Передо мной был хорошо сложенный мужчина в самом расцвете сил, во внешности которого и впрямь присутствовало сходство с человеком, чье тело обнаружили на землях богадельни. Глаза Айрдейла были большими и выразительными, а черты лица правильными, и при других обстоятельствах он мог бы считаться красавцем. Но сейчас в его внешнем облике больше всего бросалась в глаза неопрятность. Встреть я этого человека на улице, решил бы, что передо мной бродяга и к тому же разбойник: камзол и бриджи заляпанные и рваные, рубашка по цвету ближе к коричневому, чем к белому, шея голая, сползшие чулки морщатся на щиколотках, по коротко остриженным волосам деловито снуют вши.
Айрдейл шагнул вперед, собираясь поклониться, но, когда Сэм с утробным рычанием вскинул саблю, наш пленник отпрянул, врезавшись в постель.
– Клянусь, у меня и в мыслях нет ничего дурного! – заверил он и поднял руки ладонями вперед, будто сдаваясь. – Где я?
– В моем доме. Здесь вам ничто не угрожает…
– Благослови вас Бог, сэр! Я…
– При условии, что вы не доставите мне хлопот и ответите на все мои вопросы по доброй воле.
– Расскажу все, что пожелаете, сэр.
– В вашем доме в Паддингтоне нашли золото. – Я заметил, как напрягся Айрдейл. – Откуда у вас столько денег? Готов поспорить, вы заработали их отнюдь не честным путем.
– Мне повезло в игре, сэр. Видите ли, во Франции от нечего делать я много играл в карты и в кости. Там все так развлекались.
– А еще вы недавно продали господину Хадграфту конфиденциальные сведения, полученные вами в совете. Есть ли у вас другие покупатели? Уверен, что да.
Айрдейл попытался выдавить улыбку:
– Я человек бедный, сэр. Если я оказываю джентльмену маленькую услугу, а он в ответ преподносит мне скромный подарок, что же тут дурного? Разве я наношу какой-то урон?
– Только репутации комиссии и доходам правительства. – Меня начинал раздражать этот человек и его угодливая манера. – А еще людям, потерявшим деньги из-за вашей продажности.
Айрдейл снова вскинул руки и поглядел на меня с виноватой, заискивающей улыбочкой, – похоже, и этот жест, и выражение лица были его излюбленными приемами. Моя неприязнь усилилась, и во многом по этой причине я решил игнорировать запреты лорда Арлингтона.
– В вашей шкатулке с золотом лежало кое-что еще, – продолжил я. – Список долгов. Суммы, которая некая леди должна вам и месье де Виру.
– Ах да, карты… – Айрдейл отмахнулся от этой темы, точно от мухи. – Я прощаю леди ее задолженности. Она молода и склонна к опрометчивым поступкам.
– А мне кажется, что опрометчиво поступили как раз вы с шевалье, решив обобрать леди, у которой есть влиятельные друзья.
Айрдейл прокашлялся:
– Обобрать, сэр? Ваши обвинения незаслуженно суровы.
Мне показалось любопытным, что Айрдейл с такой легкостью простил долги мадемуазель де Керуаль. Каковы бы ни были обстоятельства, для такого алчного человека, как Айрдейл, долг есть долг. Я вспомнил вышитый кошелек, спрятанный у него в комнате. Может быть, бедная наивная девушка подарила его шевалье в знак любви? Потом я вспомнил листок бумаги, обнаруженный в туфле убитого мужчины. Адрес Айрдейла был написан на этом обрывке тем же детским почерком, что и список долгов в шкатулке Айрдейла.
Я решил ткнуть пальцем в небо.
– Это еще не все, – продолжил я. – Леди влюблена в месье де Вира. Уже здесь, в Англии, она писала ему и дала ваш адрес в Свон-Ярде, надеясь, что шевалье договорится с вами и поможет ей выйти из затруднительного положения. Скажите, где сейчас эти письма?
– Письма? – Глаза Айрдейла забегали, и я понял, что попал в цель. – Какие письма?
На меня накатила усталость.
– Не забывайте, – произнес я, – стоит мне сказать одно слово лорду Арлингтону, и вас арестуют, а потом будут судить и за убийство месье де Вира, и за нападение на меня. – Айрдейл попытался возразить, но я лишь отмахнулся. – Вас как пить дать повесят. Вряд ли вас устроит подобный исход.
У этого прохвоста хватило наглости растянуть губы в улыбке. Даже сейчас он не оставлял попыток расположить меня к себе.
– Эх, сэр, ну как мне с вами тягаться? Уж больно вы проницательны. Да, были письма – французы их называют billets doux[16]. Месье де Вир носил их у сердца. Ручаюсь, тот, у кого они сейчас, его и прикончил.
Тут мне пришло в голову, что сейчас письма, по всей видимости, не имеют значения. Шевалье убит, к тому же мадемуазель де Керуаль встретилась с ним до того, как на нее положил глаз король.
Но Айрдейл меня уже опередил:
– Ежели это просто billets doux, сейчас они не имеют значения, особенно если де Вир в могиле. Дама больше не будет по нему сохнуть, а он – выпрашивать у нее деньги. Но тут ведь вот какое дело, сэр, мадемуазель настолько потеряла от шевалье голову, что в Дьеппе отдалась ему. По меньшей мере раза два-три. Шевалье говорил мне, что по переписке сразу ясно: она такая же невинная девица, как я папа римский. Теперь вопрос в том, обязательно ли будущая любовница короля должна быть девственницей? Если да, то пусть ищет себе другую.
