Наилий молча кивнул, даже не пытаясь обдумать обещание. Малх имел на него право. Так же, как на милосердие.
— Последний вопрос. Кого ты ждал? Кто должен был спасти от меня?
— Остий Вир.
— Я же сказал, что он сдал тебя, — выцедил сквозь зубы Наилий. — С чего ты взял, что Остий на свободе?
— Ты очень рьяно взялся меня пытать. — По губам Малха скользнула усмешка и пропала. — Так, будто демоны за тобой гнались из бездны. Если все мои бойцы в твоих руках. Все до последнего, то зачем торопиться? И уж тем более некуда спешить, если тот единственный, кто мог всерьез навредить, сидит в клетке. На свободе он. Но мне это не помогло.
Голос полковника, севший от крика и боли, растворился в тишине каюты. Он понимал, что его не оставят в живых и, насколько Наилий его знал, не хотел оказаться в медкапсуле вместо черного полиэтиленового пакета. Кости срастутся, мышцы восстановятся, но сухожилий уже нет, и глаз никто не вернет. Арестованный полковник будет дожидаться трибунала калекой. Смотреть со скамьи подсудимого через клетку на тех, кто раньше заискивающе улыбался ему, а теперь брезгливо отворачивается. Если итог все равно один, то зачем умножать страдания?
— Я все тебе рассказал, — прошептал Малх. — Остальное ты знаешь или скоро выяснишь. Я хочу уйти. Сейчас.
Наилий посмотрел на нож в руках Рэма, на медицинский контейнер в открытом кейсе, где лежали ампулы с чистым экстрактом Шуи. Одна доза и боль Малха прекратится. От второй он умрет. Но был и другой способ.
Генерал давно балансировал на грани, за которой приходит безумие. Заглядывал в него, пробовал на вкус. Пересчитывал рога у демонов и смеялся, как над старой шуткой в интернате с Марком, но теперь всерьез все было. Безумие похоже на лоскутное одеяло. Твой некогда целый мир разбивается и перемешивается. Да так, что фрагменты не стыкуются принципиально. Ты не узнаешь себя в зеркале, не понимаешь, что нормально, а что недопустимо. Ты сам становишься одним из осколков. Вбираешь их в себя, принимаешь все и отвергаешь по одному. Разглядываешь, перекладываешь, сортируешь, но все равно ничего не понимаешь.
Детская мозаика. Цветная и бессмысленная.
Чем он помешал Малху? Плохим командиром был? Нет. Ошибся, когда до полковника его повысил? Нет. Как бы сам поступил на его месте? Какой роскошный шанс был стать генералом, когда других впереди не предвиделось. Как далеко на самом деле простиралась верность? И если она своей безграничностью не уходила за горизонт, то был ли смысл во всем, что случилось?
Наилий выдохнул, и устало потер висок большим пальцем. Вопросы маршировали толпой и норовили сбиться с шага. Нужно стать мудрецом, чтобы ответить на все, или хотя бы научиться к ним относиться со спокойствием Дэлии, изощренной фантазией Создателя или обреченностью пророка-Поэтессы.
Он как мудрец не умел ничего. Только убивать. Давить той силой, которую Дэлия называла харизмой, и ждать, пока парализованная жертва перестанет дышать. Легкая и безболезненная смерть. Никаких мучений. А если верить духу-подселенцу, то Малх просто уснет задолго до того, как начнет задыхаться. Милосердие, как оно есть.
Генерал отказал своему полковнику в поединке, пытал и заставил признаться в предательстве. Он должен убить его сам. Не руками Рэма, не действием специальной сыворотки, не приговором трибунала, а сам.
Два с лишним часа назад Наилий перестал быть только правителем и шагнул в безумие мудреца. Создатель прав, чтобы вынырнуть из этой бездны, в неё сначала нужно упасть. Желательно до самого дна, но и первого шага достаточно.
Наилий вдохнул пропитанный запахом крови воздух и почувствовал, как в груди нарастает давление. Не владел способностями в совершенстве, но учился быстро.
Облако энергии разрасталось. Генерал не видел его, только чувствовал границы и знал, что для Дэлии оно пахнет апельсинами. Нужно держать крепче и не зацепить Рэма. Постараться силу рассчитать, не бить с размаха. Столько всего учесть, что на голове стоять проще. Наилий поднял взгляд на Малха и отпустил облако.
Они перестали дышать одновременно. Все трое. Грудь Малха опустилась, единственный глаз закрылся. А Рэм будто замер, не веря в то, что видит. Одним полковником у генерала стало меньше.
— Командир, — обескураженно проговорил майор. — Я его не трогал…
— Знаю. Это я.
Вытянутое от удивления лицо майора стало еще одной частью цветной мозаики. Фрагмент со скрежетом проворачивался и задевал соседние. Перспектива признаться, каким психом являешься, на самом деле, перестала пугать. Верность не тянется до горизонта, но с Рэмом и этого хватало.
— Я тоже мудрец, как те, кого держали в закрытых центрах, — чужим шелестящим голосом сказал генерал. — Рагнара мы с Тиберием вместе заставили подчиняться. Если намеренно давить, и рядом не будет мальчишки с его помощниками, то случится вот как сейчас. Насмерть.
Рэм привстал с табурета, сосредоточенно вглядываясь в лицо Малха. Руку протянул пульс на шее прощупать и несколько мгновений просто молчал. Наилию впервые не хотелось знать, о чем он думает. Просто услышать вердикт.
