами.
– Это уж как водится. – Мадам де Борд ухватилась за предложение Луизы с неожиданным энтузиазмом. – Но вы правы. Возьмем карету и отправимся в Сити, там нас никто не потревожит, да и выбор в городе намного богаче. Посетим сначала Новую Биржу, оттуда поедем в Чипсайд, а потом…
– Мадам, позвольте обратиться к вам с просьбой. Только никому о ней не рассказывайте, – после некоторых колебаний решилась Луиза.
– Ну конечно.
– Когда поедем в Сити, я бы хотела нанести визит одному человеку. Другу из Парижа. Просто чтобы попрощаться или хотя бы оставить записку.
Мадам де Борд прищурилась, и темные морщины стали еще глубже.
– Может, и заедем. Если будет по дороге.
Часы Лондона били одновременно, каждые на свой лад, и над городом разносилась громкая какофония. Десять, подумал Фибс. Этим вечером было сухо, но прохладно. Однако в пивной в переулке Халф-Мун будет жарко натоплено, а если охота согреться изнутри, то есть глинтвейн.
Фибс пнул спящего Джоша по ноге. Парнишка задремал на скамье у двери. Джош тут же вскочил, потирая глаза.
– Я отлучусь, – сообщил Фибс. – Надо пройтись, чтоб желудок успокоить.
Джош кивнул: он уже знал, чего ожидать от таких прогулок.
– Все дома. – Привратник ткнул пальцем вверх, будто указывал сразу на всех обитателей дома под знаком розы. – Даже она.
Так Фибс называл госпожу Хэксби. Джош заметил, что Фибс ее побаивается. Язык у госпожи Хэксби такой острый, что того и гляди ухо отхватит.
– Кто-нибудь спросит – скажи, что я в нужнике. Мол, живот скрутило так, что спасу нет. Я мигом вернусь.
Завернувшись в плащ, Фибс взял свою палку. Джош выпустил его на улицу. Поднялся ветер. Свежевыкрашенный знак розы поскрипывал над дверью.
Фибс шагал по Генриетта-стрит. Вокруг била ключом ночная жизнь. Его путь озаряли тускло сияющие фонари и подрагивающие огни факелов, а между ними сгущались тени. В Ковент-Гардене и его окрестностях даже в самый поздний час не бывает глубокой темноты и полной тишины.
Свернув за угол на Бедфорд-стрит, Фибс ускорил шаг. Впереди его ждал переулок Халф-Мун, а за ним раскинулся Стрэнд. Вот Фибс заметил вывеску, на секунду озаренную светом факела шедшего мимо слуги.