Прежде чем отбыть в Ньюмаркет, король приказал, чтобы малую гостиную отвели мадемуазель де Керуаль. Что на этот счет думала супруга монарха, придворные не знали, а спрашивать никто не решался. Королева была женщиной мудрой и держала свои мысли при себе. Со стороны создавалось впечатление, что ее величество относится к фрейлине-фаворитке по-прежнему, и за это Луиза была благодарна ее величеству.
В четверг, последний день мадемуазель де Керуаль в Уайтхолле, она сидела с книгой в этой самой гостиной, а ее неуклюжая английская горничная вместе с королевской швеей старательно пришивали кружева к новым сорочкам и подгоняли по размеру две нижние юбки. Луиза пребывала в угнетенном расположении духа.
Через некоторое время пришла мадам де Борд, чтобы составить Луизе компанию. Гостья с удовольствием погрузилась в воспоминания о былых временах, когда Мадам, герцогиня Орлеанская, была жива и вместе со своими дамами обитала то в Сен-Клу, то в Пале-Рояле, то в Сен-Жерменском дворце.
– Пожалуйста, давайте не будем говорить о Франции! – перебив свою старшую подругу на середине фразы, взмолилась Луиза. – Что было, то прошло.
Мадам де Борд взглянула на нее:
– Предпочитаете беседовать о будущем?
Луиза прикусила язык, так и не задав тревоживший ее вопрос: нет ли вестей о шевалье де Вире? Луизе не верилось, что он мертв. Шевалье не раз говорил ей, что он человек везучий. Она еще цеплялась за слабую надежду, что в последний момент он придет ей на помощь и все исправит.
Но мадам де Борд и без того уже слишком многое известно о личных делах Луизы. Что, если Луиза напрасно ей открылась и это очередная ужасная ошибка в списке, который становится все длиннее? Вдруг простая внешность и материнская заботливость ее старшей подруги лишь удобная маска для шпионки?
Чем дольше Луиза размышляла на эту тему, тем больше убеждалась в обоснованности своих подозрений, ведь мадам де Борд – камеристка самой королевы, а значит, Кольбер наверняка приплачивает и ей. К тому же благодаря Арлингтону мадам де Борд теперь получает содержание от английского государства. Костюмерша наверняка понимает, в чем ее выгода, так зачем же мадам де Борд помогать фрейлине, у которой ни гроша за душой? А впрочем, может статься, что ей недолго прозябать в нищете. По телу Луизы пробежала дрожь.
– Вы замерзли, моя дорогая? Может, позвонить в колокольчик? Велю, чтобы в камин подбросили углей.
– Нет, спасибо. Мне вполне комфортно.
Луизе казалось, будто атмосфера подозрительности окутала комнату, словно туман. Неужели отныне она никому не сможет доверять и в любых проявлениях доброты будет видеть лишь корыстные интересы?
Две женщины сидели молча, пока не пришло время спускаться к обеду вместе с остальными придворными дамами ее величества.
Ложиться обратно в постель я отказался.
После того как Айрдейла снова заперли в его временной тюрьме, я сидел в гостиной у камина с одеялом на коленях, а рядом на столе лежали письменные принадлежности.
Что, черт возьми, мне делать с этим человеком?! Отпустить Айрдейла на свободу – все равно что выдать его Дарреллу. Единственное, что приходило мне в голову, – потихоньку отправить его на прежнее место, пусть и дальше скрывается в пристройке у резиденции лорда Бристоля, тем более что там его ждет Пейшенс Нун. Но там их может найти Даррелл, да и вообще кто угодно. А вдруг эти двое сбегут?
В любом случае Айрдейлу я не доверял. Теперь он даже не пытался убедить меня, что во вторник вечером, когда я шел за Пейшенс, на меня напали какие-то безымянные разбойники. Можно сказать, Айрдейл признал свою вину.
Но сейчас я отмахнулся от этой проблемы. Меня мучил зверский голод. Я не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Позвонив в колокольчик, я велел Уизердинам принести булку, бульон, еще лауданума, письмо Горвина из моей спальни и совок с углем.
После еды бодрости у меня прибавилось. Голова до сих пор болела, но уже не так сильно. Приняв очередную дозу лауданума, я стал писать ответ Горвину. Я старался выражаться осмотрительно – кто знает, счел ли лорд Арлингтон нужным посвятить Горвина во все подробности, связанные с происшествием на Чард-лейн? – поэтому просто написал, что накануне вечером, когда я шел домой, на меня напали грабители.
К сожалению, сейчас у меня нет другого выхода, кроме как набираться сил дома, писал я, но с Божьей помощью к завтрашнему дню я достаточно окрепну, чтобы выехать в Юстон. Я обратился к Горвину с нижайшей просьбой застолбить за мной место в каждый день курсирующей туда-сюда карете, предназначенной для нужд милорда. Запечатав письмо, я велел Сэму отдать его одному из мальчишек, которые вечно околачиваются возле сторожки привратника у ворот Савоя, ведущих на Стрэнд.
Затем я задремал в кресле. Постепенно я погрузился в знакомый, но от этого не менее тревожный сон, в котором мой дом был объят пламенем, а мертвецы на кладбище Савоя поднимались из могил, ведь наступил день второго пришествия Господа нашего. Вскоре скелеты окружили меня, огонь подступил так близко, что его раскаленные языки почти касались моего лица, а камни дома трескались и крошились от жара.