— Хорошо. Я понял. Полезное умение, однако. Я приберу здесь, Ваше Превосходство.
— Нужно решить, что с телом делать, — переключился на другую тему генерал, позволив себя расслабиться. Личная тень и контурами и содержанием отчаянно напоминала оригинал.
— На Эридан отправим, как он сам предлагал, — устало сказал майор. — Тирьял-Дум — большая деревня и хорошо укрепленная. Долго её брать, потери будут. Не повезет Тулию Малху, в плену у Рагнара окажется. Не выживет. Раны у него как раз такие, которые после жестоких пыток у лиеннов остаются. Любая экспертиза подтвердит.
Рэм аккуратно закрыл кейс с цзы’дарийскими спецсредствами для допроса. Ни одним так и не воспользовался. Дальновидно и продуманно, как оказалось.
— Один справишься?
— Так точно.
— Выполняй, — подтвердил решение Наилий.
Рэм взял простынь со стола и накрыл ею Малха.
Глава 15. Свадьба эриданской принцессы
Имари сидела посреди длинного дома во главе свадебного стола и вспоминала имена предков от дедушки до основателя династии. Тридцать три поколения, не считая отца и маленьких Ритора с Лурдом. У каждого правителя и наследника первой линии было прозвище. Таунд Честный, Балия Светлая, Оларс Верный, Ленард Ясный. Самые лживые и недостоверные прозвища на всем Эридане. Их давали, будто в насмешку, или по заказу за большие деньги. Пусть тогда её зовут Имари Счастливая. В самый раз для её жизни, но Рагнар не позволит. Сагайдат уже предупредила, что жить юная супруга будет по обычаям и порядкам лиеннов. С приставками к имени вместо прозвища.
Сначала Имари-азга, как называют маленьких девочек, еще не созревших до свадьбы. Принцесса созрела, но уничижительную приставку все равно получила. Чтобы не расслаблялась, видимо. А то вдруг возгордится и сочтет себя равной немытым девицам на выданье с длинными лиеннскими косами. Не приведите духи предков урожденной аристократке встать на одну ступень с дочерями рабов-шахтеров. Как вымолить потом у высокого общества прощение за подобную дерзость? Эриданское королевство зашатается и рухнет. Приставку «сатра», как у невесты, еще нужно заслужить. А до женской «магжа» и старушечьей «ирна» сначала дожить.
Имари улыбнулась саркастическим мыслям и расправила ткань юбки на коленях. Даже одежду ей выдали грубую и совершенно неприятную к телу. Спасибо хоть чистую, а то вдруг нашлось бы где-то особое церемонное платье, которые специально не стирали после всех невест, в нем побывавших. Было бы забавно, а потом очень грустно. Глупость лиеннов, помноженная на их суеверия, еще превратит жизнь эриданской принцессы в филиал цзы’дарийской бездны.
Воспоминания о Малхе снова скапливались слезами в уголках глаз и грозились прорваться криком. Единственная любовь, свет звезды в высоком небе, угасла навсегда. Имари все глаза выплакала и с трудом отвлеклась, когда её привели за стол и жестами давали инструкцию сидеть и ничего не делать. А теперь по живой ране снова ножом полоснули.
Тиберий целый спектакль разыграл с сережкой и карандашом. Выводил буквы, напряженно сдвинув брови даже в гриме. Имари не верила в небылицы про ведьм и колдунов. Они все шарлатанами были. Фокусниками из палатки бродячих артистов. Сагайдат так и вовсе с головой не дружила. Такую чушь несла, что стыдно рядом стоять.
Сын генерала быстро просек легковерность лиеннов и некоторых эридан. Вон как вокруг него мать Рагнара прыгала. От себя ни на шаг не отпускала. С почтением в рот заглядывала и ловила каждое слово. Гостей они вместе встречали. Ленточки на руки повязывали. Сагайдат со всех ног бежала, когда мальчишка искал её глазами, и трепетно слушала, что говорит.
Гениальный актер. Не зря Наола отпустил его совершенно одного в самую гущу врагов. Врал, наверное, что молоденький совсем. Наверняка матерый разведчик. Цзы’дарийцы легко прятали возраст за молодыми лицами и в общении ничем себя не выдавали. С Малхом принцессе было так же легко, как со сверстниками. Вот и Тиберию она поверила.
Нет, он не соврал о смерти полковника. Просто выбрал удобный способ о ней сообщить. Слил разведданные, которые знал заранее, а Имари подыграла. У принцессы тоже был актерский талант. Натренировалась за шестнадцать лет во дворце. Хорошие учителя были.
Бросили её цзы’дарийцы. Сначала Малх, а потом Наола. Его сын, глядя в глаза, отказался помогать. Холодно и беспощадно. Малху, наверное, с планеты не дали улететь. Убили прямо на орбите, а она напрасно ждала спасения две недели.
От этого еще больнее становилось. Его давно сожгли, и пепел развеяли по равнине чужого мира, где несет свои воды в Срединный океан величественный Тарс. Она жила здесь. Обижалась, ненавидела, любила, ждала, проклинала, снова любила, а его уже не было. Как могла не почувствовать пустоты? Не угадать, что любимое сердце больше не бьется? Ей казалось, они связаны. Пришиты друг к другу очень прочной нитью. Что это навсегда. Не будет других мужчин, и дети родятся со светлыми глазами отца.